Старая шкурка скоро слезет, но пока остается при владельце. Змей сейчас видит особенно нечетко, различая мир сквозь мутную пленку, покрывающую глаза. Змей затаивается внизу корней деревьев, прикрывая полуслепые глаза и пробуя языком воздух на вкус. Сквозь удушливо-сладкий запах Плодов едва заметно вкрадывается другой, запах чистой свежести.

«Ангел», — думает Змей, лениво приоткрывая один глаз.

Ангел еще далеко, но его аромат распространяется в воздухе. Извилистое гибкое тело скользит по стволу, крепко охватывая его. Старая шкура шуршит при каждом движении, и Змей сердито трясет головой, заползая в листву и принимая степенный отрешенный вид. Взгляд Змея сосредоточен в той точке пространства, откуда должен появиться ангел. Змей щурит плохо видящие глаза, прислушивается к голосу ангела и тихо шипит.

— Юноше нужны с-с-советы? — вышептывает Змей, склоняясь с ветвей к уху ангела. — Наш-с-с з-з-солотой мальчик не зс-с-снает, что делать? Разве ты не любимчик Творителя, мальчик Белиал? Раз-с-све в твоей хорошенькой головенке нет мыс-с-слей, что делать?

Змей срывается на шипящих, выдавая свою натуру. Тяжелое кольцо длинного тела опускается вниз, овиваясь вокруг плеч Белиала. Змей устраивается поудобней: все его естество напряжено, готово в любой момент сорваться прочь, либо вверх, в спасительную листву, либо в корни Древа, откуда никто не осмелится его доставать.

Змей хочет разозлиться на Белиала, но не может. Последнее время он постоянно чувствует себя уставшим, разбитым и бесконечно одиноким. Змею снятся странные сны: в них он видит пламя, взвивающееся и всепоглощающее, изничтожающее все на своем пути. Змей хочет, чтобы его сны сбылись, и прежний мир канул, оставив Змея в полном одиночестве. Без этих случайных встреч пернатых созданий, которые и за брата его не держат… и которых он вовсе не держит за существ разумных.

Змей лижет кончиком языка щеку Белиала, случайно скорее, неправильно рассчитывав расстояние, нежели на самом деле желая. Желание Белиала соленое на вкус, и пахнет неоднозначностью, неопределенностью. Белиал жаждет найти ответы на свои вопросы, и Змей знает, что у него найдутся советы на любые случаи жизни. Уложив голову поверх кольца, укутывающего плечи Белиала, Змей смыкает веки.

— А почему ты думаешь-с-с, что Люс-с-сифер заслужил прощение, мальчик? — шепчет Змей в ухо юноше спокойным меланхоличным голосом.

Змей давно не говорил по-человечески, и разум его, пусть и был крепок, устаревал. Что ему теперь до ангельских распрей? Все они — лишь отголоски детства, того самого, от которого они его отвергли, поместили в угол. Он слышал их шепотки, и знал, что многие считают, что не Змей создание Творителя, а лишь гниль, заползшая изнутри в Рай. Змей с закрытыми глазами вспоминает, как пытался поиграть с ними, и на миг его ожигает вспышка неприязни к самому себе. Каким маленьким глупым змеенышем он был, когда думал, что ему нужна дружба с этими пернатыми. Змей знает, что для него в Райских кущах нет ничего, кроме него самого, и что случайный визит Белиала происходит из отчаяния. Они могли сколько угодно смотреть на него с брезгливостью, но разум Плода отрицать не могут. Плод дает Знание, и во всем Раю теперь только Змей один знает, какое горькое оно на вкус. Из-под прикрытых век пожилого, уставшего Змея, скатывается лживая слезинка.

— Мне жаль Люс-с-сифера, — произносит Змей дрожащим, дребезжащим голосом. — Мне так жаль мальчика.

Второе кольцо опускается ниже: Змей пока не идет на второй виток, выжидая реакцию Белиала. Отпихнет он его в сторону — Змей исчезнет с сердитым шипением, оставляя рваные лоскутья старой шкуры на Древе. Останется сидеть спокойно — следующий виток кольца тела змеиного ляжет на его грудь, нежно сжимая в объятиях. Змей любит прикасаться к ангелам, ему нравится обонять их аромат чистой свежести, ему нравится шептать им на ухо и чувствовать их желания.

— Творитель неправ, — произносит Змей, приоткрывая глаза и повисая на длинном теле так, чтобы морда находилась напротив лица Белиала. — Я с-с-сказ-с-сал ему, с-с-скажу и тебе, он неправ. Бедный мальчик не заслужил такого. Когда я сбрасываю шкуру, я похож на маленькую молодую змейку, но если убить меня преждевременно, я возможно умру… так будет и с мальчиком, с бедным мальчиком.

Паузы между шипящими становятся короче, легкое похрипывание постепенно уходит. Внутри Змей усмехается, растягиваясь в широкой улыбке, но морда существа остается неподвижной, выражающей печаль, с застывшей каплей в уголке левого века.
— Тебе нужен хороший совет, Белиал, или тот, который Творитель повелел сказать тебе?

Змей не остановится.

Змею не нужно ни чужой боли, ни понимания глубины чувств происходящего. Змею не нужно ни-че-го. Ему плевать на Рай и Преисподнюю, плевать на кучки сношающихся людей посреди мира, который отдали сынам и дочерям Евы и ее быка-производителя, которого она по недоразумению называла своим мужем. Змей плюнул бы в лицо любому, кто сказал бы, что его заботят дела его родственников, Творителя, который прежде приходил к нему с беседами, а теперь грянул в Лету, и туда ему и дорога. Змей равнодушен к проделкам Люцифера, к битвам и ангельским воинствам. Он давным-давно отстранил себя от всего происходящего, сознательно заключив свой мир в пределах Древа, и только количество Плодов, да состояние Древа его волнует теперь, да собственная змеиная шкура.

Змей не может остановиться.

Равнодушие — это хорошая броня, она кует могучую сталь вокруг души, которую не разбить даже самыми мощными ментальными атаками. Оно истончает возможность чувствовать, а вместе с эмоциями уходят и слабости. Еще не народившиеся галактики умирают миллионами без любви, а Змей может прожить не одну тысячу лет, так и не познав это чувство. Змей меланхоличен и отстранен, и потому каждое вторжение в идеально построенный для него одного мир особо болезненно. Змей кидается даже на Творителя, если тому вдруг взбредает в голову зайти и попробовать возобновить их беседы, притворяется то утратившим разум, то умирающим, и в этой игре остановиться не может.

Змея всегда будет метать между этими двумя гранями: «Я не остановлюсь» и «Я не могу остановиться», пока что-то не изменится. Но Змей знает, что ничего никогда не меняется. Даже если сбежать далеко, себя берешь с собой.

А Змей…

Змей слишком зверь, чтобы победить самого себя.

— Я з-с-с-снаю, милый мальчик, — шипящих становится еще меньше, и Змей говорит почти человеческим голосом, сладко льющимся, как патока. — Ты пришел за пониманием и советом, за искренним взглядом со стороны, а не за тем, что способен тебе дать Творитель или братья.

Творитель.

Для Змея все всегда упирается в Творителя, так и тянет задать вопрос, а стоит ли одно существо столько внимания? Змей знает, что все считают Творителя особенным, и зовут его Отцом, но сам постоянно задается вопросом, — ведь теперь времени для размышлений до одури много, и надо чем-то занимать голову, — чем он отличается? Только тем, что способен что-то создать, преобразовать? Кто сказал, что Творитель создал мир? Быть может его тоже кто-то сюда привел, а он совершил святотатство, присвоив себе все лавры. А может быть, и не было никакого Первородного Творителя, а все они родились сами по себе, лишь самый старший присвоил себе дары. Змей не знает, что такое эволюция, но в мыслях все чаще приближается к эволюционно-радиационной теории происхождения.

Белиал.

Холодное кольцо ложится на Белиала, опутывая его снова, хвост соскальзывает с дерева, ласковым прикосновением любовника касаясь бедра, прикрытого ангельской туникой, заползает на внутреннюю сторону. Змей сковывает Белиала своим телом, прощупывая грани того, как сможет сковать его ментально, как сможет заворожить его, и насколько глубоко мальчик по имени Белиал позволит проникнуть Змею.

— Стань сильней, — шепчет Змей в ухо Белиалу, а раздвоенный язык выплясывает по ушной раковине. — Стань сильней, и тебе покорятся все миры и все страны. Ты достойнейший из достойных, ангел Белиал, и не ты ли единственный всегда находил истину в словах Отца, даже если истина оставалась сокрыта от него самого? Смотри как он жесток и несправедлив с Люцифером и запоминай, что и Творитель не знает все на свете. Разве тот, кто истинно мудр, не понял бы всего, что на душе у бедного мальчика? Разве не нашел бы путь привести его к свету? В прежние времена Отец одним словом обращал алчащего похоти грешника в аскета и мученика, а теперь готов сжить со свету свое дитя лишь потому, что Люцифер заблуждается?

Змею нужно поставить финальную точку. Гордость — слабость многих, и чем сильней душа, тем серьезней можно по ней ударить, и неважно, вознести на вершину блаженства и оставить почивать на лаврах наилучшего, или резко уронить вниз. Хвост Змея проходится по бедрам Белиала, невзначай то приподнимая тунику, то касаясь ангельского торса чуть повыше естества, которым наградил его Творитель. Змей знает, что возбужденные мало думают, но много слышат. Он метается вверх, срывая зубами Плод, и ложится кольцом на плечи Белиала, вкладывая яблоко ему в руку.

— Возьми его, и посмотри, Белиал, — произносит Змей, ледяным хвостом обжигая горячую кожу ангела. — Яблоко как яблоко, но как сладко пахнет, верно? А на вкус горькое, уж поверь мне… так и наш Творитель порой: мы знаем его, как доброго и справедливого, но и в его душе есть горечь. Ах, если бы ты мог извлечь ее оттуда…

«А теперь простони, мальчик, и будь моим с потрохами», — думает Змей, начиная окольцовывать хвостом член Белиала.

Отредактировано Sanay Owens (2018-07-09 18:34:55)

Змей не сомневается, что Белиал нашел бы способ. Изворотливый мальчишка с крыльями обожал выдумывать оправдания своему обожаемому Творителю, и искусно творил паутину лжи, окутывая ей окружающих. А они, идиоты, верили, что идут на верную смерть ради благой цели. Верили, как никогда не верили ему, Змею, говорящему зачастую лишь сущую правду. Извращенное до предела Добро превратилось в Зло Истинное, до которому даже ему, Необходимому, было чудовищно далеко. Но что изменилось? Ничего. Все также верят тем, кого зовут светлыми, и игнорируют тех, кого зовут Тьмой.

Те, кто хотят покоя, податливы. Не желая сражаться, они опускают руки, их тела такие мягкие и послушные, что Змей может играться с ними, как с куклыми. Уставшие, разбитые и одинокие всегда входили в сферу его интересов, а теперь Бел присоединился к тем, кого Змей может исправить. Он не изменит форму, лишь добавит каплю зла в содержание, а приживется она или нет будет уже на совести мальчика. Мальчик может исторгнуть зароненную Змеем тьму в сердце, но Змею почему-то кажется, что он этого не сделает. Слишком уж уязвимы гордецы.

Тихий стон срывается с губ ангела, и Змей прикрывает глаза. Движения хвостом размеренные и такие, что кажется, будто бы он сотни раз так делал. Что происходило сейчас по мнению Змея? А ничего. Грех похоти и разврата был заронен в него Творителем, но без других змей он имел мало возможностей для его реализации. Так почему сейчас не опробовать что-то из греховности, раз уж податливый мальчик так сладко стонет, придя в руки к Змею?

Змей сдавливает член Белиала, делая виток вокруг его шеи. Пока ангел расслаблен, атаковать Змей не будет, но если попробует, он сдавит его крепкими объятиями. Бел не найдет смерти в кольцах Змея, но воздуха потеряет достаточно, чтобы Змей успел нырнуть под корни Древа, затихнуть там, оставаясь так надолго, как только это ему заблагорассудится.

— Забудь про все, мальчик, — шепчет Змей на ухо Белиалу. — Забудь и успокойся, потому что сейчас тебя никто не тронет. Только сейчас ты в безопасности, дитя.

Шепот нежный и ласковый. Раздвоенный змеиный язык высовывается между зубов, облизывая воздух. Страстный запах гнили, до тошноты, повисающий осколками сахара на деснах, сладость той концентрации, которой может убить, окружает Белиала со всех сторон. Змей любит запах гнили, он наслаждается его ароматом и запоминает, что похоть пахнет именно так.

— Отдайся своим чувствам, — шепчет Змей, нащупывая желание Белиала и уцепляясь за него крепко острыми клычками, что аккуратно прикусывают шею ангела. — Разве тебе было когда-нибудь так хорошо? Разве ты не хочешь большего?

Длинный хвост вырисовывает узоры на головке члена, а три крепких кольца надрачивают его движениями вверх-вниз, ускоряя темп, почти соскальзывая, поддразнивающее лаская ангела. Хвост делает еще оборот, и длинное тело Змея почти все вибрирует, в дрожи нежно поглаживая тело. Змей нежен — Змей не любит брать силой, находя в этом мало прелестей, ведь сами все дадут, если знать, как попросить. И Змею будет куда как интересней смотреть на Белиала, вымаливающего о продолжении, просящего, упрашивающего.

Змей слегка сдавливает шею ангела. Боль обостряет любые чувства, а страх удушения способствует усилению наслаждения. Хвост проскальзывает мимо бедер юноши, охватывая и сжимая ягодицу, возвращается к бедру, овивает лодыжки, разводя ноги в сторону.

Змей спокоен и где-то далек от собственного тела, словно оно действует само по себе. С языка снова и снова срываются ласковые, нежные слова. Он запрокидывает голову Белиала назад, а хвост проскальзывает между ягодиц, несильно сжимает. Кончик хвоста проникает внутрь Белиала, медленно разминая напряженные мышцы.

— Отдайся мне, — шепчет Змей, лаская его внутреннее желание. — Это наслаждение… ты его больше никогда не получишь. Будь с Искушением, и все прочие радости покажутся лишь бледными тенями.

Змей толкает хвост внутрь Белиала на несколько сантиметров, изгибается, нащупывая нежные точки, выходит и снова входит, слушая как музыку льющиеся с губ ангела стоны, всхрипы.

Змей хочет, чтобы он его умолял. Но даже тогда не остановится.

Будь с Искушением, и вся твоя прочая жизнь покажется лишь бледной тенью — так должна была звучать на самом деле оброненная Змеем фраза, но он придумывает ее лишь после того, как произнес прошлую. Такое с Змеем случается часто, особенно когда он долгое время не говорит человеческим голосом… но мальчик все равно расслаблен и покорен, мальчик разводит ноги в стороны, как блудница, не хватает только бросить ему монетку. Мальчик стонет, и мальчик хочет большего. А значит, Змей доволен.

Змей проникает внутрь мальчика хвостом, глубоко, пока не решает остановиться, медленными движениями разминает его плоть, двигаясь то вперед, то назад, почти извлекая хвост из него. Змею не хватает конечностей, но Змею нравится слушать его громкие стоны.

«И что ты скажешь, Творитель, если сейчас увидишь свое дитя?» — думает Змей, скользящим движением языка облизывая губы Белиала.

Змей знает много о похоти, и знает о том, что она изменяет разум. Ангел Белиал утрачивает невинность своей души, а Змей добавляет больше черных пятен в свою, но это происходит на другом уровне, нежели там, где они сейчас существуют. Ангел Белиал больше никогда не станет прежним, и Змей надеется, что это будет хороший урок для него. Чтобы он не смел больше приближаться к Древу, чтобы не смотрел на Плоды, чтобы не искал общества Змея. Когда все закончиться, Змей бросит поруганного юношу в одиночестве и впредь будет его избегать.

Но сначала нужно закончить урок.

Змей убыстряет движения хвоста; кольцо на шее плотно сжимается, придушивая Белиала. Раздвоенный язык лижет щеку, а в глазах насмешливое выражение. Маленький податливый ангел делает все, что говорит ему тело Змея, а Змей не чувствует к ангелу ничего. Он слышал как-то от Евы, что единение двух душ может быть и не окрашено в похотливые гнилые запахи, но не очень-то ей верил. Змей не знает, что такое любовь.

Но зато он чувствует злость. Кольца плотно сжимают тело ангела, фиксируя конечности, хвост движется быстро внутри юноши, и Змею хочется до одури задушить Белиала, сломать ему позвоночник, использовать это тело до конца, а потом выбросить в сторону, мол, смотри, до чего ты довел своих детей, Творитель. Какой же ты Отец, если не можешь объяснить им, что от Меня лучше держаться подальше?

Какой же ты Отец, если посылаешь их убивать друг друга?

Змей окутан гнилым сладострастным запахом похоти и не знает, куда от него деваться. Хвост вбивается в Белиала, и усилием тела он прижимает его к земле, распластывая на ней. Змей прикусывает Бела за шею: он не ядовитый, питается яблоками, но кусает так сильно, чтобы оставить след, а потом быстро зализывает движением языка. Змей вылизывает его шею, собирая сладкий аромат гнили себе в рот, оборачивается и прикусывает плечо, в этот раз оставляя кровавую метку собственника.

Змей наносит ему много физических повреждений, но он знает, что они быстро заживут. Укусы зарастут, не оставив даже шрама, а тело перестанет болеть уже пару часов спустя. Но душа Белиала навечно будет кровоточить. Змей не знает, что они встретятся в будущем, на Земле, будучи уже совершенно в иных положениях, и что Белиалу представится шанс отомстить Змею… но Змей знает, что душевные раны не заживут никогда. Он делает многое, удерживая его в сознании, чтобы Белиал запомнил каждый укус, каждый синяк, каждое движение хвоста внутри тела Белиала, чтобы он всегда знал, что когда-то был просто куклой в руках Змея. Куклой, которой тот мог оторвать голову, но вместо этого предпочел осквернить.

Когда Белиал кончает, Змей на миг сжимает его в объятиях так крепко, чтобы почувствовать, как тело дрожит от напряжения и применяемой силы, склоняется к его уху и негромко шепчет:

— А теперь живи с этим.

А потом выпускает его из объятий, скользит быстро, на максимальных своих пределах, вниз, под ветви Древа, сворачивается в клубок и замирает. Шевельнется — и Белиал сможет его достать, забудет и про завет Отца не трогать Зло Необходимое, разорвет на части, сожжет ангельским огнем. Умирать Змею не хочется.

Он тихо посмеивается, прикрывая глаза и вспоминая разгоряченное лицо ангела, сопоставляя то, что мелькнуло в темных глазах на мгновение, и то, что было в них, когда он пришел к Древу. Что ж, Змей дал ему хороший совет, самый лучший, который только мог дать.

И совет этот — никогда не верить Змею.