Сегодняшняя ночь будет расчерчена неоновыми огнями и забрызгана светящейся краской. Сегодня не будет никаких рамок, никаких серьезных и взрослых ролей. Ведь нельзя быть всегда серьезным? Нельзя всегда держать, прижимать к лицу строгую маску? Она может прилипнуть и отравлять своим свинцом, галстук может затянуться на шее, ткань делового пиджака перекрыть поры на коже. Это задавит, задавит и задушит рано или поздно. Если... Если не давать себе отдых хотя бы иногда.
Иному не грозила такая моральная смерть. Его жизнь состояла из разноцветных вспышек и постоянной смены масок, словно на бесконечном маскараде, что тянется изо дня в день, из года в год, из вечности в вечность.
Этот карнавал не закончится никогда.

В полумраке зала кружил хоровод кислотных клякс. Ведра с краской были в свободном доступе - возьми, какое нравится, и окрашивай окружающих в цвет своего настроения. Страстный красный, сладкий розовый, томный пурпурный, лимонный желтый... На любой вкус и на любой цвет.
Эдвин всегда любил лиловый.

Он был до пояса обнажен и его светлую кожу рассекали яркие, лиловые полосы, переплетаясь в странный орнамент. К лиловому добавлялся холодный синий, точками, росчерками, словно ледяные осколки в насыщенном фиалковом сиропе. Игривая дань своему истинному облику - лимонно-желтые пятна, словно россыпь неоновых глаз - веером по лицу, разбегаясь от уголков собственных глаз, и очерчивая дугу по шее. Приходя в движение вместе с телом, они словно бесконечно моргали и смотрели, на всех вокруг смотрели, ничего и никого не упуская...

И конечно, Ньярл не упустил Его. Того, кого он ждал сегодня на этот праздник жизни. Праздник творчества и свободы. Здесь всё было его, от него и для него. Это красочное безумие, эта странная музыка, эта... Раскованность.
Ведь больше всего на свете он ненавидел рамки и запреты.
Но ангельское наследие поборника догм и постулатов было еще живо в Люцифере. Трепыхалось светлячком вокруг раскаленной электрической лампы, и наверняка порою жалило, будто придавленная ладонью оса.
Стереть! Стереть это к черту, как бы ни забавно звучало это выражение в данном контексте. Ньярлатотеп любит хаос, и что может быть занятнее, чем потихоньку расшатывать обугленные решетки, которые удерживают оный в себе.
Что бы сделал Люцифер, откажи у него тормоза?..

- Путешествие! - Ньярлатотеп смеется и его смех звучит сквозь полумрак так знакомо, так привычно. Он всегда смеется, находит над чем, или от хорошего настроения. Он так же громко плачет, когда расстроен, но сегодня он не заплачет, ведь нет повода для грусти. Есть светящаяся дорожка, приглашающая в увлекательное приключение.
- Тебе нравятся путешествия? Оно будет... Сегодня будет!
Он как всегда пахнет чем-то сладким. Кажется, в этом аромате угадывается запах ягод. Ежевика? И что-то ласковое и сливочное... Лиловые узоры, синие росчерки и желтые глаза мелькают в темноте, отзываясь на мимолетную ласку, и шустрые пальчики неуловимо пробегают по щеке и по шее, немного прохладные, оставляя пурпурные пятнышки краски на коже.

Барная стойка подсвечена неоном, неон - в каждом ярком коктейле. Кислотные цвета на дне бокалов и рюмок, скапливаются в кубиках льда, окрашивая с разные тона. Синий, лиловый, розовый... Оттенки на коже, на одежде. Долой рубашку, здесь так не принято. Вот ваш заказ - зелье из иных миров, впитавшее в себя ядовитые цвета, оно пахнет конфетами и мятой, и терпкий привкус алкоголя искусно смазан сладостью сиропа.
Лиловый - во льду, лиловый - на коже, лиловый - в голове.
Лиловый - подходит с неизменным своим лиловым смехом.

- Коктейли очень вкусные тут! - делится наблюдением, покачивая головой в ритм звучащему биту, отчего черные волосы рассыпаются по плечам и теряются в полумраке, оставляя только его лицо с улыбкой Чеширского Кота.
Ньярл принес с собой ведерко краски, и даже два. Красный и оранжевый. Яркие цвета пламени. И без всякого стеснения он тут же окунает свою загребущую лапку в одно из ведерок, окрашивая в цвет крови - или красивой клубники, ведь она тоже на К.
К - это красный... К - это крест, крылья, кара. Конфетка?
И яркий, алый отпечаток ладошки немедленно появляется на груди Падшего, а блестящие глаза смотрят на него радостно и воодушевленно.

- Давай нарисуем на тебе крылья...
Ну конечно, они у тебя есть и так. Но зато, эти увидят все окружающие. Эти будут гореть ярким пламенем, но не причинят боли.
Ньярлатотеп беззаботно напевает, зная слова песни, и пачкает пальцы в красках, хватает стакан с цветастой жидкой радугой, оставляя на стекле отпечатки. Делает глоток и довольно облизывает губы, а потом снова увлекается игрой с краской, смеется и трогает Люцифера, оставляя на нем отпечатки, метки, следы своих тонких пальчиков. Как птица, которая непринужденно ходит по свежему бетону.

- Малиновое путешествие! - кричит он в сторону бармена и тот понятливо кивает, сразу же подхватывая компоненты пурпурного зелья, заливая дробленый лед водкой с малиновым сиропом, лимонным соком и содовой, делая прослойку из малиновых ягод и прикрывая их неоновым льдом.
- Обожаю малину, - Ньярл с хихиканьем своровал ягодку, попутно вручая стакан Падшему, вместе с алыми разводами краски на стекле и неуловимой змейкой юркает за спину, потому что хочет нарисовать заветные крылышки. Алые и оранжевые. Как огонь.

Тонкие пальцы скользнули, чертя перо, другое, третье. Складывая их в единую картину, единый образ. Красивые и яркие, красные и оранжевые, с лиловыми разводами, они рассекали спину Люцифера, словно возвращая ему то, чего он когда-то лишился. Пусть эти крылья горят огнем, но это пламя не болезненно, оно не жжет, оно не причинит боли. Сегодня - боли не будет. И больных воспоминаний - тоже.
Хаос не только рушил, ведь он и создавал. А анархия - мать порядка.

Ньярлатотеп звонко смеется, посвистывает, имитируя птиц, настраивает себя на нужный лад и ловит вдохновение, что витает тонкими нитями-лентами в воздухе, играет и переливается цветастыми пятнами. Хоровод красок подхватывает и крутит, вертит! И он уже закружил Падшего, Ньярл чувствовал это, чувствовал - как тот становится свободнее с каждой секундой, как его аура становится легче, будто бы невидимые тени растаскивают тяжелые камни в сторону - прочь, чтобы не тянули вниз, чтобы дали взлететь. Пусть не белоснежные облака, пусть не залитые солнцем Райские сады.
Но это - еще выше.
Это - про странные грёзы. Те, что очень далеко, что существуют на пересечении реальностей, и откуда пришел Иной. Здесь всё про него самого. И каждое движение, каждый звук, каждая яркая вспышка - приглашение в гости. Видишь - бездонное небо и яркие вспышки звезд и росчерки комет, а среди них сны миллионов, существующие и воображаемые.

И пальцы продолжают скользить, вести яркие следы, касаться быстро и почти невесомо, короткими мазками обозначая орнамент каждого пера.
И крылья горят, горят во всю спину Люцифера, словно вот сейчас - он раскроет их и сделает взмах, и сделает второй. И может быть - вернется, но не в благословенный Сад, а выше, еще выше, туда, где живут сновидения и дремлют истоки всего сущего.

- Жаль, что тебе не видно, красиво вышло, - Ньярл выпрыгивает, как чертик из табакерки. Беспокойный, смеющийся мальчик-загадка. Он движется, а вместе с ним движутся желтые пятна и лиловые линии на его теле, он подхватывает бокал с очередным люминесцентным зельем и делает глоток. Прихватывает губами кубик льда, перекатывает на языке, довольно жмурясь и раскусывает с хрустом.

И ни секунды не сомневаясь - бежит за Люцифером и вместе с ним. Падшему это нужно. Это всё - нужно. Нужна эта свобода, эти краски и эти сладкие коктейли. Эта музыка, порождение пси-транса - тоже нужна. Потому что он был лишен этого в повседневной своей жизни. Ньярл не знал, как живут те, кто назначен человечеством и историей на должность главного Зла. Не знал, но думал, что не очень весело. По канону Зло не веселится, оно просто злое и делает злые штуки. Интересно, что на этот счет думало само Зло?
А Зло просто поймало ритм танца.

- Нужно почаще тебя вытаскивать, Огненное Крылышко! - со смехом воскликнул Ньярл, перекрикивая музыку, - Ты выглядел грустным в наши прошлые встречи. Сегодня твое состояние мне нравится больше.
Он широко улыбается, подтверждая свои слова. И он понимает, почему. Косвенно, конечно, но понимает. Выходцы авраамической религии брали на свои плечи неподъемные ноши и ответственность за всё мыслимое и немыслимое.
А Ньярлатотеп - просто кусочек хаоса, который ни за что не несет ответ.
Приятно иногда приобщиться к культуре свободных и беззаботных. Не правда ли?

- Жаль, что сейчас не шестидесятые и хиппи уже не в моде... Знаешь, тебе бы пошли длинные волосы и расклешенные джинсы. Нельзя всю жизнь носить пиджак и галстук!
Он вновь мелодично хихикает и поднимает руки, вытягиваясь и двигаясь в каком-то диком и непонятном ритме под музыку, то резко, то плавно, и гипнотизируя извивающимися узорами краски, что двигались вместе с ним.
Вокруг - разгоряченные тела, вокруг - атмосфера раскованности и беспечности. И генератор тумана исправно выдавал порции прохладной дымки, что медленно оседала вниз, приятно охлаждала горячую кожу и создавала мистическую картину.
Словно танец в облаках...
Это напоминало первую встречу и танец среди звезд. Только сейчас всё было настоящее и материальное.
А один элемент не изменился.
Он заразительно смеялся и оставлял на плечах цветастые отпечатки краски со своих ладошек.

Это расходится волнами, Люцифер сегодня словно источник, словно фонтан, который распространяет желание, безумие, легкость и ощущение свободы, которых он сам был давно лишен. Те рамки, в которые он сам себя загонял, они расстраивали Ньярлатотепа, потому что тот не выносил рамок любого рода. Они все должны быть разрушены, они должны быть сломаны, и его брат по хаосу - он должен быть свободен.
Может быть, тюрьма в его голове. Может быть, решетки - его собственные мысли и воспоминания, которые никак не отпустят. Голова, сознание, мысли - это сумрачное место, которое споособно рождать демонов еще страшнее, чем сам Люцифер. Ньярл всегда любил ломать те решетки, что выстраивает сознание, выпуская на волю неизведанное... Как когда-то сломались стены гробницы, выпустив его самого.

Вихрь подхватывает и кружит, музыка ритмично сотрясает танцпол, переливающийся неоновыми красками, и жизнь здесь бьется, словно сердечный пульс. И Ньярл - как центр этого пульса, как то самое бьющееся сердце, которое никогда не остановится, он продолжает, поддерживает то, что делает Люцифер, подмешивая каплю своего безумия, ровно столько, чтобы падали все барьеры, искажались все нормы. Чтобы если танец - то со всей душой, если симпатия - то страстные поцелуи, если коктейль - то до дна.

- Так? - он смеется, а его волосы украшают пышные бутоны орхидей разных цветов и оттенков, нереальные, полупрозрачные, пропускающие неоновый свет и будто светящиеся изнутри. В руках - странная трубка, завернутая спиралью, и стоит в нее дунуть - она создает целое облако пузырей, которые впитывают в себя окружающие краски.
Ньярл веселится и руководит своими иллюзиями, как кукловод маленькими марионетками, придумывая какие-то новое детали в своей пьесе, просто желая повеселиться и развлечься, и повеселить и развлечь.
Поэтому в волосах Люцифера тоже вырастают бутоны цветов, распускаются цветастыми лепестками, и по коже словно пробегает легкий ветер, но это лишь кажется... А может быть, это дуновение от беспокойного движение Ньярла вокруг.

Время шло, но как-то совсем непонятно. Его здесь будто бы не существовало вовсе. Всё тонуло в хороводе красок, музыки, танца. Ньярл светился лилово-желтым пятном, от него веяло его хаотичностью, его непостоянством. Этим буквально дрожал воздух, звенел миллионом колокольчиков...
В одну секунду он где-то в стороне, в другую - рядом, близко-близко, так что ощущается его тепло на коже, ладони, смазывающие разводы краски.
Он смотрит в глаза и таинственно улыбается, подмигивает, поднимает руку и мягко проводит по губам Падшего, вкладывая ему в рот маленькую цветастую марку, которая моментально растворяется на языке и имеет непонятный привкус, горьковатый, но с какой-то фруктовой ноткой, похожей не то на персик, не то на манго.
Кажется,  что музыка начинает звучать громче, а цвета вокруг становиться более объемными... И облик Ньярлатотепа оставлял контурный след от каждого движения.

На его языке растворилась такая же марка. Это не страшно, это... Просто допинг, просто небольшой усилитель вкуса, чтобы все вокруг ощущалось в несколько раз глубже и ярче.
А Ньярл любил эти штучки. Среди богемы, среди диаспоры художников, музыкантов, поэтов - это было в ходу. Карманное вдохновение, настольная фантазия. Хотя ему и не нужны были возбудители грёз, он мог действовать сам - как марка, как ядовитая лягушка, как туго набитая самокрутка. Но почему бы не использовать инструменты расширения сознания, если они есть? И не нужно никакой магии.

- Хочу сладкого, пирожных и шоколада, - Ньярл поднял руки и запрокинул голову, прикрывая глаза и широко улыбаясь, - Давай ограбим кондитерский магазин! Люцифер! Хочу попробовать все леденцы, которые там могут быть!
Он расхохотался и встряхнул длинной черной гривой. И он сейчас не шутил - Ньярл в самом деле был бы не против сейчас вломиться в кондитерский магазин на этой же улице и сожрать там всё, до чего только дотянутся его загребущие лапки.
Ну а почему бы и нет?

Тонкая фигура мелькнула и хрустальный смех стал отдаляться, как в игре, когда нужно найти кого-то по звуку. Марко? Поло! Он смеется где-то впереди, скользит черно-лиловой змеей между чужих тел, то ускользая прочь, то появляясь и дожидаясь - загорелся идеей, не стоит на месте, движется, он всегда движется. Никогда не бывает спокойным. Все эмоции Ньярлатотепа - выкрученные на максимум, никаких полутонов, если смеяться - до удушья, если плакать - навзрыд. А еще можно смешивать и создавать коктейли. Один коктейль в его руках - там дробленый лед, клубничный сок и банановое пюре с водкой.
Он выпархивает на улицу и залпом осушает пластиковый стакан, после сминая его в пальцах и похрустывая ледяным крошевом на зубах.
Тонкие щупальца мягко касались его спутника, он шел следом, конечно шел, сегодня он здесь за ним и для него. Трогал, поглаживал невесомо и неощутимо, косил темным зрачком и странно улыбался. Хрум - раскусывает льдинку. От него пахнет клубникой и бананом.

Хватает за руку, сжимая слегка в пальцах, у него теплые пальцы и будто бы немного влажные, и будто бы лапка у лягушки, на какую-то долю мгновения.
- Не люблю, когда ты себя закрываешь. Не закрывай, не надо, это не твое, границы - не твое.
Шепчет воодушевленно, с легкой хрипотцой, дотянувшись до уха Падшего, обжигая кожу дыханием и выталкивая воздух в негромком смешке.
- Смирительная рубашка тебе совсем не идет. Нет, не идет...
Вновь смеется и тянет следом за собой, время от времени оборачиваясь, щуря глаза, которые вспыхивают лиловым светом в ночном полумраке, словно бликами от неоновых вывесок, подсвеченной витрины интим-магазина, на которой бьется розовое сердечко, отражаясь пульсацией в странных глазах.

Кондитерский магазин - всего через пару домов, он темный, покинутый на ночь, закрытый и защищенный сигнализацией. Но когда Ньярлатотепа остановила бы сигнализация? Он вываливает язык, а на нем - влажная, ярко-розовая жвачка с ягодным вкусом, которую он жевал под водку со льдом и ментоловые сигареты.
Хихикая, словно шкодливый школьник, он бесцеремонно лезет на плечи Люцифера, чтобы дотянуться до видеокамеры над дверью, которую залепляет жвачкой.
После чего спрыгивает и подмигивает.
- Показать фокус?!
Можно даже не отвечать. Если ответ будет отрицательный - он просто не будет рассматриваться. А фокус все равно будет показан. Фокус же заключался в том, что Ньярл очень ловко выпрыгнул из своих штанов, оставшись, при этом, в нижнем белье цвета клубники со сливками, с ярким принтом одной из радужных пони из мультфильма.
Но нет, фокус был, конечно, не в его нижнем белье. Фокус был в том, что он обмотал руку штанами, чтобы заглушить звук бьющегося стекла, ну и двинул по двери, протиснул загребущую лапу в проделанную дыру и открыл замок с той стороны.

- Получилось!
Забежав внутрь, он втянул ноздрями сладкий запах и звонко рассмеялся. И выглядел весьма запабвно - весь в краске, да в одних только трусах, с разбега схватившийся с прилавка гигантский леденец-улитку.
- Сладкое поднимает настроение, Огненное Крылышко, бери что нравится, - Ньярл широко улыбнулся и провел языком по леденцу, а потом нырнул за прилавок и стал совать нос в каждую банку и каждую коробку, нагребая себе жевательные конфетки всех цветов и форм. 

С кем еще вечер мог начаться в клубе, а продолжиться во взломанном кондитерском магазине?
Только с ним, наверное.
Но Ньярл никогда не был царем собственным мыслям, и они вечно летели и менялись как бешеные.