Первое, что сделал мистер Мэдиган, покинув самолет - закурил. Британия встретила его порывами шквального ветра и палящим зноем, сигарета тлела быстро, и Марвин торопливо затянулся. 
Раньше он курил редко и за компанию, сейчас же курение медленно, но верно превращалось в пагубную привычку. Он протянул пачку Наоми, буравящей его взглядом, но кошка только брезгливо поморщилась. Мистер Мэдиган, пожав плечами, спрятал сигареты. Вроде неплохие же? Чего она... 
Да, мисс, конечно, мисс, у Льюиса работается хорошо - и это ясно как день всем, кто видел мистера Мэдигана "до". Что-то новое, неуловимое скользит в его чертах, в его взгляде, в его новоприобретенной щегольской привычке носить "мальборо" в кармане рубашки. Боги, у него хватает денег на "мальборо"!.. 
И на рубашки.
Мистер Мэдиган прекрасно понимает, что "повышение квалификации" - всего лишь повод, истинная цель их путешествия была от него скрыта. Марвин не спрашивает, Лилиан загадочно улыбается. Что бы его ни ждало, он верит белой мисс. 
Как минимум, выручка с продажи его органов, вероятно, не покроет и трети затраченных на путешествие средств.
Марвин не знает, чем заслужил подобные почести, и узнавать не торопится, боясь спугнуть благосклонность Лилиан. Скажи она ему шагнуть под скорый поезд - шагнул бы, до последней секунды надеясь на чудо... Манеры Лилиан, ее уверенность и несколько хищная элегантность не оставляли поводов для сомнений: чудо бы случилось. 
Но то, что произошло сейчас, немного... слишком?
Он, закончив рассматривать фотографии, молча достает из кармана таблетницу и красноречивым жестом высыпает себе на ладонь дневную порцию. Его так и подмывает поделиться с мисс Восс антидепрессантами и нейролептиками, но это было бы совсем грубо. Лилиан грубить не хочется.
- Мисс, Вы же понимаете, что это? - Марвин запивает горсть таблеток остывшим кофе. Справедливости ради, эта горсть порядком уменьшилась за последний месяц. - Говорить, что венец Христа - моя собственность... Это святотат-татство, - мистер Мэдиган покачал головой. - Не б-богохульствуйте, Лилиан.
Будучи юным, сколько часов он провел в молитвах, прося Господа излечить душу и тело его, избавить от наваждений? Сколько синяков помнят его колени? 
Венец на фотографии выглядит странно знакомым, и это пугает. Он все-таки отличается от тернового венка, но не настолько, чтобы Марвин взял свои слова назад. В шипах угадываются зубцы короны...
- Это н-не мое, боюсь, Лил-лиан, В-вы ошиблись, - чуть виновато улыбается мистер Мэдиган и закуривает в открытое окно машины. Наоми недовольно фыркает, но на этот раз Марвин сигареты ей не предлагает.

Мистер Мэдиган восхищенно цокает языком и запрокидывает голову - его, в общем-то, немаленького роста едва хватает, чтобы дотянуться взглядом до вершин уходящих в небо шпилей. Наоми делает вид, что ей не интересно, и Марвину хочется предложить подсадить ее на плечи, чтобы она разглядела все. Наверное, она вырвала бы ему глаза, предложи он ей вслух. 
Многолюдно, туристы заполнили двор, а впереди и вовсе не протолкнуться. Марвин встает в очередь страждущих увидеть нутро аббатства и оглядывается в поисках Лилиан - в таком мельтешении не грех и потеряться...
- Экскурсия, мисс Восс? - Марвин, улыбнувшись, складывает солнцезащитные очки. - Я н-не против, но сув-вениры мы брать не будем. Ага?
Мистер Мэдиган подмигивает, и в этот момент где-то в глубине залов раздается испуганный крик и звон разбитого стекла.
"Огосподи О Г О С П О Д И оно живое, оноукусиломеня"

Отредактировано Marvin Madigan (2018-06-24 20:23:58)

Что бы ты сказал, если бы узнал, что в прошлых жизнях мы были знакомы?
"Что вы больны, мисс," - ответ застывает на губах Марвина холодным жиром, церковным воском. 
- Вы уже помогли мне, Л-ллилиан, - осторожно говорит мистер Мэдиган, старательно избегая взгляда белой мисс. Она что-то хочет от него, чего-то добивается, но Марвин никак не может взять в толк, зачем. Что творится в этой светловолосой голове, какие мысли, какие желания стучат в ее висках? Марвин накрывает ее прохладную ладонь на предплечье своей и чуть сжимает. - Делайте что считает-те нужным, я в неоплатном дол-лгу перед Вами.
Сердце пропускает удар, поцарапанное кем-то, кто не считает себя должником.

Все вон!
Марвин хочет уйти тоже, голос Лилиан отзывается звоном в его голове; добрые, печальные глаза смотрят с витражного стрельчатого окна. Под ногами хрустит разбитая витрина, темнота замерла между колоннами монастыря, вбирая в себя любые звуки. Здесь нет эха.
Ни души. В блестящей крошке стекла - венец, и темные капли крови вокруг расползаются, впитываясь в испещренный трещинами, пористый камень. Марвин смотрит на мисс: неужели она правда хочет, чтобы он коснулся... этого? Надел? Господи, да ей же (короне) сотни лет... Она (Лилиан) совсем безумна!
Мистер Мэдиган, сомневаясь, шагает вперед. Венок тускло блестит в свете ламп и отбрасывает три тени. Марвин, сев на колени, осеняет себя крестным знамением - "да простит меня Господь за то, что сейчас случится!" - и неуверенно касается венца. 
Сухой...
Легкий...
Никакой.
Его не пронзает молнией, не гремит гром, земля не разверзлась под его ногами - Марвин аккуратно, кончиками пальцев поддевает угловатый венок, ставший тусклым и ветхим. Пропал глубокий блеск, пропали очертания зубцов - на голову мистера Мэдигана ложится древний гербарий, такой же бесполезный и слабый, как и его носитель. 
- М-мой размер. Действительно, - не сдержав смешка, говорит мистер Мэдиган, чуть виновато разводя руками. Чуда не случилось. Плохого, впрочем, тоже. Но - странно! - венец ему к лицу... 
Марвин, сняв венок с головы, всмотрелся в хитросплетения ветвей. Осколки у колен его вздрогнули - или то игра света и цветных витражей?
- Лил-лиан, покажите мне, пожалуйста, фото еще раз, - нахмурился он. - Мне кажется, это не то...
Пол вздрогнул еще раз.
Это не мое.
Это не наше, - отзываются сотни душ, скалятся под пеленой веков.
Из темноты на них невидящим взглядом смотрят десятки глаз - стылых, рыбьих, бесплотных. Марвин скрипнул зубами. Месяц назад он оцепенел бы от ужаса, сейчас в его груди цвела красным маком злость, жгла и царапала.
- Вы невовремя. Я вас не звал, - прорычал он, сжимая кулаки до побеления костяшек. 
Призрак, выросший над Лилиан, вздохнул - светлые волосы ее подернулись инеем, камень похолодел, но Марвин холода не чувствовал. Грудь и голову опоясал изнуряющий жар, особенно сильный там, где коснулся волос чужой венец. 
Эльмо сглотнул и разжал кулаки, уставившись на свои ладони. Венец упал с тихим звоном, кончики пальцев были обожжены и точно измазаны в саже. Он обернулся через плечо, ловя взгляд Лилиан, а на дне его зрачков был один вопрос: "зачем?"
Пробужденные призраки росли из темноты, множились, заполняя залу холодом и запахом свежевыпавшего снега, искажая пространство - свет преломлялся в их стеклянных телах. 
- Убейте их, - прошипела Наоми, отступая на шаг и прижимая руки к груди. - Убейте. Ее - первой.
Призраки качнулись вперед, обступая кольцом двоих. 
- Ты слабый Король.
По лбу Наоми скатилась капля крови, расчерчивая кошачье лицо на две неравные половины.

Отредактировано Marvin Madigan (2018-06-27 16:28:40)

Эльмо падает, спотыкаясь о корни дерева, брызги грязи летят ему в лицо, но он ползет дальше. 
Позади - сотни убитых и умирающих, впереди - тьма. Ему бы обернуться собакой, птицей, змеей, да убежать-улететь-уползти, пока не настигла его верная смерть...
Ему бы поднять в воздух глину да корни, да сплести такую стену, которую не пробьет ни одно копье, не возьмет никакой огонь. 
В его груди, в его руках сила такая чудовищная, что разорвет Эльмо, отважься он ее призвать. Стоны раненых, последние вздохи убитых, обращенные к Одину заиндевевшие глаза питают эту силу...
Позади - смерть, впереди - смерть.
Позади - одинокие пока всполохи факелов и перекрики в лесу. Загоняют.
Эльмо - стеклянный сосуд, до горла залитый кипящей силой и чудом еще не треснувший, - зло, по-волчьи щерится, чувствуя, как слабеет контроль, как хрустит плотина, как заволакивает взгляд пелена. Впивается грязными пальцами в терн, сгребает ногтями мох, и колючки впиваются в ладонь, оставляя белые вмятины-точки.
Ведьмак давит до тех пор, пока не начинают кровоточить пальцы. Жар в голове, изводивший его, отступает, тает пелена на глазах.
Терновник обвивает его запястье и растет, тянется, вплетая в себя молодые ветви бузины, ягоды и листья.
Растет...
- Возьми... - хрипло шепчет ведьмак, глядя в глаза древесному духу. Дух выдыхает липой и медом, ветром и шелестом колючек, согласно кивает косматой головой, украшенной нежными цветами. 
Лес помнит доброту Эльмо.
Эльмо не забудет доброту Леса.
В волосы ведьмака вплетается колючий венок, впитывая добрую треть силы, изводящей Эльмо. Ведьмак проваливается в сон, и лес укрывает его корнями и листьями, как родное дитя.
Погоня прошла мимо, заплутав.

- Ты слаб и ничтожен, - шипит разорванными губами призрак, повернувшись к Наоми. - Ты не имел права призвать нас.
- Вы... вы не можете не подчиниться короне! - голос кошки дрожит и растерян, а венец упивается ею, мучает, вытягивая все соки.
Мертвецы, призраки скользят над камнем монастыря, не пугаясь ни распятий, ни набата. Солнечный свет дрожит в их голубоватых одеждах.
- Ты призвал нас, Король-в-короне, - будто не слыша слов девушки, продолжает призрак, - И заплатишь за это положенную цену, как было всегда.
- Как было всегда...
- Было...
- ...ло всегда...
Хор голосов заполнил зал, и голоса эти царапали слух, царапали душу и тело, навевая тоску и страх. Призраки, потеряв какой бы то ни было интерес к мистеру Мэдигану и Лилиан, потянулись к Наоми.
- НЕТ! Нет!!! Я не Король! - закричала-зашипела она, оборачиваясь сильной кошкой. - Он - Король!
Взмахом хвоста она указывает на Марвина, но венец, впившийся в шкуру кошки меж гибких ушей, наливается темнотой.
- Кто Король, того корона...
- Кого корона, тот Король...
- Коро...
- на Короле... 
Они набрасываются на нее с глухим воем, как свора изголодавшихся псов, вырывают друг у друга бесплотными руками - каждое их касание оставляет на черной лоснящейся шкуре ледяной ожог. Наоми рычит и втягивает голову в плечи, а духи набрасываются на нее, набрасываются, отрывая душу по кусочкам, и душа ее исчезает в жутких пастях...
Ее волочит по полу, как чучело, начиненное поломанными костями.
В ее взгляде не осталось разума, только туман.
На передних лапах подползая к разбитому постаменту, Наоми с жадностью собирает шершавым языком блестящие осколки, и глотает их, и, морщась, отгрызает новые куски стекла, не чувствуя ни боли, ни страха.
Когда она издыхает, набитая стеклом и покалеченная, под ногами Марвина хлюпает тягучая кошачья кровь. 

- Мало... - скрипит призрак, устремляя свой взор на Лилиан. - Наша цена больше.   
- Больше...
- Еще...
Взмах алых крыльев рассекает воздух со свистом.
Щелчок кнута, другой, третий - духи забирают свое, топят душу Лилиан в том же тумане, в котором погибла душа Наоми.
И уходят, получив свою цену сполна.

Сознание возвращается к Марвину рывками - он будто всплывает из темного омута, следуя за дрожащим на воде солнцем.
Лилиан... белая мисс!
Марвин целую вечность ждет, когда поднимется ее грудь, вдыхая, а дождавшись, дышит наконец-то сам, отмеряя дрожащими пальцами пульс на запрокинутой шее Лилиан. Она похожа на поломанную фарфоровую куклу.
- Лилиан, все хорошо, - зачем-то бормочет Марвин, подкладывая ладонь под затылок мисс. - Говорите со м-мной.
Он оглядывается в поисках Наоми, чтобы попросить ее вызвать помощь, но натыкается взглядом на изуродованное черное нечто в луже крови - и на венок рядом.
Под венком крови не было. 
От открывшегося зрелища к горлу Марвина подступает тошнота, а где-то вдалеке слышатся приближающиеся голоса...

Шалтай-Болтай
Сидел на стене...
Дастин - юноша четырнадцати лет, познавший жизнь, боль и двойки по геометрии, - оторвался от матери в толпе. Не испугался, но обрадовался неожиданной свободе и, боднув плечом какого-то обгоревшего туриста (кожа слезала с него коричневыми клочьями), бодро протиснулся в затемненные залы монастыря. Здесь его искать точно не станут. 
Он не хотел в аббатство, он хотел в Питерборо, где жила его (нельзя называть вслух, а то не сбудется) девушка, Барбара. 
Барбара, Барби, Барби, Бэбс.
Они ни разу не встречались, но Дастин обещал, что обязательно приедет к ней на этот уикенд, и... и... 
Что будет дальше, Дастин не знал, и чем больше он думал об этом, тем сильнее дрожали его покрытые синяками колени, тем мокрее были его почерневшие от загара ладони. Каждый раз, когда мысли его подступали к рубежу что_будет_когда_я_увижу_бэбс, ему хотелось врезать себе по горящему румянцем лицу. 
Ждал и боялся, и одному Богу известно, какое чувство было сильнее. 
Пытаясь отвлечь себя от сладко-тревожных мыслей, Дастин идет вглубь залов - тишина и прохлада действуют на него благотворно, и юноша все меньше походит на клубок оголенных проводов.
Барбара, Барби, Барби, Бэбс...
Он не чувствует ни холода, ни голода, не слышит шума, перед глазами его - улыбка Барби, ее голос, ее острые плечи, трясущиеся от заливистого смеха, ее едва наметившиеся...
Дастин больно ущипнул себя за шею. Вдруг он ей не понравится? Нескладный, худой, с прыщами на лбу, от которых не помогает ни мазь, ни святая вода. Хотя, у нее, Барби, тоже есть парочка, он точно видел. Она, девочка, тоже человек (вроде как), а значит, ей тоже неловко (а если в такой ситуации она будет опытнее его, он ее всенепременно бросит - кому нужна опытная девчонка?). 
Все будет хорошо. Им будет одинаково неудобно. Господикудадеватьнос?
Дастин идет туда, не зная куда - скользят по колоннам, по выступающим из стены камням его пальцы, скользят его мысли, скользят в Питерборо, под тонкую хлопковую майку... 
И упираются будто бы в стену, упираются, рикошетят прямо в голову - навылет.
Шалтай-Болтай
Свалился во сне.
Ничего не будет хорошо.
Кому ты нужен?
Ты видел себя?
Она смеется над тобой.
Это шутка.
Когда ты придешь к ее дому, все прохожие будут смеяться и показывать на тебя пальцами, потому что они знают, все знают.
Дастин делает шаг назад, нашаривая стену руками - и идет вдоль нее, тяжело опираясь. Ему нехорошо, его голова в огне.
Барбара, Барбара, Барба-ра?
Ничего не будет хорошо.
Ты не сдашь экзамены, ты не поступишь в университет, ты - разочарование для своей матери, она не верит в тебя, никто не верит в тебя. Ты правда думал, что Барбара может общаться с таким как ты? Что ты можешь понравиться ей? Ты - пишущий с ошибками, скучный, с щербинкой между зубами размером со Стамбульский пролив? 
Боже.
Шаги Дастина раздаются гулким эхом, и ускоряются, ускоряются, ускоряются, подгоняемые вихрем мыслей.
Барбара, Барби. Ей жалко тебя. Хоть раз она писала тебе сама, хоть раз сама звонила тебе?.. Ты заставлял ее. Ты ей не интересен. И согласилась встретиться она - из жалости. Что ты можешь дать ей? У нее наверняка море таких как ты.
Моря и океаны, и ветер шумит в скалах, шумит-свистит-воет ветер впереди, и эхо глуше, ведь стена ведет Дастина к смотровой площадке.
Звенит колокол, звенит стекло, звенит сердце Дастина.
Бар - худые, жилистые руки упираются в каменную преграду
Ба - разбег несет Дастина дальше, и ноги его перемахивают через изгородь
Ра!.. - кричит толпа внизу, где-то далеко, может быть, даже в Питерборо...
Барбара, Барбара, Барби, Бэбс - его мозг, его мысли будто обколоты лидокаином и не чувствуют ничего, отделяясь от тела. Свист ветра в ушах наконец-то заглушает громадную тоску и боль, навалившиеся на юношу. Остаются только дрожащие острые плечи перед глазами, и теплый, бесконечно далекий голос...
Бэбс?..

- Я вижу призраков почти всегда, - улыбается Марвин белой мисс печально, даже чуть сочувствующе, - Н-на то я и больной.
Улыбается - и врет, потому что даже в полузабытьи, даже отрешившись от происходящего мистер Мэдиган чувствовал, что это не бред. Чувствовал, что все слишком по-настоящему - и перелет, и шпили аббатства, и кошка-Наоми, подавившаяся собственной кровью. В воздухе витал запах железа и сырости.
Ему не надо касаться настоящего венца, чтобы чувствовать, что неведомо кем наложенные путы стали слабее. Дышать полной грудью хорошо и удобно, обрести неожиданную гибкость и точность в движениях - еще лучше. 
Зубцы короны кое-где прошили тонкий шифон, а Марвина поражает тон Лилиан - дрожащий и кроткий.
- Пусть будет у тебя, - согласно кивает он, но кулаки его рефлекторно сжимаются. Мистер Мэдиган поднимается и кажется еще выше - или то Лилиан сжалась, ссохлась, маленькая и хрустальная? - Мне все равно. Н-не хочу его трогать.
Марвин косит взглядом в сторону черной тени, оставшейся от Наоми, и снова врет, потому что ему не все равно. От одной мысли, что он тронет эту дрянь, эту корону, у него начинают дрожать пальцы - что-то подсказывает ему держаться от нее подальше и не касаться, не дышать на нее, не надевать... 
Не упускать из виду и не терять.
Глаза Лилиан на мгновение подернулись поволокой, и Марвину кажется, что она вот-вот упадет: он подхватывает ее под локти, но побелевшие пальцы ее не выпускают венца, который щерится на Марвина колючими зубцами. 
Марвин делает то, чего не мог представить ни в одном сне - подхватывает белую мисс на руки и морщится даже, ожидая пощечины. 
Голоса отступили от них, только вой и рев доносились - будто раскинулся над ними невидимости плащ. Марвин идет медленно, прижимая зябнущую, обмякшую Лилиан к себе, как дорогое дитя. 
Ему правда не нужно касаться настоящего венца, чтобы чувствовать, что все по-настоящему. Достаточно нести на руках белую мисс как когда-то, и вдыхать запах железа, людской паники и цветов. 
- О, ей тоже плохо? - какой-то сэр с ржавыми пятнами загара на лице кивает на Лилиан, когда они покидают стены залы. - Да, она не первая... Господь, там такое, я сам чуть не проблевался, у него там мозги кажись разлетелись! А зубы...
- М? Да, мисс тоже п-плохо, - не вслушиваясь в сбивчивый рассказ сэра, кивает мистер Мэдиган, продолжая свой путь. Ничего нет важнее сейчас, чем белая мисс и покоящийся на ее животе проклятый венец. Ответственность мобилизует силы Марвина, и он готов даже боднуть кого-нибудь локтем, расчищая им путь, но толпа отчего-то расступается сама.
Плащ невидимости над ними...
Скорая, пожарная, полиция, рыдающие и шокированные люди - вокруг них. 
- Нам нужна музыка, - усмехается мистер Мэдиган вникуда.
Водитель открывает дверь, и Марвин осторожно усаживает Лилиан на заднее сидение, поднимается рывком, бьется лбом о дверь, чертыхается - и очень хочет курить. Прикуривает без зажигалки, щелчком пальцев, но не замечает. 
- Мы можем поехать в больницу, - вслух рассуждает он, затягиваясь и рассматривая руки-плети Лилиан, покрытые синяками. - Н-но... есть ли смысл?
Со второй затяжки на него наваливается усталость, губы его дрожат. Только сейчас Марвин понимает, что измотан.
- Оплата почасовая, сэр, - буркнул водитель, хлопая дверью. - Поторапливайтесь.
- Заткнитесь, сэр! - тут же передразнил его Марвин, скорчив мину. Неожиданная грубость едва не удивительнее, чем прикуривание без зажигалки - и точно так же Марвин не замечает ничего необычного.

Отредактировано Marvin Madigan (2018-07-06 12:47:43)