Церковь была... Как церковь. Обычная, тривиальная. Таких сотни, тысячи и сотни тысяч. Если подумать, то они были все весьма однотипны, несмотря на то, что разные конфессии предпочитали разное убранство - были ли это строгие, выбеленные стены и минимум роскоши, или же золото и глянец, тяжелый запах ладана и полутьма, согретая огнем свечей. Но они были однотипны по своей энергетике. Люди видели для себя тихий уголок, торжественный и безопасный.
Здесь было что-то неуловимо не так...
Не такая - намётанным глазом определяемая искаженная символика, иконы, лики на которых плыли, словно подернутые мутной рябью. Не такая - энергетика, чужеродная, неопределяемая и очень неравномерная, которая клубилась и завихрялась, пребывая в постоянном движении. И даже статуя - не такая. Хотя ее и не меняли, он не захотел, решил оставить, словно насмешку. Вставал перед ней и говорил - "я отныне хозяин в доме твоем".
Всё здесь было странным образом искажено, будто бы в отражении кривого зеркала. Прослеживалась беспорядочность, каждый элемент не на своем месте, перевернут, передвинут. Хоть это и не заметно постороннему глазу, если не присматриваться... Но эта дисгармония, она везде. Потому что новый хозяин не выносил упорядоченности. И его рука остро чувствовалась, как и его аура - то холодная, то теплая, то быстрая, то медленная, затягивающая в свой водоворот и даже мешающая сосредоточиться. Он точно был здесь, это нельзя было не ощутить.

- Голову? Я предпочел бы коробку леденцов. Кисленьких...
Приятный, бархатный голос практически не нарушил тишину, он вплелся в нее вельветовой лентой. Сумрак озарился огоньком щелкнувшей зажигалки, что на миг выхватил лицо, на вид столь же приятное, как и голос. Ньярл совсем не скрывался, он сидел на скамье в первом ряду, в пятне темноты между двумя квадратами света из витражных окон. Было ли провидением то, что он пришел сюда сегодня, этим поздним вечером? Иногда приходил. Всегда в разное время, как странник к ледяному роднику в жаркий день - напиться той энергии, что царила в этом месте... Он приходил и просто сидел, проваливаясь в медитативный транс, собирая эти крупицы, витающие вокруг, вытягивая энергетические нити и скрупулёзно перебирая их, чтобы потом всё смешать, спутать и поглотить.
Был ли он удивлен неожиданному визиту? Возможно, хотя и не сильно. Это был лишь вопрос времени, когда его деятельность привлечет их... Их - захвативших этот мир во времена его бесславного поражения. Во всяком случае, он именно их ждал, но мог и ошибиться.

- Они очень забавно щиплют язык.

Мелодичный смешок и мягкие шаги. Ньярл был заинтригован. Он любил, когда что-то происходит, а не стоит на месте. Его интересовали новые знакомства, как и перспективы чего-то увлекательного. А увлекался он быстро. Вечное дитя, рассматривающее весь мир, как игровую площадку, и жизнь - как забавную игру. Пусть он переродится еще миллионы раз, но его суть останется прежней, кем бы он не был и где бы он не был. Сама суть - изменчива, и он меняется, при этом не меняясь. Маленький парадокс.

Высокий, худощавый брюнет остановился рядом со своим гостем, медленно затягиваясь дымом сигареты, тлеющей в пальцах, мерцающей алым огоньком в полумраке. На его губах играет легкая улыбка, а глаза заинтересованно блестят.
Тогда, много лет назад, ему не довелось познакомиться с ними. А может быть, он просто не помнит? Приличный кусок жизни был погребен на дне его памяти, а жаль... Ну ничего, он всё наверстает.

- Без леденцов, да? - Ньярл вновь рассмеялся и покачал головой, слегка щуря темные глаза, - Ну ничего. Столь импозантный мужчина у меня в гостях - всё равно, что ящик конфет и коробка шоколадных трюфелей сверху.
Он повел носом, принюхиваясь, словно пёс.
- Серой пахнет...
Он не полагался на источники в книгах и интернете. Даже не стал утруждать себя, чтобы подробнее изучить всё то, что он не успел. Это всё ложь. Люди частенько сами не знают, что пишут, а полагаться на творения смертных ручек в таком вопросе... Что за вздор? Делать сладости у них получается лучше.
А их... Их надо изучать в личных встречах, смотря своими глазами, трогая своими пальцами. Он так любил всё трогать.
Сильная, такая сильная энергетика... И так же... Искаженная. Он тонко чувствовал всё, что предавалось мощным метаморфозам. Хаос - это бесконечное изменение. Это его. Родное. Взять одно, вывернуть, получить другое.
Обожает.

- Новые знакомства это всегда прекрасно. С кем имею...? О, не говорите! Я угадаю! - Ньярл мило морщит нос и рисует тонким, длинным пальчиком в воздухе, - Ла-ла-ла...
Очень мощная аура. И с сыном божьим здоровается небрежно. Имя фактически крутится на языке, но Ньярл его не называет. Ла-ла-ла...
Он смеется и встряхивает длинной гривой, словно в один миг забывая, что вообще делал до этого. Смотрит своим цепким, проницательным взглядом и протягивает изящную ладонь для рукопожатия. Потрогать хочет. По-тро-гать.
- Ньярлатотеп. Безумно рад.
А скрывать свое имя и нет смысла, его и так знают все, кто замешан в дела этой церквушки. И это имя теперь повторяют, передают из уст в уста...
Некоторые назвали бы его улыбку маниакальной.

Отредактировано Edwin McLoughlin (2018-06-11 03:44:27)

Не дал потрогать. Ууу... Даже губки, красивые и четко очерченные на симпатичном лице, на мгновение надуваются и вздрагивают, но лишь на какой-то короткий миг. Пуф! И всё прошло. Полёт мыслей Иного был стремителен, его трудно было уловить, прощупать, предугадать. В этом была сложность для всех, кто когда-либо хотел, пытался иметь дело с ним. Непонятно... Что ждать? Чем влиять? В каком ключе вести беседу? А иные невольно начинали сходить с ума, находясь рядом слишком долго.
А еще было что-то родственное. Такое... Очень неуловимое. Как тонкий аромат свежевыпеченного пирога на улице, который хочется ухватить, понюхать, положить на язык и ощутить вкус. Родственное в том смысле, что они оба не были ни злы, ни добры. Не было этой однозначной тьмы, или однозначного света. Оттенки, оттенки. Мазки краски, цветастая россыпь, вкрапления эмоций и чувств.
О, Падший, ведь вы - такой же.

- Ньярл! Ярл! Рлрлл! Прекрасный звук. О, звуки! Я так люблю звуки. Ла-ла-ла... Лю-лю-лю, - его штормит, как кораблик в ненастье, по волнам, по волнам... Может быть серьезным и собранным? Может. Когда хочет. Хочет редко. В газетах о нем пишут, как о талантливом безумце.
- Они здесь просто другие... О, послушай! - брюнет замирает и улыбается, показывая жемчужно-белые зубки, покачивает пальцем в воздухе, скосив взгляд в сторону. Тишина...
И сквозь тишину пробиваются неясного происхождения звуки, которым нельзя дать определения. Это и китовая песнь, это и звон хрустального колокольчика, это бурление чего-то вязкого и густого, пузырящегося в ведьмином котле.
Парень выталкивает изо рта тихий выдох, в котором утонул смешок. И всё стихает так же, как и появилось - быстро и незаметно.
- Так тебя зовет звездная пустота, Люцифер. Ах, несущий свет и тьму, я ждал тебя, - Ньярл улыбается так, словно встретил старого и доброго знакомого, перескакивая с уважительного "вы" на более дружественное "ты", и легким взмахом руки ломая неловкие границы делового стиля. Не нужно. Пусть этим занимаются важные люди в костюмах и галстуках, которые любят всё упорядочивать и раскладывать по полочкам.

- Прекрасный город, прекрасная церковь. И пристань! Да... О, да, я рисую там прощальной краской солнца, это оранжевый и фиолетовый, ммм... Это восхитительное сочетание.
Он быстро затягивается дымом сигареты и выпускает туманные струйки из ноздрей. Видно, что он возбужден, взвинчен, заинтересован. Он угадал, угадал своего гостя, и он действительно рад ему. Потому что по его представлению - они похожи. Потому что он чует метаморфозы, которые пережило это дитя потерянного Бога, эти метаморфозы коснулись всего - его сущности, его мышления, его облика. Он смешал в себе то, что нельзя смешивать, он... Прекрасен. В своей противоречивой природе, в своем вызове... Да! Вызове порядку! Непокорный и гордый - это чувствовал Ньярл, потому что это всё было так близко ему. Он не видел существ, но он чувствовал дисгармонию везде, где она была.
Здесь и сейчас.

- Кто я? Всего лишь художник, ищущий вдохновение в каждой крупице сущего, - Ньярл вновь улыбнулся, смотря на своего гостя, - Но ты ведь не это хочешь узнать? И почему вы так любите всё упорядочивать, и стремитесь заглянуть на последнюю страничку, не прочитав перед этим всю книгу... В чем интерес узнать всё сразу?
Он тихо смеется и, протягивая тонкую руку, всё же удовлетворяет своё желание потрогать, мягко касаясь плеча Люцифера, невесомо сжимая в тонких пальцах и делая шаг ближе. От него пахнет ментоловым дымом, чем-то сладковатым с нотками сандала, немного красками и глиной.

- Я не успел нормально познакомиться, когда вы начали свой путь. Я п... плохо.. помню... - он слегка поморщился, скривив лицо, попытки вспомнить земную жизнь до поражения были едва ли не болезненны, - Что произошло? Что ты пережил?
С его плеча тонкие пальцы переместились на щеку, касаясь нежно и почти что любовно. Ньярлу действительно очень интересно. Он хочет узнать всё, что когда-то не узнал. Это огромный пласт, это всё, несомненно, важно. Он не мог оставаться в стороне. Ох уж эта бесконечная круговерть, превращающая этот мир в безумную карусель.
Потрясающе.

Это больше, чем просто разговор. Словно два мотылька танцевали в лунном свете, им не нужны слова, чтобы понять друг друга. Слова не более, чем колебания воздуха, а они же чувствуют друг друга на совершенно ином уровне. Столь разные и столь похожие одновременно.
Эта родственность ощущается в том, как непринужденно Сын Зари подхватывает заданный темп, вливается в игру и откликается всем своим естеством на мистический зов иного мира. Касание в ответ на касание, что будоражит и вызывает резкие порывы, превращающиеся в плавные движения.
Сам он говорит и рассказывает больше, чем его губы, и Ньярлу не нужен посредник в виде слов, поскольку он получает всё из первоисточника, вслушиваясь в каждое колебание... Он задумчиво отпивает коктейль из смешанных эмоций и вот они - ярость, мятеж, противоречие, жгучая обида и боль, впивающаяся миллионами острых иголочек. В одно мгновение кажется, что земля уходит из-под ног и внизу разверзается бездна. Ты будешь падать в нее вечно. Эй, что там, внизу?

- Я начало и конец, Люцифер, - мягко произносит Иной, - Роженица, дающая жизнь и пожирающая своё дитя, чтобы родить его вновь. Дитя, рождающееся снова и снова, чтобы в очередной раз явить новый лик. Тысячи обличий, тысячи имен, которые я уже не помню. Ваш отец поделил мир на черное и белое, а я хочу добавить больше красок и оттенков. Что взять с художника?

И он тоже издает серебристый смех, тихий и очень легкий. Ньярл наслаждается моментом, наслаждается обществом Падшего, вкушая его энергетику, словно экзотическую сладость. Он ценит, когда кто-то находит в себе силы поймать его волну, удержаться на ней, говорить с ним его языком. Это нелегко, но стоит того.
Ньярл наклоняет голову к плечу, отчего длинные, иссиня-черные волосы спадают набок, а его взгляд - улыбающийся и глубокий - не отлипает от гостя, стремясь рассмотреть каждую черту и заглянуть под маску. За его спиной что-то, что рвется на свободу, развернуться широким размахом, подняв ураганы и пробудив шторма, которые сметут с лица земли построенное за века, чтобы затем возвести обновленный храм.
Ммм...

- Понравится. Как и тебе...
В его словах не усомниться, Ньярл честен в этот момент - он любит всеми органами чувств, а сейчас своими ушками, вслушиваясь в мягкий шепот и трансформируя слова в мыслеформы, где-то там, в глубинах своего сознания.
Он тянется за лаской, извиваясь змейкой, прикрывая на мгновение глаза, улыбаясь и ловя каждое прикосновение и каждое ощущение, замирая, чтобы распробовать...
- Мир замер на пороге новой эры. Не хватает всего ничего... Ты хочешь изменений, Люцифер. Я чувствую тебя, словно ты часть меня и быть может, так и есть. Быть может, в каком-то смысле я роднее тебе, чем твой отец, чем твои братья. По крайней мере, сейчас, я к тебе ближе чем все они, вместе взятые...
Ньярл потянул воздух носом и тихо выдохнул, скользнув узкими ладонями на плечи мужчины и сомкнув тонкие пальцы. Все границы личного пространства бессовестно нарушены.

- Потанцуем?

Он склоняет голову уже на другой бок, а его улыбка почти что кокетлива. Всё балансирует на какой-то тончайшей грани. Ньярл передвигает, изменяет, трансформирует всё вокруг, а может быть, всё это лишь искусная иллюзия. Но к странной музыке, возникшей из ниоткуда, хочется тянуться, хочется напитаться ею. Стены и потолок дрожали, окутанные темной дымкой, постепенно чернеющей, и вокруг - бесконечное ничто. Под ногами - прозрачное стекло, зависшее над пустотой, где точками, всполохами, электрическим мерцанием рождались и гибли звезды.
Иной продолжает игру, предлагая новый виток, вовлекая движением, аккуратным и плавным, лишь задавая ритм и позволяя вести. Чуть ближе, чуть более чувственно. Добавляя красочных мазков вокруг и выстраивая парад невидимых планет, порождая призраков своих чувств, эмоций, желаний, он воскрешал в своем сознании образы непостижимых миров. 
Когда-то давным давно, он мог погрузить в иллюзии и собственные грёзы целые города. Сейчас - вот так. Точка силы кормит его, и эти сны так красочны, так реальны...

- Быть может, мы любим одни леденцы? У них только разные фантики. Ты ведь хотел меня чем-то угостить. Чем же?

Ньярл вновь улыбается, и он хочет выслушать предложение. Почему-то он уверен, что Князь пришел именно с предложением. Такие, как он, редко приходят просто так. И если не коробка конфет, то один леденец... Со знакомым вкусом, но в незнакомой обертке. Это должно, просто обязано быть что-то интересное. А он за любое движение, ведущее к метаморфозам.

Можно быть уверенным, что эта странная музыка будет преследовать еще пару дней, как минимум...
Бестелесные призраки вокруг продолжали свой танец.     

Отредактировано Edwin McLoughlin (2018-06-15 21:46:33)

В пустоте медленно движутся звезды и миры. Разные цвета и оттенки, невесомая дымка, образы странных снов, которые Иной видел, когда закрывал глаза. Всё там, всё в его голове. Сокровищница чудес, что существуют в разных измерениях и кажутся столь далекими и необъяснимыми. Он показывал их - лишь малую часть, но достаточно для того, чтобы впитать и прочувствовать, и ощутить что-то знакомое и незнакомое одновременно. Послушай. Там ты не будешь страдать и бесконечно гореть, это мистический свет, манящий к себе и завораживающий.

Ньярл улыбается ему, двигаясь в едином ритме, без слов понимая и подхватывая, поддерживая. Он создавал ощущение единения, а может это была еще одна иллюзия, кто знает. И ноздри щекотали пряные и сладкие запахи, а кудесник кружил, получая удовольствие от всего происходящего. Это настраивало на нужный лад, течением несло в то русло, что ему нужно было... Да и просто мимолетная прихоть. Когда он хочет - он делает, а Падший вызывает у него искреннюю симпатию, и желание касаться и ощущать, ощущать то, чем он наполнен - его противоречивую природу и его огонь, что нестерпимо жег других, но для Иного был ласковым теплом. Так приятно...

А он возвращается с небес на землю и вспоминает, с чем пришел. Ньярл внимательно слушал, плавно переступая и выдерживая заданный темп, который постепенно утихал, угасал и мелко теплился, отдавая последние крохи эйфории. Как утихала и потусторонняя музыка, и тени медленно таяли, растворяясь темной дымкой, которая окутывала обыденную реальность. Из-за спины брюнета медленно поползли черные тени, извивающимися лентами окутывая пространство и заключая в купол, лишь за тем, чтобы на мгновение оставить их в абсолютной тишине, чтобы его слово прозвучало максимально отчетливо и вкрадчиво.

- Спасибо...

За эти мгновения, минуты, это удовольствие, полученное от призрачного танго. К делам? Можешь перейти к делам, но Ньярл всё равно оставался на своей волне, хотя темные щупальца вздрогнули и искрами осыпались, являя взору всё те же стены, те же витражи и ту же статую, диссонансную и насмешливую.

- Я буду продолжать. Даже если весь мир мне скажет "нет". На каждое "нет" я найду "да", и наоборот... Пока у этого мира будет, что предложить, чем заинтересовать, я буду здесь и никуда не уйду. Я не строю планов, Люцифер... Жить по плану - последнее, чего бы я хотел. Может быть, завтра я проснусь и решу, что Африка будет лучше смотреться в розовых цветах?
Он тихо рассмеялся. Если бы он только не потерял свои силы, ах, если бы... То может быть, и розовая Африка появилась уже на следующий день. Либо опутанная розами, либо окрашенная в розовый цвет, либо и то, и другое. Вечный ребенок... Ему главное, чтобы было интересно. Он не был злом или добром, и в черно-белой гамме он - ярко-лиловый. 

- И договоров я не заключаю. Ведь я не юрист, - Ньярл широко улыбнулся, смотря на мужчину, - Но ты успел заинтриговать. Знаешь? Я выслушаю предложение. И, возможно, выдвину встречное. О, одно, кстати, у меня есть прямо сейчас.
Он сунул руку в карман и вытащил, протянув кулак и раскрывая пальцы. На ладони - горсть мятных леденцов. А он мелодично смеется и предлагает угоститься, а почему бы и нет?
У Люцифера сейчас есть карт-бланш. Он сделал верный ход, разыграл верную карту, смог расположить изменчивого ребенка, что когда-то был способен стирать с лица земли целые куски сущего и искажать реальность, создавая парадоксы разной величины. Может, когда-то он доигрался бы и до того, что всё бы схлопнулось.
И этот ребенок хочет его слушать, и есть конфеты.

Наверное, он пришел по верному адресу. Кто может понять одного хаосита, как не другой хаосит? Одна лишь проблема: Ньярлатотеп безумен. Он блуждает в переплетениях своих грёз, своего настроения, своих, таких переменчивых, эмоций. За одну минуту он может сменить десяток масок и отобразить десяток разных состояний. Он сумасшедший, хотя иногда искусно прикидывается нормальным.
Насколько крепок может быть договор с безумцем? До первой секунды, пока он не найдет что-то более интересное?
Люцифер шел на риск, а Ньярлу нравятся рисковые парни.

Он опустил голову, улыбаясь и смотря исподлобья, шуршит фантиком конфеты, высвобождая мятную сладость из плена. Не отвечает, издавая тихое пение. Тили-тили-бом, закрой глаза скорее...

- Ты можешь мне помочь.

Он даже не раздумывал. Не взвешивал свое решение, не просчитывал перспективы, он вообще не из тех, кто думает. Делает быстрее, и языком треплет, а вот уже потом - может быть - размышляет над тем, что вообще сделал и как теперь жить дальше.
Ньярл действует, согласно своим эмоциям и настроению. Сейчас он благодушен, расположен, и ему нравится Люцифер. Ему нравится их родство. Нравится нечто общее, то особенное, что окружает их, наполняет изнутри, бурлит и кипит, исходя пузырями и порой переливаясь через край.

Он закидывает в рот конфетку и прячет фантик в карман, поднимает голову и внимательно смотрит в глаза прекрасного Падшего. Узкие, прохладные ладони обнимают его лицо, прижимаясь к щекам, а Иной придвигается, едва не утыкаясь носом в его нос.

- Ты видишь меня, Сын Зари... Ты чувствуешь меня. А то, что я могу - ты чувствуешь? Моя память подводит меня, Люцифер... Мне больно царапать ту стену, что преграждает мой путь. Я хочу вспомнить. Я хочу... Проснуться. Разбуди меня, Огненное Крыло... Разбуди.

Многое утеряно. Многое похоронено под толщей забвения, и то, что было в руках Ньярлатотепа - возвращается очень медленно и неохотно. Он постоянно пытается пробиться вглубь, он скребет бетонную стену и в отчаянии кусает ее, ломая зубы. Он чувствует, что еще спит... Спит с открытыми глазами. Что-то еще, ему нужно что-то еще. То, что он испытывает, словно фантомная боль, у него этого нет, но это покрывается мелкими иглами, впивающимися в самую суть.
Он хочет, чтобы его разбудили. Чтобы утерянное вернулось...

- Найди меня.
Всё расплывается, рассыпается пеплом, крошится, остаются лишь темные, глубокие глаза напротив. Дрожащей, старой пленкой мимо пролетают кадры, сцены, смутные и зыбкие. Это как падение - вниз, вниз, вниз, в бесконечную бездну, сквозь толщу земли. На дно темного логова, каменных стен, что были исчерчены причудливыми знаками и символами, от которых словно било током, заставляя вздрагивать, вызывая желание отойти подальше. И пространство сужается до размеров тесного ящика. Стена - вверху, внизу, справа, слева. Душно, нечем дышать, сердце бьется всё сильнее, грозясь проломить костяную клетку ребер, а потом угасает и засыпает, проваливаясь в вязкую тьму и замирая...
Вспышка, еще вспышка. Эхо голосов, смешивающихся в кашу, слова на незнакомом языке, певучем и странном, молниеносная череда образов из далеких, забытых времен.
И ты выныриваешь, резко и быстро, хватая ртом воздух. Ньярл медленно отнимает руки и тихо выдыхает.

Он хочет знать... Он хочет вспомнить. Он хочет вернуть то, что принадлежало ему, пробудить то, что дремлет в нем. Быть может, если он найдет свою усыпальницу. Быть может, если прикоснется к своим останкам...
Это поможет рассеять забвение?

- И я подолью горючего в твой огонь, чтобы он горел ярче, еще ярче. Как солнце! Как звезды! Видимый грозовым странникам, плывущим за миллиарды, триллиарды неисчислимых мер отсюда!
Ньярл раскинул руки и разразился звонким смехом, эхом прокатывающимся под сводом оскверненного храма.
Его нужно только найти.

Да. Память. Ему нужна память... Он знает, что может гораздо больше, потому что чувствует это. Но незримый источник молчит, не откликается на его зов, и нити, тянущиеся ввысь - наталкиваются на глухую стену. Что-то не то, что-то не так. Острые осколки образов минувшего пляшут, дразнят, ранят. Это почти что физически больно, словно часть тебя оторвана, и зияющая рана сочится кровью. А вокруг ватная тишина, кричи - и твой крик утонет, не успев сорваться с губ.
И порой приходит ощущение одиночества. Оно вплетается в орнамент, который рисуют неукротимые эмоции и порывы Иного. Время от времени колет тонкой иголочкой, напоминая о том, что его никто не слышит. Он беззвучно кричит в белой комнате с мягкими стенами. Далеко-далеко от тех, к кому взывает.
Люцифер должен понимать его. Хоть немного. Кричал ли Падший, обращая свой зов к небесам? Грозил ли он им, бессловесным и холодным? Натыкался на глухую стену?
Ведь ему тоже закрыт путь домой.

Ньярлатотеп ощущал его одиночество. Еще одна капля родственности... Что-то знакомое. Что-то зеркальное.
Он смеется и покачивает головой. Ньярл мог бы обещать всё, что угодно. Мог бы клясться всем сущим, всеми реальностями, всеми измерениями. Он давал слово и забирал его играючи, не придерживаясь никакого кодекса чести. От него стоило ожидать как лжи, так и искренности, и всё это была огромная рулетка, на кону которой стояло нечто важное, порой равноценное вопросам жизни и смерти. Крути колесо!

Но Люцифер ему совершенно искренне симпатичен. Ньярл вообще очень быстрый и импульсивный. Ему не нужны дни, недели и месяцы, чтобы присмотреться, чтобы понять, чтобы притереться. Он чувствует на ином уровне, он читает души, он пробует на вкус и сразу определяет - нравится ему или нет. И тем, что он получал от Падшего - он упивался, он наслаждался, он грелся и танцевал в бурлящем пламени.
И, следуя своей симпатии - не хотел давать клятв, зная, что может их легко нарушить.

- Я не даю пустых обещаний, - Ньярл улыбнулся и развел руками, - Тебе. Я могу сказать что угодно и мои слова не будут нести ни-ка-ко-го смысла. Утка, мяч, шоколад, бергамот и коробка. Да? А под шоколадом я имел в виду французского бульдога! Ха-ха! Слова, слова, метафоры, метаморфозы, мета, мета, мета... Не проси обещаний и клятв. Я открываю себя тебе - просто почувствуй, говорю ли я правду, а может быть лгу. И сам ответь на свой вопрос - дам ли я тебе взамен нечто особенное... Вплету ли я огненные перья в твои изодранные крылья? Утешу ли твое одиночество? Зажгу ли твоё созвездие?

Он не прячет ничего - ему нечего прятать. А следовательно, сейчас он лгать не хочет. Его аура сильна и нестабильна, но отчетливо ощущается манящее тепло, которое ласково обволакивает и кружит, вновь и вновь отправляя в блуждание по миру неземных грёз. И кажется, что всё прозрачно, но никаких ответов на главные вопросы нет. Кто? Откуда? Зачем?
Только хитросплетение причудливых снов.

- О, сказки... История столь на них богата...
Парень вновь широко улыбается и взмахивает рукой, картинно вздыхая. Пандора... Ему нравится это слово и эта легенда. Он сам бы создал такой предмет. Неизбежный соблазн и кара, беспорядок, словно бы сотворенный чужими руками, изящное коварство.

- Красивая. Она мне нравится. Я открыл бы ларец сразу, как только бы увидел.
Он вновь смеется, щуря глаза. Похоже, что Люцифер уже что-то придумал. Интересно, что?

Ньярл замирает, медленно наклоняя голову к плечу. Кто. Кто... Это было очень сложно. Очень сложно для него, чья память так упрямо не желала поддаваться, укрывая нечто... нечто важное для него, нечто особенное. Там, глубоко, под толщей событий, наслаивающихся одно на другое.
Его лицо на мгновение искажается, словно от сильной боли. Губа подрагивает, морщится нос, глаза сужаются Чтобы вспомнить, он должен постараться вернуть себя туда... В тот момент, когда он пал. В тот момент, когда полз по раскаленной земле, захлебываюсь кровью и слизью, срывая голос в болезненном вопле, когда в его сущность заколачивали раскаленные гвозди заклинаний, жгущих и усыпляющих одновременно.
Больно...

Это отражалось в глазах Ньярлатотепа, он дернулся, чуть оскаливаясь. Голоса шептали, шептали, шептали... И как финальный удар - понизывает его, и волной расходится, задевая Падшего, взрываясь в нем миллионом крошечных игл, впивающихся в разум, но всё проходит столь же быстро, как возникло.
Вернуться, вернуться, вернуться...
Вспомнить.
Кто? Кто же? Как это было? Ему не хватает силы пробудить этот момент. Иной сжимает пальцы на плечах Люцифера, смотря в глаза, шепчет беззвучно "помоги" одними лишь губами. Пусть он тоже вспомнит. Пусть вспомнит своё падение, пусть вспомнит свою боль. Это поможет, это даст толчок... Словно электрический разряд, словно проблеск молнии в угольно-черном небе.
Это было больно, Люцифер? Больно падать? Что ты чувствовал, когда горели твои крылья? Что чувствовал, когда горел ты сам, отвергнутый собственным Отцом?

Им обоим было больно.
Такой боли не испытывало ни одно живое существо в этом мире. И она звенит в унисон, пронизывая и встряхивая, воскрешая уродливые воспоминания, которые не хотелось воскрешать, но было нужно.
Падение, разделенное на двоих.

- Гоф'н хападгх гнаиих...
Ньярлатотеп выплевывает эти слова языка, одновременно родные и неприятные. Он знает его, он понимает, что это значит. Наконец-то... Раковина поддалась, достаточно, чтобы вытащит крохотную жемчужину...
Он переводит взгляд на Падшего и тихо выдыхает. Тонкие пальцы касаются его щеки, мягко и нежно оглаживая. Он не хотел причинять эту боль и ворошить такие воспоминания, но...
Так было нужно. Им обоим нужно.

- Твой брат. Архангел.

Слова сорвались с его губ и он встряхнулся. Сердце стучало гулко и громко, его стук был отчетливо слышен. А статуя слвно сердито нахмурилась, услышав это, но Ньярл знал, что не ошибается. Но кто конкретно, он не мог сказать. Быть может старший? Кто из них стремился вытеснить всех тварей, что нарушали картину мира, диктуемую их Отцом? Кто нашел способ убрать с доски его черную фигуру?

- Прости.
Он улыбается слегка виновато и зарывается пальцами в волосы Люцифера, ласково поглаживая и перебирая пряди.
- Так было нужно. Неприятно такое вспоминать, верно? Но это часть наших судеб. От нее не избавиться, не вырезать, как раковую опухоль. У нас больше общего, чем я думал. Мы оба от них пострадали...

Бывает же такое. Быть может, они кармические братья. Разве что, Люцифера предала собственная семья. Это должно было быть хуже... Хотя, Ньярл не удивился бы, если бы его безумный отец тоже провернул нечто похожее. Или просто проглотил бы его, как сотни и тысячи иных своих детищ. Он то мог...