Это было странное чувство. Будто что-то должно случится. Не в первый раз, конечно, возникавшее за столько-то лет. Но предупреждение незримой пылью витало в воздухе, заставляя недовольно морщиться – что опять.  Самым обидным было то, что Моргауза никак не понимала, откуда ветер дует, но чувствовала новые запахи в пространстве.
Она решила, что лучше всего заняться делами. Ей нужно найти помощника в лавку, в которой не могла торчать с утра до вечера, ведь у нее было полно своих дел. А держать лавку по большей части закрытой было очень непрофессионально. К тому же, полным ходом шла перестройка хранилища для редких экземпляров, которые следовало держать под замком, а не в ящиках под прилавками или чего доброго, еще и дома. Дома подобные фолианты Мойра закономерно опасалась держать. С магией подобного рода шутки плохи.

Ей было, чем заняться, а не ждать того, что предчувствовал желудок или шестое чувство или что там за то отвечало. Она взяла два стакана кофе и пончики, желая угостить и Бекку, которая обычно с раннего утра занималась хранилищем. Мойре, бесспорно, повезло с девочкой. Случайный выбор архитектора по резюме подарил ей знакомство с милым созданием, еще и существом. Это облегчало общение, ведь свою истинную сущность Мойра была не обязана скрывать, да и существу было проще объяснить, что именно требовалось от хранилища, и почему она хочет дубовые полки, а не из красного клена. Девочка оказалась понятливой, что было крайне приятно, и даже пробуждало в Моргаузе некоторые дружеские чувства.
Колокольчик над дверью звенит переливами, но выполняет не только функция предупреждения о посетители, но и роль магической защиты. Придирчивый осмотр подтверждает, все как должно быть, ничего не сломано. Мойра ставит на прилавок кофе и заглядывает в открытую дверь подсобки:
- Бекки, доброе утро, кофе не желаешь? А то только утро, а ты вся в трудах праведных.

Шутка заставляет улыбнуться, Мойра вспоминает святого отца из церкви за углом. Носитель сутаны, католических мотивов и целибата, умудренный опыт и проживший совсем неправедную жизнь до поры до времени, он является интересом ведьмы, которая вдруг решила, что вот еще священников не соблазняла вдоволь. Хотя на ее веку уж всякое бывало, особенно связанное с инквизицией, которую Моргауза проклинала в отдельные моменты жизни. Как водится, ни одно проклятье не работает лучше, чем брошенное в пылу ненависти и наивысшего раздрая. Моргауза и в лучшие времена так удачно не проклинала, как в такие моменты.
Но этого святошу проклясть не интересно. Интереснее сбить его с выбранного пути, хотя игра это не на один день.
Пока Бекки выходит, Мойра успевает просмотреть список дел. Ей должны были привезти пару интересных книг, встреча назначена на одиннадцать, до этого еще тонна времени, значит, можно распаковать коробки, которые еще с переезда не разобрала и проверить запасы в лаборатории, под которую выделила маленький уголок, чтобы варить и держать зелья.
- Ну где ты там, Бекки? Я же тебе не почасово плачу, выходи.

Шаги, наконец, дают знать, что Бекки решила отложить работу. Отлично. Поболтать Мойра тоже любит. Она никогда не мучилась закрытостью характера, наоборот, бывала общительна. Хотя иногда на нее находили периоды мрачности, тогда она просто пряталась от людей. Магии в ней всегда хватало, чтобы невзначай наслать на людей порчу или сглаз, все зависело от настроения ведьмы.
Мойра оборачивается поздороваться с девушкой, но замечает то, насколько у нее отсутствующий взгляд и почти недвижимое лицо. Удивление смешивается с любопытством. Транс? Но откуда? С чего бы? Неужели у Бекки есть магические способности? Но охранные амулеты, щедро развешанные по магазину дабы предупредить всякое магическое вторжение, молчали гробовой тишиной. Значит – не магия.

А потом Бекки начинает говорить. И от каждого ее слова по коже Мойры бежит мороз, хотя за окном летний день, а в приоткрытую дверь врывается пропитанный солнцем воздух.
Транс походил на пророческий. И одна лишь мысль о том, что что-то грядет, заставляет Мойру отпрянуть от Бекки, вспыхивает все глухое чувство беспокойства, которое преследует ее последние дни, но на которое чародейка не желала обращать внимания.
Богиню? Убить Богиню?
Какую к чертям собачьим Богиню?
Бекки заканчивает свою речь так же внезапно, как и начинает. Моргает, и вот уже в глазах ясное сознание, на лице появляется знакомая улыбка. Впрочем, быстро гаснет, очевидно, выражение лица Мойры говорит о многом.
- Говорила, - медленно подтверждает Мойра, не сводя голубых глаз с тонких черт лица Бекки, совершенно ничем не искаженных, - а ты не помнишь?

Наверное, надо будет в опросник по приему на работу – Мойре еще помощницу в магазин искать – внести пункт «Обладаете ли вы каким-то особенным даром?», чтобы вот так не глазеть на девушку в попытке понять, пора ли прятаться под прилавок или хватать гримуар и колдовать.
Ее мучают слова Бекки, но больше мучает то, о какой Богине идет речь. Мойра – Моргауза – знала достаточно божеств своего времени любого пола, но лишь одной богине служила годами, чтобы заподозрить, что речь идет именно о Морриган. Стоило об этом подумать, как вспышка дурноты накатывает совершенно внезапно, заставляет ухватиться о прилавок.
Нет. Не может быть. Этого просто не может быть.
Боги сгинули века назад, бросив своих детей на произвол судьбы. Никто не знает, что с ними случится, кто-то говорил, что просто ушли, кто – то – что их убили. Как можно убить божественное, это другой разговор, но Мойру больше волновало, что, если это в самом деле Морриган? Что это значит? Приход прошлых времен или нечто новое? И главное, что с этого получит она, Моргауза.

- Ты говорила о Богине. Видимо… о ее воскрешении. Только не сказала, о какой.
Брось, Моргауза, ты знаешь, о какой.
Сознание щекочет насмешливый голос, так похожий на ее собственный, так похожий на голос сестры, так похожий на шепот Богини, что беззастенчиво вторгается в сознание своей жрицы. Моргауза качает головой, прогоняет эти мысли.
Почему нет радости от грядущего, если это так? Неужели она решила отречься от той, что давала ей власть когжа-то?