Рафаил был милым. Милейшим созданием из всех, что Михаил встречал в своей жизни, а в ней по определению милыми бывал только его братья-архангелы. То есть особо близкие - Рафаил, Гавриил и Уриил. Последний был расчетлив и продуман, быстро понимал людские схемы и вообще в этих самых людях разбирался на раз-два. Гавриил традиционно имел два выражения лица - "ну зачем?!" и "как вы мне все дороги". А Рафаил был особенным.
Когда архистратиг его видел, то внутри всегда что-то теплело, в голове звучала музыка, а в душе наступала весна. Даже когда его брат вытаскивал из кого-то кишки и подвешивал за них к потолку, это выглядело так трогательно и творчески, что Михаил вздыхал и продолжал смотреть. Так же в свое время он смотрел на прекраснейшего из ангелов, для кого теперь навсегда была закрыта дорога в Рай. Впрочем, она теперь для них всех была закрыта, и дело даже не в том, что кое-кто часто махал своим огненным мечом.
Шанс посмотреть на некогда прекраснейшего выпал ему накануне и вот теперь снова прямо таки долбился в дверь, если, конечно, Михаил не делал этого же в свои глаза, потому что лежащая на коленях Рафаила голова Люцифера заставила архистратига основательно напрячься, подойти ближе и всмотреться в знакомое лицо. Да, он в общем-то его чувствовал. Слабо, едва слышно, они ощущали друг друга так, будто когда-то были в одном воинстве, где Михаил знал каждого из своих ангелов. С ними он мог идти куда угодно - на войну, спасать человечество или сжигать мир. Сжечь очень хотелось.
- Рафаэль, - Михаил нехорошо сощурился, оглядывая его, спокойного и умиротворяющего, как обычно красивого, чуткого, заботливого его архангела, на котором не полагалось лежать тому, кто некогда решил променять это все в угоду каким-то своим мыслям. Отец обладал тяжелым нравом, и уж Утренняя Звезда знал об этом, на что он рассчитывал, когда совершал свои поступки? Когда променял белоснежные крылья на то, что от них осталось?
Михаил вдохнул и распрямил собственные, раздался звук бьющегося стекла, пространство всколыхнулось, воздух пошел рябью, и в воздухе как будто слегка запахло горелым, но Михаил исчез на время. Раньше ему было трудно вот так перемещаться, по-особому совершая нужное движение, которое позволяло ему оказаться в любой точке в то же мгновение. Часто выходило, что он оказывался ровно позади себя, огибая земной шар за мгновение. Это было лучшим доказательством, что земля не плоская.
А сейчас он использовал телепортацию редко, но когда снежные вершины Эвереста звали его к себе на подумать, то моментально оказывался там. Подумать было о чем - Михаил только вчера говорил с Люцифером, и вот тот уже в его доме снова, с его Рафаилом, и тот как бы безмятежен, спокоен и планирует что-то, судя по виду. Осознание этого факта напрягало куда больше, потому что Раф и его планы иногда несли довольно колоссальные последствия. Не такие, как выжженная земля или уроненные города, но стоило бы позаботиться о том, чтоб с Люцифером ничего не случилось, если тот попадет неудачно под горячую руку.
Он взмахнул крыльями еще раз и оказался обратно в квартире под все тот же звук бьющегося стекла. Похоже, им придется поменять не только стеллажи, но и посуду в них.
- А помнишь, каким он был? - архистратиг деловито стряхнул с перьев стеклянную крошку и отстегнул поясные ножны, ставя меч к стене. Ему вправду было интересно, помнит ли кто-то еще так, как помнил Михаил?

Было тепло и тихо, в кои-то веки, можно было расслабиться и спать, не пытаясь прислушиваться в пол-уха к творимым вокруг него делам. Можно было видеть темноту перед глазами, потому что с тех пор, как он оказался проклят, он не видел ничего другого во снах. Возможно, он просто не видел снов, но Люцифер не пытался это ни опровергнуть, ни проверить наверняка, принимая новую роль как должное.

Смирение, сказал бы отец, если бы видел его сейчас. Он научился смирению, спустя тысячи лет и несколько смертей, он все-таки ему научился. Люцифер проснулся мгновенно, как только в окружающем мире что-то изменилось. Сначала он даже не сразу осознал где он, потом память включилась и Люцифер замер, настороженно прислушиваясь к происходящему. Под щекой размеренно и ровно билось сердце Рафаила, к стуку которого он уже привык, как оказалось и стук которого успокаивал. Но что-то все равно было не так, ах да, присутствие.

Он почувствовал чужое присутствие, не проснувшись от шума, но проснувшись от шелеста. Михаил. Уж эту ауру ярости и буйства спутать ни с чем нельзя было, как будто ураган заключили в хрупкое человеческое тело и оставили умирать, раздираемый противоречиями ангел господень. Люцифер улыбнулся, пряча лицо на груди Рафаила и отказываясь так быстро и так просто просыпаться, помогать тому переждать приступ смущения или что его там сейчас одолело?

Правда, маленькая победа длилась не долго. Раф поднялся и тепло его тела исчезло, а вместе с ним и сердце, биение которого успокаивало. Пришлось открыть глаза и уставится на эту парочку, которая, кажется не нашла себе лучшего применения, как обсудить Люцифера.

Кто бы мог подумать, что среди ангелов так любят сплетни. Люц поправил на себе одеяло и оперся о подушку рукой, перекатываясь на бок.

- Обсуждать присутствующих в третьем лице некрасиво, братья мои, папа вас не так воспитывал. – Люцифер улыбнулся, разглядывая Рафаила, тот успел только штаны натянуть, и золотистая кожа, в кои-то веки не прикрытая футболкой, манила к себе прикоснуться. – На пятнадцать лет моложе я выглядел пятнадцать лет назад, а тебя не было всего пять, что-то не сходится. Михаил, скажи ему!

Подниматься Люцифер не планировал, нет уж, если они собираются обсуждать его персону, то он лучше полежит в тепле и уюте. Все равно, судя по тому, что меч убран в ножны, ножны стоят у стены, Михаил как минимум приобрел выдержку, свойственную великим полководцам. В тайне, Люцифер им даже гордился, столько деяний на благо людей и отца, столько крови на его руках, столько страданий он породил. Интересно, понимал ли кто-то из них, насколько их программы, насколько они сами, разрушительны для мира сего?
Насколько сам Люцифер невозможен среди них?

Михаил все так же стоял в сторонке. Красивый. Оба красивые.

Люц даже мысленно попытался сравнить их и…ожидаемо потерпел поражение. Ангелы, создания, которых отец создал идеальными, с погрешностью на упрямство Михаила, конечно же.

- И если будет кофе, то мне в постель. Нет, выливать не нужно, спасибо, это давно не оригинально, Рафаил, даже если ты пытаешься так пошутить. Не смущай брата, оденься.

Люцифер все также продолжал ласково улыбаться. Интересно, насколько хватит терпения Михаила в этот раз?

Все же Рафаил был самым добрым из них. Он мог укрыть кого-то огромной плитой, но делал это с добром. Если бы ему пришлось за что-то выколоть глаза Михаилу, то он сделал бы это с любовью. Это, несомненно, должно успокаивать.
Он понимал его тоску по Люциферу и желание увидеть в нем лучшее, то светлое, что когда-то было у сияющего ангела, чьи одежды струились драгоценными камнями, а кожа излучала свет, которым он мог согреть окружающих. Скучал по тому времени, когда в глазах Самаэля лучились смирение и счастье.

Как брату и как архистратигу, как низвергнувшему великое зло в бездну, ему стоило бы разобраться с вопросом нахождения Люцифера так близко к Рафаилу. Но так стоило бы поступить когда-то давно, сейчас же он не очень переживал. Если Люцифер будет достаточно умен, то все будет хорошо, но не дай Бог ему разочаровать Рафаэля!
А тот меж тем обнял Михаила сзади, потерся носом о кожу и согрел своим дыханием. Он был выше и шире, красивый, литой, скульптурный и прекрасный. С чего люди возомнили воинов Господа женоподобными созданиями с тонкими щиколотками? Архистратиг не понимал. Зато с удовольствием откинул голову на широкое плечо, подставив свою шею и зажмурив глаза. В такой момент становилось очень спокойно, особенно, когда можно было так погладить мускулистые руки брата, нежась в его касаниях. Михаил сразу успокаивался, а это и было главным для его равновесия - спокойствие. Когда он говорил, что начинает злиться, или что-то его бесит, стоило ретироваться: хорошего от Гнева Господнего не жди.

Рафаил попросил рассказать про сон, но как раз в это же время к ним спустился Люцифер. Уже одетый, но еще сонный, силящийся казаться бодрым. Когда-то одного его взгляда было достаточно, чтоб Михаил захотел положить к его ногам и весь мир, и Райский сад, и Ад, и все свое Воинство. Как жаль, что среди восхищенных и пылающих страстью и восторгом глаз он этого не заметил. А, может, и не жаль: кто знает, как Самаэль бы захотел распорядиться такой преданностью и любовью?
- Так мы вчера уже объявляли перемирие на один разговор, что, опять что ли?! - Михаил тряхнул головой и сложил руки на груди, складывая за спиной крылья, - ты лучше тоже послушай. Было мне видение...
Архистратиг зашагал по кухне, втягивая носом аромат кофе и подбирая слова.
- Я видел столб, металлический столб во тьме, на который падал странный свет. У столба был Люцифер, раздетый, с браслетами на руках и в одной набедренной повязке. Веки его были сомкнуты, а тело качалось, словно его сносил сильный ураган, а он стойко держался, хватаясь за тот столб... И тянулись к нему руки. Множество рук. Женских! И в руках их были свитки. Небольшие свитки с изображениями мертвецов, что некогда были американскими президентами. И просили они его еще и раздеться до конца, и пихали эти свитки за набедренную повязку... - Михаил совершенно серьезно поднял голову и посмотрел сначала на одного брата, потом на другого, а потом рассмеялся, - да ладно, расслабьтесь!
Пришлось взяться за косяк одной рукой, случайно смяв его до пары щепок, чтоб подавить приступ хохота и распрямиться.
- Не это я видел, не это... видел четырех лошадок разных мастей со всадниками, бежали по Риму в сторону Ватикана. Ну, что, Люцифер, поговорим о том ты забыл в этом доме? - Михаил подобрался, в глазах на минуту полыхнул огонь, он впился взглядом в архидемона и снова рассмеялся, - да расслабься, я над тобой пошучиваю.

Он протянул руку, как несколько минут ранее наверху сделал Рафаил, и растрепал волосы на голове Люцифера, непонимающе присматриваясь, а потом сделал пару шагов к брату и уточнил, указывая на демона:
- А зачем ты так с его волосами делал? Так же не очень.

Он чувствует себя здесь на своем месте, что странно, чего не должно быть, чего никогда не случалось. Он среди врагов своих, среди тех, кто убивал его, и убьет еще раз и еще раз и так по кругу. Он среди тех, к кому нельзя тянуться, к кому нельзя прикасаться, кого нельзя любить.
Люцифер трет грудь, как будто это может унять ноющее и тянущее чувство внутри него. Как будто это может остановить то, что уже началось.

Михаил рассказывает свой сон, Люцифер почти спит, уткнувшись в руки на столе, почти спит, но слушает. Голос у того очень приятный, хриплый, спокойный, навевает о тишине, о безопасности. Если Рафаил урчит, то Михаил успокаивает, это так кардинально отличается, если вслушиваться. А Люцифер вслушивается, запоминает детали, вздрагивает на описании самого видения. Это ли не кошмар, когда собственный брат тебе про стриптиз рассказывает, пусть и завуалированно, пуст и в насмешку.

Он лениво приоткрывает один глаз и улыбается.

- Ты приобрел чувство юмора, это очень мило, Михаил, очень мило. – Он жмурится от удовольствия, когда Михаил ласково ерошит волосы. Этот жест так ему несвойственен, настолько выбивает из колеи, что Люцифер не сразу находится с тем, что ответить на это.

Прикасался ли Михаил к нему ласково вообще? Было ли такое? Люцифер не может вспомнить, не может принять такую простую, но такую обыденную истину. Их конфликт длиться так долго, что он уже не помнит, когда было иначе.

Когда все было иначе.

Рафаил готовит кофе, божественный аромат заполняет кухню и очень хочется, чтобы этот миг замер, завис, впаялся в капельку янтаря, сохранился навсегда. Миг уюта, тепла, единения. Люцифер вздыхает, Михаил паясничает, все рассыпается.

- Что я забыл в своем доме? – Он удивленно косится на архарнгела, который возвышается махиной над ним.

Сколько раз он умирал на этих руках и вот же, впервые ощутил, что они бывают другими, что они бывают и ласковыми. Интересно, бывает ли сам Михаил таким? Люциферу слишком давно заказан путь в обитель ангелов.

Люцифер вцепился в свою чашку, с черными смешными крылышками, которую когда-то в шутку себе и купил и отхлебнул кофе. Как всегда, все в меру и без сахара. Божественно. То, что Михаил устроился рядом, немного напрягало, но да к черту, слишком рано было ругаться по пустякам, слишком рано было дергать Мишу за нежные чувства.

- Душевная хворь говоришь? А, ну да, это же не я на пять лет смотался к черту на рога. Простите, все время забываю, что все поговорки с чертями про меня. Так вот, это же не я подался в Африку лечить безнадежных от безнадежности. Ты, к слову, знал, что половина из них наркоторговцы, а вторая продает оружие? Нет? Ну не важно. Лечить людей, Рафаил, пять лет, где-то вгрязи, пропахнув болотами и экскрементами. – Люцифер ворчит себе под нос, морщится, но голоса не повышает, потому что утро, потому что ему чертовски хочется сохранить этот уютный теплый уголок, который вышел из них троих.

Михаил отмалчивается, но это не долго продлиться, Люцифер знает, сейчас эта махина что-то ляпнет и весь уют исчезнет, как не бывало, знает он и то, что Михаил не доверяет ему, ну и правильно делает, правильно на самом деле делает. Только ничего не получится.

Пока Рафаил мешает там в чашке что-то, пытаясь видимо разглядеть ее дно, Люцифер осторожно гладит Мишину руку, которая не менее крепко вцепилась в третью чашку.

- Он вырастет. Все мы вырастим. – Люцифер говорит по большей части сам с собой. – До чего дорастем только не знаю. Не нервничай, пей свой кофе, устал с дороги, мотался по горам всяким, я ли не знаю, как ты бесишься, когда все не по-твоему. Пей, отдохни чуть-чуть, потому ругать будешь.

И хочется к плечу прислониться, но это уже опасно не так ли? А Рафаил благоразумно отсел подальше, подлец, что с него возьмешь.
Так и замерли втроем.