Рафаэль не знал, почему всё получилось так. Почему с того происшествия в больнице они не виделись толком и ни один из них не попытался выйти на контакт. Кроме встречи с Заком, конечно же, но это было так мимолётно. Впрочем, такие паузы в их отношениях были статистикой.

Обиделся ли он на Люцифера? Нет, во всяком случае Рафаэль считал именно так, в его сердце нет места таким чувствам, но на какое-то время он не был готов улыбаться ему так же искренне, как и прежде. Тяжело благодарить того, кто сознательно бьёт по самому больному твоему месту, но и с этим Рафаэль справился, справлялся из раза в раз, в очередной раз понимая, каковы его приоритеты, как бы не прискорбно было с ними мириться.

У него было много времени подумать. Да и сейчас он, сидя за письменным столом и читая некоторые рабочие бумаги, тоже думал. Что-то внутри него переворачивалось, переоценивалось, Рафаэль понимал - грядут перемены, не великие, но неизбежные перемены в нём самом, что-то в нём безнадёжно устарело вместе с уходом Отца.

Приближение Самаэля он слышал, узнал его ещё по манере поворота ключа в дверном замке, как он бросил потом ключ на тумбу, как взлетел по лестнице, столько времени прошло, и невозможно было спутать с кем-то другим этот шаг.

И всё же, почувствовав прикосновение сперва к крылу, а после - к спине, аккурат меж лопаток, Рафаэль вздрогнул, вздрогнул и понял что он больше не смотрит на бумаги, да и ручку-то в пальцах сжимает кое-как, он позабыл, что там хотел разузнать и это не важно. Он тоже скучал. И эта привязанность, как невидимая нить между ними, никуда не девалась несмотря на все дрянные (дрянные ли?..) поступки Самаэля, несмотря на всю жестокость, которую он проявлял к людям.

Рафаилу следовало давно признать, он болел душой, он не одобрял, но принимал это всё, стоически, молча, запираясь на дни-недели-месяцы в себя, но принимал так же, как принимал до этого решения Яхве. И обнаружить эту аналогию, это решение, сделанное подсознанием давно и без его сознательной на то воли, было очень страшно. Страшно, но и одновременно с тем всё упрощало.

Самаэль даже не представлял, насколько...

- Самое время, - Рафаил усмехнулся, мягко улыбнулся, опуская веки, откидывая голову назад. Он поймал руки Самаэля своими, мягко сжал пальцы, затем же обнял себя этими руками, жмурясь от приятного ощущения родного тепла. Он скучал, очень скучал, но это одиночество было нужно ему, чтобы подумать, и тем приятнее теперь встреча. - Каждый день без тебя долог, но ты знаешь, я умею заполнять их так, что недели сливаются в один... Проблемы у людей никогда не заканчиваются, а вместе с ними и мои. Но всё же что-то заставило тебя вернуться, поведай, что?..

Развернувшись на круглом табурете, Рафаэль смотрел на своего брата, на его решительный донельзя вид, провокационный тон, словно он собирался сказать что-то новое, что-то, чего Рафаэль не знает, не видит, не ждёт...
Тёмные крылья. Рафаэль обнимает их взглядом, осматривает вечно искрящие перья, чуть вздрагивающие, роняющие на паркетное покрытие пепел. Он так давно пытался их исцелить, изменить, вылечить... Трансформировать саму их природу. Он устал. Рафаэль практически смирился с тем, что раз есть вода, то есть и огонь. И это не то что как минимум нормально, это здорово, более того. Это нужно.

Рафаэль с трудом удерживается на месте.
Он чуть покачивается на стуле, из стороны в сторону, губы чуть изогнуты в мягкой усмешке, в глазах - тепло, ласка... Ему кажется, он знает всё, о чём ему собирается рассказать Люц. И о передрягах (болезненно ранит на какое-то мгновение, что к нему он обратился не к первому, и даже не к второму), и к ноше, которую он несёт на своих плечах...

Самаэль в чём-то прав.
Яхве - их создатель, он создал воду, воздух, и создал огонь, способный пожирать кислород. Создал овец, создал коз.. И создал львов и волков, что питались ими. И он создал Самаэля. Самодостаточного в своей любви к человечеству, странной, изощренной любви. прежде непонятной целителю.

Но время - лучший лекарь.
Рафаэль долго обдумывал инцидент в больнице.
Дольше он чувствовал охладевшее тело в своих руках, невесомый отпечаток, что останется с ним на годы... Останется грузом ответственности, с которым справиться он не смог. Но тем не менее, сколько там было жертв?.. Рафаил прочёл уже в газете. Не более двадцати. Он вспоминал и прикидывал масштабы различных акций Яхве. Сотни ли были жертвами?.. Тысячи.. Десятки тысяч людей! Во времена, далекие от текущей глобализации. Отец мог вырезать половину населения, не моргнув глазом, ради укрепления собственного влияния на умы. И что же теперь ему, Рафаилу, корить Самаэля за несколько смертей?..

Смешно?..
Совестно..

Рафаэль поднимается на ноги.
Шумно вздыхает.
Он многое обдумал и тоже раскрывает крылья, все три пары, белоснежных, светящихся крыльев, дарованных ему Яхве. Подарок, за который он давно расплатился преданностью сполна.

- Давидов Псалтырь. Двадцать два. Прежде чем ты скажешь лишнее.

Рафаил приближается к брату, берёт его за руки, мягко сжимает пальцы. Притягивает к себе, чтобы получить возможность говорить тише, ещё тише, совсем между ними, почти как с самим собой.

- Следуя долиною смертной тени.. - Рафаэль сгребает брата в объятия. Гладит большими ладонями по спине, зарывшись носом куда-то в его плечо, жмурясь, шумно втягивая носом воздух, преимущественно это дорогие духи, но всё же и его запах, чуть тёрпкий, приятный, такой родной запах, ассоциирующийся с утром, - ...не убоюсь я зла, - Рафаэль усмехается, всё это, их сегодняшняя встреча, их разговор, всё это насмешка над Яхве и его постулатами, и Рафаэлю наконец-то плевать. Он жмурится и втягивает носом воздух, ожидая, что к примеси запаха духов и пепла, пепла станет в два раза больше, его крылья тоже почернеют, сгорят на ветру, исходя искрами и пеплом... - Ибо Ты со мною.

Но нет. Нет ни огня, ни жжения, ни ожогов.
Никто не забирает у него белоснежные крылья, что лишь подтверждает самую страшную из гипотез целителя - отец либо беспомощен, либо мёртв, либо совершенно безразличен к их блеянию. Жалкому. Несуразному...

- Я готов следовать за тобою куда угодно.

Рафаэль не спешит открывать глаза. Он дышит, дышит откровенностью, о которой даже не мечтал. Люцифер всегда был слишком случайной и непредсказуемой переменной в его жизни, и вот теперь, когда он пытался обозначить какие-то правила, какую-то постоянную, Рафаэль не то что не возражал, он боялся дышать и спугнуть его смелость.

Жизнь целителя была полна мирских забот. Бытовых проблем людей, чужих людей, Рафаэль умел погружаться в них, но его братья всегда были важнее, в любой момент. И теперь, когда Самаэль так искренне признавался ему в своих намерениях, он просто напросто не мог его оттолкнуть. Сердце Рафаэля было полно любви и преданности, заброшенной, заржавевшей, не нужной никому... Не нужной Яхве. И не важно, умер он, или ему было не до сыновей. Рафаэль смертельно нуждался в опоре, и сейчас ему стало ясно, что он сделал выбор ещё несколько сотен лет назад.
Жуткий, богохульный, еретичный выбор.
Пожалуй, он был с ним счастлив.

- Хочешь пасть? Падать - некуда. Мои крылья белее белого по чистой случайности. И у меня нет от тебя единого секрета, Люцифер, - честно признаётся целитель, отстраняясь, чуть обняв брата за плечи, заглядывая в его глаза. - А у тебя от меня  - море. Я хочу узнать хотя бы о части из них. Хочу ходить там, где ходишь ты. Быть там, где бываешь ты... Чувствовать, чем ты дышишь. Я не вру, брат мой: пойми же, полно с меня лицемерных обещаний и клятв. Сердцем я слишком давно предан тебе, и у меня нет сил продолжать держаться на расстоянии. Веди меня за собой, и я пойду. Молю только: не стыдись меня и белизны моих крыльев и кроткого нрава. Я целитель, но это не порок. Любовь к людям - тоже, мы с тобою схожи в этом, не правда ли? Доверься мне хоть ненадолго, хоть раз, - Рафаэль срывается на шепот, хриплый, сбивчивый.

"Потому что я готов ради тебя на всё."

- Ты говоришь о падении, брат мой, но о каком падении может быть речь, если судья, который решал, что есть падение, а что - воля Свыше, и возвышение, ныне спит? Или нет... Я изо всех сил пытался достучаться до Отца, и не получил единого ответа. Могу ли я теперь действовать согласно собственным умозаключениям? Пять сотен лет прошло, я устал, честно, я смертельно устал... Действовать согласно тому, каким он меня создал? - пальцы Рафаэля чуть сжимаются на чужих плечах, а глаза, в их уголках собирается влага, едва заметная, осторожная, Рафаэль подкрадывается к самому важному для него, для них, нет, всё же, для него... - Я могу. Я умею. Я так и живу, пять сотен лет, те самые пол тысячи. И вот что я думаю. Нет больше падения, брат мой. Волею Отца я сотворял такие вещи, за которые следовало бы варить меня на адском костре тысячелетия напролёт. Я убивал десятки тысяч людей эпидемиями. Я закапывал людей заживо.. Всё это было расплатой... за что? За нарушение заповедей? Так ведь им даже не давали возможности раскаяться! Эфемерной возможности обелиться в глазах Всеотца...

Рафаэль сник. Хватка на плечах Люца ослабла, взгляд тоже поник, целитель смотрел куда-то вниз, в область налакированных туфель Самаэля и хлипкого дощатого пола. Всё сейчас кажется сказкой из прошлого, издевательской, садистской, и неактуальной. Рафаил странным образом переживает то, что ему больше не надо. Не надо насылать эпидемии. Не надо закапывать собратьев, которые учили людей заботиться о себе, заживо в землю. Непривычно, страшно, и всё же - немного радостно. До дрожи в пальцах, до проклятущей влаги что собирается в уголках век.

- Ангелы, демоны, - ворчит Рафаил. Он давно не различает существ христианства и язычества. Ему давно плевать кого исцелять. Внутренний компас сломался. Вздрагивая, он тянется стрелкой лишь к тому, кто полон искреннего желания жить, не мстить, не убивать, а жить и упиваться жизнью, ей благами, любовью.. В этом - его его новая философия. В этом - новая религия Рафаила, которой он пока что не придумал название. - Есть ли разница? Все мы - сыны Яхве, оставившего нас давно. Слишком давно, чтобы опираться на постулаты прошлого. И я не признаю более падение, брат. Может, движение вперёд? Термин, украденный от еретиков. атеистов, страшный, но понятный всем нам - Эволюция?

Рафаил шумно выдыхает и утыкается лбом в чужой лоб, глядя прямо в глаза.
Им давно не хватало именно этого - крох откровенности.

- Мне без разницы, Самаэль. Моё дело неизменно, пусть сотни, тысячи лет пройдут, я иду нога в ногу с человечеством и предан ему по прежнему. Таким меня создали. Всё иное - моя свобода и мой выбор. Удивлён ли, что мой выбор - ты? Потому что я согласен. То, что ты называешь падением... Мне очень интересно. И я искренне уверен, что смогу и там помочь. Что и там окажусь нужен. Лишь - молю - не стыдись меня!.. Я никогда не умел осуждать и развешивать ярлыки, Самаэль. И сейчас ничего не изменилось. Не закрывайся обратно, прошу, - целитель хмурит светлые брови, прижимается лбом к чужому лбу теснее, шумно втягивает носом запах. Родной, чуть терпкий запах, с древесной ноткой от духов, он действует лучше любого седатива. - Видишь ли, брат... Только ты можешь представить, насколько я одинок. И я нуждаюсь в твоём обществе ровно настолько. насколько ты в моём. Не бросай меня, прошу. Веди меня за собою...

Что вообще такое - грех? Абстрактное действие, совершенное против воли божества? Так по его воле Рафаэль и не только он грешил множество раз, убивал, врал, разве что не ненавидел. И тогда всё это проходило под грифом "надо"... Надо кому? Для чего?.. Отец покинул их и Рафаил ощущал все свои преступления бессмысленными. Жуткими. Или просто не имеющими значения. Эффект взмаха бабочки - это ересь. На самом деле они все потрясающе свободны. И Рафа понял это только недавно.
Понимание выбивало из-под ног устойчивую почву, укутывало плавным ощущением утопления, захлебыванием горящих изнутри от недостатка кислорода лёгких ледяной водой... Но это и правда была неплохая анестезия. Рафа прекрасно знал к чему ведут такие метаболитические  процессы - к физической смерти.
И он был не против, чтобы его привязанность к рудиментарным правилам давно сигнувшего существа канула в лету.
Святотатство? На все 500 процентов...
Ужас, шок?.. Ни разу. Рафаэль был спокоен, как ранее. Лишь чуть подрагивали кончики пальцев. Все они шли к этому, давно и упорно. Все они искали новую платформу, основание, новую опору на базе которой можно было работать

Тщетно.
Они были преданы.
И, тем паче, никто был настолько хорош, как Яхве.
Рафаэль нашел основу. Базу, Почву, на которой ноги стояли, как никогда прежде крепко.
Он был целителем и его привязка была донельзя банальной.

Люди.

Он искренне их любил и не прекращал им помогать
Всё остальное? Опционально. Рафаэль имел право и на дружбу, и на любовь; Его улыбка смягчается, а пальцы ласково оглаживают чужие плечи. Рафаэль наклоняется вперёд, утыкается носом в чужую щеку, произнося тихо, едва слышно для самого себя. Признание, которого не должно было быть.
Признание, из-а которого могли бы почернеть его крылья.
Все три пары снова раскрываются за спиной, мягкий, осторожный жест.
Рафаил замечает боковым зрением. Белые. По-прежнему. Странно!..
Отец безразличен?
Отец спит?
Бог умер?..
Не важно..

- Я хочу стать очевидцем. Я хочу видеть всё. Я хочу участвовать.

Обманчивое донельзя впечатление - в больших руках Рафаэля Денница казался сейчас таким хрупким, тонким.. Впрочем, обманчивое ли. Это было совсем недавно, он отлично помнит, с какой лёгкостью ломались его кости. Целитель крепче обнял своего брата, касаясь губами светловолосой макушки, его вдруг прошибло ощущением чужого одиночества и уязвимости, которые Самаэлю всегда так хорошо удавалось скрывать за наглой улыбкой. И вечным движением вперёд.. Рафаэль прижал к себе брата ещё теснее, зарываясь ладонью в волосы, оглаживая сквозь ткань пиджака чуть выпирающие позвонки и лопатки. Потрясающе хрупкий. Но больше не один. Не один, ведь правда? Рафаэля сейчас волновало до дрожи в пальцах только одно: он позволит пойти с ним? Позволит разделить ношу? А дальше - хоть потоп... Будь что будет. Потоп им обоим не страшен, потом уже был. Ещё одно дело рук Яхве.

- Можешь, погубить, я знаю. Я знаю, Самаэль, в том-то и дело, брат, я всё понимаю.

Даже страшно, насколько. Рафаэлю сейчас даже ничуть не кажется, что он совершает предательство по отношению к Отцу, в какой-то мере соглашаясь следовать за падшим вместо того, чтобы ждать возвращения Отца, как остальные. Было нечто изначально отличное в отношении целителя к отцу, и к брату. Непослушание Яхве могло стать причиной казни. Тогда как с Люцифером можно было разводить бесконечную полемику, оставаясь при собственном мнении. Он подталкивал, провоцировал, он умел пролезать в чужие головы, убеждал.. Но никогда не приказывал ему. Они всегда были ровнями. Сейчас Рафаэль соглашался не на подчинение, не на слепое следование тропою Денницы, скорее собирался идти с ним рука об руку в поисках правды, отказавшись этого стыдиться. В его послужном списке были куда более страшные вещи, чем обычная честность.

- Не бойся, - прошептал Рафаэль, глядя в глаза брата с усмешкой, немного безумной, дурной усмешкой, они впервые были настолько откровенными друг с другом, от этого его вело, будто от крепкого алкоголя. - Не бойся, я вернусь к тебе, я вернусь, как всегда возвращался, потому что моё место рядом с людьми, и твоё - тоже. Именно поэтому...

Рафаэль не договаривает. Смеётся. Подумать только, он вслух говорит, что вместе они из-за людей. Подумать только, каков лжец! И к чёрту. Рафа тихо смеётся, улыбается, пока его целуют, странно, безумно, жарко целуют, сминают рот, с нажимом ведут пальцами по шее, притягивая к себе, собственнический жест, что-то новое. Словно впервые без боязни, что его оттолкнут. Что Рафаэля словно обожжет стыд и он, поддавшись соблазну, будет полночи пытаться не сорваться на стон, закусывая собственную руку, чужое плечо, подушку... После того случая, когда они впервые были близки, Рафаэль долго раздумывал, взвешивал, зачем было создавать их такими, давать возможность ощущать оглушительное удовольствие, от которого нервные клетки всего тела буквально звенят счастьем, чтобы потом называть его греховным?.. Политика. Ещё одна узда для них всех, ещё одна удавка.

Рафаэль смеётся. Едва слышно. Затем - улыбается одними губами. Ему кажется, он сошел с ума. Или достиг просветления?
Он отталкивает за плечи Самаэля к стене.
Он сделал свой выбор и больше не будет стыдиться.
Наверное, впервые.
Он отвечает на поцелуй, так же жарко.
Руки его скользят по полам пиджака, вороту рубашки, он раздевает Самаэля торопливо, по неосторожности срывая пару пуговиц. Наклоняется ниже, целуя в шею, прикусывая чувствительное местечко за ухом. Вылизывая языком ключицы. Скользит ладонями ниже по спине, забираясь под брюки и крепко сжимая бёдра. Позволяя и себе клеймить прикосновениями, клеймить лаской.
Впервые.
Запретов действительно больше не стало.

"Больше не один", - пульсирует в висках Рафаила, вместе с чужими хриплыми стонами, вместе с ощущением почти что жжения от кожи к коже, - "никогда", - пульсирует, бьётся о черепную коробку, звенит, трещит где-то между ушами, отдаётся болью стиснутых накрепко зубов, исцарапанной кожи, распухших от поцелуев губ.
Никогда не один.

Никогда прежде. Никогда больше..
Принятое Рафаилом решение было таким простым. Таким потрясающе элементарным, логичным, и, кажется, правильным. Наверное. Он не знал наверняка, не мог знать наверняка, он не был, как отец, у которого на всё было собственное мнение, заготовленное заранее, неоспоримое. Он не был как Михаил или Гавриил, у которых всегда был десяток постулатов вместо ответов, таких же недвижимых и предельно понятных. Ограниченных... Вместо холодной логики и рассуждений у Рафаэля всегда была воля Отца и чувства. И когда Яхве оставил их, он остался наедине с собой, наедине со своим сердцем, с одиночеством и тоскливой любовью к людям, что всё равно постоянно умирали.

Он ведь знал, как это произошло, он видел тот самый крючок, которым его зацепили до мяса, он поддался этому, подался навстречу, позволил Падшему приблизиться к себе, изучил его - взглядом, ощущениями, кончиками пальцев - по мягкой гладкой коже, изучил каждый его взгляд и хриплый вздох, когда ему было хорошо, когда он почти забывал о своей вечной мести людям, вечной мелочной мести за то, что они несовершенны. Тогда он любил его особенно. Сейчас он любил его особенно. Словно между ними разрушилась незримая стена, стерлись границы между архангелом и тем, кого низвергли, а и правда, какая теперь разница, имеет ли значение цвет крыльев?.. Нет, больше нет.

Рафаил всё пытался разыскать ответ, искал его, сминая чужой рот поцелуем, оставляя на нежной коже шеи и тонких ключицах красноватые следы, изучая заново большими ладонями чужую талию, обхватив её почти полностью, сжимая пальцы на бёдрах до кровоподтёков, прикусывая чувствительное местечко у колена, нарочито то замедляясь, чтобы всё не закончилось слишком быстро, то вбиваясь быстрее, глубже, до боли, до рвущегося из горла хриплого стона, переходящего в ласкающий слух крик.
...До россыпи ярких всполохов звёзд перед глазами.
Впервые.
Как никогда прежде...

После они лежат в постели, измождённые, взмокшие, Рафаэль оглаживает одними лишь кончиками, подушечками пальцев чужой чуть влажный живот, выводит на нём неведомые узоры. Смотрит прямо перед собой. И ничего не видит. Лишь слышит бойкий гул собственного сердца - и пульсацию чужого. Под пальцами. Рафаил роняет ладонь, усмехается, хрипя, дыхание сбилось к чёрту, много чего сбилось к чёрту, собственные установки, целеполагание, жизненные ориентиры... К чертям. Прямиком в ненужный никому и пустынный ад. Рафаэль прислушивается к чужому, постепенно замедляющемуся биению сердца. Это было важным сейчас, только оно.
Подается чуть вбок, прижимаясь рукой и виском к чужому плечу, жарко, конечно, но.

- Переезжай ко мне. Или я к тебе. Только не пугайся, ладно? Я просто хотел сказать, бывай чаще.

"Я не хочу и могу больше прятаться.
Я стану больше прятаться."
Никогда.