Ланс целых пять минут после окончания разговора пытался найти причину не явиться на зов Моргаузы. Ему нужно было не так много, просто хотя бы одна завалящая причина, которая бы звучала достаточно убедительно для его рыцарского начала, но не смог ничего придумать. Подобные ухищрения никогда не были его сильной стороной. Да и, если уж говорить начистоту, не мог он себе позволить трусливо спрятать голову в песок, прикрываясь тем, что Артуру он нужнее. Не сейчас. Не сейчас, когда на свободу вырвалась обезумевшая Морриган. Не сейчас, когда её ещё не ослабили и против неё не выступил Артур.

Ланс не привык к самообману, не умел вилять хвостом, оставался прям и честен в первую очередь перед самим собой и в этом была и его сила, и трагедия. Чтобы признать, что ему просто не хочется, а не что он нужнее где-то в другом месте, ему понадобились всё те же пять минут по истечению которых он поднялся со стула, на котором его застал неожиданный звонок и принялся собирать необходимые вещи по дому. Ведь любому идиоту понятно, что если бы сестра Артура могла обойтись без его помощи, она бы обошлась. Не так близки они были, не так уж хорошо ладили, пусть и не имели столь запутанной истории, как с Морганой. И всё же это была встреч из тех, что он бы с удовольствием миновал. Не всех жителей Камелота ему хотелось крепко обнять, не со всеми ему было жизненно необходимо остаться рядом. Но есть вещи гораздо важнее его предпочтений, всегда были.

Именно поэтому он, мрачнея на глазах, вышел из дома, сел в машину, памятуя, что его излюбленный железный конь подходит вовсе не для каждой цели и направился прямиком по названному Мойрой Куинн - он уже разузнал про неё немного, адресу, совершенно не ожидая ничего светлого, доброго и хорошего от совместного времяпрепровождения. Учитывая происходящее в Дублине, навряд ли Моргауза решила позвать его на чай, скорее уж ей нужна была помощь. Помощь Ланса, но не Артура, что, в общем-то даже не удивило его. Причин для подобного выбора ведьмы рыцарь  мог с ходу, не задумываясь, придумать штук десять. Ну а что мог обычный рыцарь, чего не могла ведьма? Разве что убивать, защищать и, возможно, знать чуть больше в сферах, напрямую связанных с его работой. И это вовсе не обнадёживало.

Эндрю коротко кивает в ответ на слова благодарности и хмурится. Ну, конечно. Что ещё можно спросить у сэра Ланселота, когда тебе что-то от него нужно? Конечно про верность королю. Про то на что он готов ради него и его безопасности. И ему вовсе не нужно было быть мудрецом, чтоб понять на что намекает Моргауза, о чём молчит, но подразумевает. Они все единожды подвели их короля, каждый по-своему, но все они стали причиной его смерти. И, кажется, пришло время просить прощения не словами, а поступками. Видимо вслед за приходом в Дублин древнего обезумевшего зла, настал час  обновления клятв, данных им, когда его посвятили в рыцари короля Камелота. Время рыцарей давно прошло, но он то всё равно зачем-то остался. Для чего, если не на помощь Артуру? Король не должен умереть. Не должен быть одинок. Он клялся воевать с ним спина к спине, стоять плечом к плечу и защищать, пока жив. И он никогда не отказывался от своих слов.

- Ничего не изменилось, Моргауза. Ради короля я готов на всё,- Ланс смотрит прямо и чувствует, что говорит правильные слова. Те, о которых не пожалеет, конечно, но за которые ему придётся платить. Навряд ли его позвали поработать таксистом, навряд ли он не будет участвовать в необходимом зле, но что он мог? Развернуться и уйти совершенно точно не мог. Это был бы поступок против его природы, его личности, истории и короля. Это был бы шаг в пропасть. Поэтому он остался. С чётким ощущением, что не мог себе позволить быть слабым и сбежать, прикрываясь не менее важными делами. И сейчас всё сделал правильно в кои-то веки. Он ведь в самом деле готов на всё ради короля, пусть скорее всего и не подготовлен к тому, что от него потребуется. Но он никогда не отступал раньше и не собирался впредь.

- Садись и поехали, разберёмся по ходу дела. Говори прямо, что от меня потребуется, так будет лучше и проще для всех,- Найт, договорив, садится в машину и ждёт, пока Моргауза последует его примеру. Ждёт, пока она заговорит и скажет, что нужно делать и куда ехать. Он так и не привык быть в услужении кого-то кроме своего короля и королевы, но давно научился поступаться гордостью и делать то, что велено, а не распыляться на никому ненужные слова и возмущения. Он был нужен ведьме. А ведьма должна была помочь Артуру. Значит, он там, где и должен был оказаться. Так нужно.

Отредактировано Andrew Knight (2018-07-30 23:51:21)

Ланс даже не пытался скрыть своего молчаливого неодобрения и внутреннего напряжения. По его ощущениям тучи над его головой совершенно очевидно сгущались, а он ничего не мог с этим сделать. Он ещё даже не знал, что хочет от него Моргауза, но заранее был недоволен и разочарован в ведьминских ритуалах. Ничего хорошего от магии он не ждал. Лучшее, что было создано с помощью неё - Экскалибур и его ножны, оберегающие Артура. Всё остальное по большей части сложно было назвать чем-то невинным и безобидным, созданным исключительно для того, чтобы людям жилось легче. Хотя, конечно, он допускал, что основная проблема заключалась в том, что люди в принципе были склонны делать друг другу гадости, убивать, подставлять и вести себя бесчестно. Но не будь в их руках мощных артефактов, жертв было бы меньше. И магия никак не ассоциировалась у него с честностью. Она вся состояла из лжи.

И он ведь отлично знал, понимал, собираясь к Моргаузе, что маги (ведьмы, колдуны, волхвы, какая по большому счёту разница?) редко были альтруистами. А понимание, что ведьмы редко жалели человеческой крови и чужие жизни, когда принимались совершать ритуалы, вовсе не делало сегодняшний день радужнее. И Ланселоту было совсем не стыдно за то, что он заранее готовился к тому, что ему придётся поступиться своими принципами и принести смерть тому, кому ещё рано было отправляться на тот свет. И всё же молчал, позволяя Моргаузе подводить его к тому, что нужно будет сделать медленно, позволял ей своим молчанием ходить кругами, каждым новым словом всё сужая их и сужая, подбираясь к сути. Подобное поведение Мойры было похоже на акт милосердия, но всё больше раздражало водителя. Уж лучше бы она рубанула с плеча и сказала всё как есть сразу, не тратя время на долгие прелюдии. Но всё же он не торопил её, малодушничая и даже допуская, что ей тоже может быть неприятно от того, что им предстоит сделать. От того, что им так нужно именно сейчас в их борьбе против пробудившейся могущественной безумной стервы.

Ланс коротко кивнул, соглашаясь, что помнит те времена. И тут же нахмурился, осознав, что его предчувствия были верными - им нужна жертва, человеческая жертва, кто бы сомневалась. На фоне озвученных новостей он даже позабыл ткнуть Мойру в то, что она не пристегнулась. И он честно на протяжении всего монолога Моргаузы пытался придерживаться мысли, что он в самом деле готов на всё ради Артура, но... ребёнок? Ему стоило немалых усилий не вдарить по тормозам тут же, рискуя устроить аварию и покорёжить бессмысленный кусок металла о другой кусок. Убить человека - это одно, это он умел. Не любил, честно говоря, но умел и убивал. И даже не испытывал чувства вины, если лишал жизни тех, кто заслужил. Не в роли инспектора Найта, конечно, хотя и ему приходилось применять оружие, но будучи сэром Ланселотом, защищающим Камелот и короля с королевой. Но ребёнок... Он никогда не бил, не унижал и уж тем более не убивал детей.
Дети невинны.
Дети должны жить.

Рыцарь скрипнул зубами и, резко вывернув руль, не особо заботясь о целостности не пристёгнутой Мойры, криво припарковался у обочины, даже не пытаясь выровнять машину, чтобы никому не мешать, вцепившись в руль до побелевших костяшек. Сколько бы он себя не подготавливал к тому, что ему предстоит замарать руки и совершить некоторое дерьмо, о котором он будет сожалеть, к подобному он всё равно не был готов. Плевать которого ребёнка. Это ребёнок. Точка.

- Знаешь для кого смерть будет подарком? Для меня. Но не для ребёнка. Даже того, которого не любят и не будут искать. Дети должны жить, Моргазуа. У тебя же были дети? Как ты.. почему я? Не могла у Морганы попросить помощи? У вас бы лучше получилось.

Он был обескуражен и зол. Зол на Морриган, которую иначе было не остановить, на Моргаузу, которая явилась к нему с таким предложением. И на себя. За то, что не велел ей выметаться. Не указал на дверь или не вышел сам. За то, что допускал саму мысль, что он поможет. Потому что им нужен этот ритуал. Им нужна магия Моргаузы. Они обязаны уберечь Артура. Но навряд ли он будет рад своему спасению, если узнает его цену. Ланс отлично знал, что его король скорее сам бы пошёл на верную смерть, чем лишил жизни ребёнка. Но его здесь нет. Здесь только он и Моргауза. И напряжённая тишина между ними.

- Других вариантов нет? Нельзя иначе, Моргауза? Неужели можно только так?

В голосе Ланса слышалась боль и горечь от будущей утраты. От одной мысли, что они могут лишить ребёнка жизни. Пусть и дитя улицы. Пусть тот, кто попадётся им, может в будущем стать наркоманом или убийцей. Плевать. Дети должны жить.
Задав свои вопросы, Найт заранее знал ответы. И от этого было только больнее.
А в голове уже маячил призрачный список нужных им улиц. И от ощущения собственной беспомощности и абсолютно недопустимых мыслей было тошно.
Тошно от самого себя.
Неужели вот для таких поступков он оставался жив так долго? Для этого он переродился?

Ланселот даже не сомневался, что Моргауза не рада, что попросила помощи именно у него. Не рада и его словам и внутренним установкам. На святого он, конечно, мало походил, особенно учитывая историю с Гвен, но слишком много у него было принципов, которые он предавать не спешил. Сам же от них и страдал, но держался их, как будто они были единственным, что могло помочь ему остаться на плаву и не пойти ко дну. В общем-то всё так и было. Только никому от этого не легче.

Детей Моргаузы он не забыл. Он вообще ничего не забыл из прошлых жизней, помнил всё. Каждый свой шаг, ведущий к бездне, в которую он так бесславно рухнул. Каждый жест, приближающий смерть Артура от руки Мордреда. Каждое слово, произнесённое им не в то время и не в том месте. Каждую интригу против него, Артура и Гвен. Он помнил всё. И это была его маленькая трагедия. И знал, знал, что есть вещи перед которыми они все бессильны, но не хотел соглашаться с Мойрой. Не хотел кивать и молча отправляться делать то, что должно. Не был готов убить ребёнка, не был готов даже просто привести Моргаузу в нужное место. Но знал, что сделает это. Потому что ради короля он был готов на всё. Вот только Артур не просил. Никого из них. А они снова и снова делали что-то ужасное во имя его спасения, якобы для него. И непонятно ещё кому от этого было хуже.

А про Моргаузу он практически ничего не знал. Не знал ни о её злодениях, ни о возможной тяге к благодетели. Он всё больше по стечению обстоятельств общался с Морганой и равнял образ второй сестры на её. Но допускал мысль, что ей всё это не нравится не меньше его. Что ей тоже тошно. И может быть даже страшно. Вот только легче то от этого не становилось. Всё больше хотелось рыкнуть и всё-таки вышвырнуть её из машины, но всё, что он себе позволил - ударить по рулю от бессилия,игнорируя протяжный гудок, вымещая свою злость. Вымещая своё отчаяние. И внутренне соглашаясь сделать то, что должно. Наверное, это был очередной шаг в очередную бездну отчаяния и пожирающей его ненависти к себе, но разве у него был выбор? Сэру Ланселоту в этом мире не было места. Сэр Ланселот обязан был прогнуться под суровую реальность и переступить собственное благородство.
Сэру Ланселоту было больно, но по-хорошему он давно должен был быть мёртв. А какая разница, когда и как ломается тот, кто по сути мёртв внутри и позабыл, что такое жить? Не научился жить вне стен Камелота?

- Нет,- Ланс отозвался эхом на слова Моргаузы и повернул ключ зажигания, выжимая газ. Нет другого способа. А Артур должен выжить в этой неравной битве с Морриган. Им нужно всё, что можно было выжать за столь выжатые сроки, каждый ведьминский ритуал. Каждое малое зло во имя великого благо. И помочь Моргаузе мог только он - в это он поверил запросто, пусть и звучно скрипнув зубами, выруливая с места незапланированной парковки, направляя машину в сторону хорошо известного ему дома глубоко неблагополучной семьи. Если пацану, которого он решил избавить от тяжёлой доли жизни с родителями, недостойными его, не повезло, то он всё ещё жив.

Слова Моргаузы звучали сладко, но отравляли душу. Он не уйдёт. Не сможет, не может уйти, зная на что обрёк Оливера, который знал его лично. Просто не сможет. Будет рядом до конца. Если понадобится, будет его его укачивать, баюкая и даря те жалкие капли любви и тепла напоследок, что мог в себе наскрести, которых ему не додали родители, которой они его лишат, если Моргауза позволит. Она же позволит?

- Я не уйду. Я останусь до конца, буду рядом с парнишкой. Это моё условие,- Ланс был непоколебим и никакой отказ его бы не остановил. Ради короля он был готов на всё, а ради себя решил присутствовать при убийстве ребёнка, которого собственноручно предал. Предал его по-детски наивное доверие. Какое же блядство.

Найти нужный дом не составило никакого труда. Припарковаться напротив было уже сложнее. Выйти из машины, уставившись на давно известные окна по ощущениям было сравнимо с пулевым навылет. Он бы закурил, но у них нет времени, да и не хотелось показывать Моргаузе, как у него дрожат руки. Не хотелось увидеть в её взгляде понимание и признать, что не она здесь самое страшное зло. Что он всё сам. Проще винить её. Не благородно, не достойно рыцаря, но и детей убивать ему по статусу не положено. Его вообще не должно быть здесь.

- Нам сюда. Парнишка меня знает, не испугается. Не уверен, что его родители в адеквате, они вообще редко бывают в таком состоянии. Что надо сделать?

Он был мрачен и сосредоточен, сжимал руки в кулаках в жесте собственного бессилия и старался не думать, что дальше. Говорил коротко, обрывая фразы, пытаясь представить, что он снова на войне и других вариантов у них на самом деле нет. У него их нет. Пытался убедить себя, что Моргаузе нельзя мешать. Можно только молча наблюдать и попытаться облегчить смерть мальчишки. Всё. Он ничем не обязан Моргаузе, чтобы скрывать от неё свою злость на неё, на Морриган и на самого себя. Не обязан смягчать выражение лица и проникнуться её состоянием. Он в своём праве.
Он обязан только Артуру. Он делает это ради него. Хотел бы тот этого?..
Конечно же, нет.

Ланселот не смотрит на ведьму рядом с собой, вслушиваясь в её слова, но не отвечая. Он ничего о ней не знал и, если честно, не представлял, рада она или в ужасе от предстоящего, но допускал оба варианта. Но говорить он мог только за себя. И ему было тошно от всей ситуации в целом, ну и может быть сказывалось уже в самом деле ощутимое давление от обезумевшей Морриган.

Он ведь так и не научился не привязываться к нуждающимся, с которыми имел дело, к подчиннённым, к новобранцам, попавшим в его отряд. Не смог изменить себя и принять то, что люди вокруг умирают и это нормально. Не его вина. Так получилось. Он так и не принял мысль, что невиноват в том, что выживал в том аду, где другие умирали, не дожив и до двадцати. И это всё было с ним, прошло сквозь его долгую жизнь, давя на плечи и не давая вдохнуть полной груди, держа в напряжении, напоминая, что всё это было, что он не спас, предал, был недостаточно хорош, не успел. И зачем-то остался жив. А ведь Ланс не убивал ни женщин, ни детей, не бесчинствовал и всегда жил по рыцарским понятиям, он даже старался быть хорошим человеком, выбирал исключительно профессии, подразумевающие помощь людям, но... Вот он здесь, стоит перед давно известным ему обезличенным домом с разбитым окном,  холодно кивает в ответ на просьбу ничего не рассказывать Артуру - согласиться с этим, к слову, было так возмутиткльно просто, что в пору задуматься о собственной лояльности,- и провожает Моргаузу тяжёлым взглядом.

Мальчик не выживет. Они оба это знают - Лансу не нужно быть причастным к магии и ритуалам, чтобы знать очевидные вещи: за всё нужно платить. И когда речь идёт о силе, когда разговор заходит о необходимой для ритуала крови, плата всегда одна - жизнь. И ему плевать, что Мойра думает по поводу его очередного глупого по-своему рыцарского поступка и неубиваемого желания самого себя предать суду, который однозначно признает его виновным и приговорит к сотни лет самоистезания. Он просто верил, что мальчик не должен умирать в одиночестве, не должен заснуть вечным сном с так и непроизнесённой вслух просьбой: "любите меня, пожалуйста". Если бы это был его сын, он бы хотел, чтобы с ним был кто-то рядом. Ланс не пытался себя оправдать своим поступком, превознести над Моргаузой, которой предстояло замарать руки детской кровью, доказать себе или миру, что он не так уж и плох. Просто знал, что так будет правильнее, если подобную жертву вообще можно было загнать в рамки "правильно-неправильно". На самом деле Ланс очень в этом сомневался.
Потому что всё это было совершенно неправильно. И очень несправедливо.

Отвечать Моргаузе ему совсем не хочется, как и повиноваться, но вопреки своим желаниям Ланс кивает в качестве ответа на её требовательное "иди" и разворачивается в сторону дома, шагая к нему как на плаху. Если ему повезёт, дома никого кроме ребёнка нет. А если ему очень сильно повезёт, то Оливер уже покинул этот мир или сбежал из дома, или вообще у них с родителями всё наладилось и они уехали в отпуск. И тогда он обречёт на смерть какого-нибудь другого ребёнка, взвалив на себя уже две жизни: сохранённую случаем и забранную ими для своих нужд. Но себя то ему не жалко.
Эндрю нервно сжал дрожащие руки, медленно поднимаясь на крыльцо, буквально слыша как каждый шаг отдаётся звоном колоколов в голове. И он не был уверен по ком именно звонят колокола.  Позвонив  в дверь, настороженно прислушиваясь к происходящему за дверью, Ланс уже почти убедил себя, что дома никого нет. Или нет живых - он бы ничему не удивился в это отвратительное утро. И уже даже поверил, что самое время уйти.
Но вселенная как обычно отвесила ему смачную оплеуху.
А дверь со скрипом приоткрылась, Эндрю, заглядывая в проём, натянуто улыбнулся опасливо выглянувшему из-за неё Оливеру, и тут же чуть не задохнулся от его слов. Уж лучше бы его кто-нибудь подстрелил, чем обречённый им же ребёнок признал в нём своего и понадеялся на его защиту.

- Инспектор Найт! Вы пришли помочь мне? Родители куда-то ушли, мне было так страшно,- Лансу было горько от того, что нельзя вместо ребёнка пожертвовать им. Он бы всё, что у него было, отдал, не задумываясь, если бы это хоть кому-нибудь было нужно, лишь бы не лишать этого светлого мальчугана даже той жалкой жизни, что влачила его семья. Пусть бы он прожил её нелюбимым, может быть даже недостойно, но прожил. Хоть как-то прожил. Как Ланс в свою очередь прожил с десяток жизней, но в отличие от него одну и свою. Мужчина чисто механически, стараясь не думать, присел напротив ребёнка, обнимая льнущего к чужому теплу ребёнка и даже неловко похлопывая по спине утшающе, чувствуя себя при этом последней сволочью.

Ланс, покрепче обхватив доверившегося ему мальчишку, поднялся на ноги вместе с ним, улыбаясь ему в ответ растерянно и вымученно. Он всегда был дерьмовым актёром и совершенно не умел врать, но.. сейчас он очень старался быть причиной для уверенности Оливера в завтрашнем дне. Не ради себя, конечно же. Ради мальчика.

Он ведь и правда бывал здесь не единожды, сам вызывался заезжать к ним, проверять как они живут, в порядке ли ребёнок. И каждый раз с трудом сдерживал своё справедливый порыв вмазать главе семейства за все его мудачества, но всё же ни разу не нарушил должностную инструкцию. Приезжал так часто, как мог, как можно было, как должно было, чтобы никто в доме не решался распускать руки лишний раз.
Наверное, он был бы хорошим отцом, если бы у него были дети. Но у него их нет. А чужих он втихую отдаёт под нож ради спасения своего короля.
Да он просто самый дерьмовый рыцарь на свете.
И друг из него получился отвратительный, но это совсем другая история.

- Пойдём, Олли. Ты не должен оставаться один. Скоро всё будет хорошо,- Ланс на негнущихся ногах спустился вниз по короткой лестнице, растерянно оглянулся в поисках более подходящего места для их злодеяния, как и просила Моргауза, и нерешительно двинулся в сторону небольшого симпатичного сквера, удивительно красивого для этого района Дублина, непреднамеренно оттягивая момент истины, пренебрегая словами Моргаузы о том, что у них нет времени.

Мальчик притих, а Ланс не решался заговорить с ним, отлично зная, что ему придётся врать. Потому что единственное, что ему хотелось сказать ребёнку и что было бы чистой правдой: беги и никому больше никогда не верь. Но вместо этого он улыбался, обнимая чужого сына, прижимая к себе покрепче и прислушиваясь к его дыханию, мрачно озираясь вокруг на предмет свидетелей и каких-нибудь ненормальных. Он ждал Моргаузу.

И ненавидел себя. За каждый сделанный шаг, за то что приехал сюда, за то что привязал ребёнка к себе когда-то давно, просто позаботившись о нём, да и сам немного привязался, за каждый свой жест небезразличия. Ненавидел и Моргаузу, настоявшую, ударившую по его самому слабому месту, надавившую на его долг перед Артуром. И Морриган за то, что это всё на самом деле происходит. Но себя всё равно презирал больше других.
Но он обязательно научится с этим жить, всегда так делал - сэр Ланселот был удивительно живуч.
И за это он себя тоже презирал.

Отредактировано Andrew Knight (2018-08-15 19:05:17)

Ланс знал, что Моргауза идёт за ними следом, следует как тень. Не видел её, не слышал, просто знал и упрямо продолжал шагать дальше по дорожке вглубь в самый дальний угол сквера, бессовестно тратя драгоценные минуты, которых у них на самом деле не было, чтобы не брать на себя ещё пару человеческих жизней случайных свидетелей. Чтобы подарить мальчишке ещё хотя бы пару минут такого нужного ему внимания взрослого, который ему улыбался и замечал его, даже по-своему заботился. Когда мог, когда сам себе разрешал подобную слабость, отходя от должностной инструкции и протягивая ребёнку руку, спрашивая, как у него дела. Оливер жался к нему, обнимая в ответ и что-то спрашивал, а рыцарь невпопад отвечал, ободряюще поглаживая его по спине, совсем не чувствуя его веса в своих в руках. Лансу было горько. Но он всё равно старался улыбаться ободряюще, даже, кажется, шутил и позволил себе легонько щёлкнуть по носу повеселевшего мальчишку.
Садясь вместе с ним на скамейку с неестественно прямой, напряжённой спиной, никак не объясняя их остановку, потому что устал врать, Ланс ощущал себя предателем. И снова он предавал Артура. И снова он предавал кого-то, кто ему доверился бездумно.

Он хотел бы продлить свою агонию, оттянуть момент убийства, рассказать мальчишке сказку, навряд ли ведь ему их рассказывали, а он бы мог. Рассказать ему последнюю сказку в его жизни. Поведать про славных рыцарей, коим почему-то сам считался, и их подвиги. Про легендарного короля Артура и его меч Экскалибур. Про то, как славно было жить в Камелоте или про злобную суку Морриган. Но он не смог. Не смог выдавить из себя ни одного слова.
Молча поднял взгляд на Моргауза, едва заметно кивнув, чудом заметив слёзы в её глазах, мрачнея. Как же несправедливо.
Но если они не остановят Морриган, никто не выживет.
Но менее болезненно от этой мысли всё равно не становилось.
Ланс погладил мальчишку по щёке, отвлекая его от тени ведьмы, обращая на себя внимание, одними губами произнося: "Всё будет хорошо".
И снова он ему соврал.

Моргауза действовала быстро и так было правильно. И Ланс видел, знал, чувствовал, что мальчику не больно. И отлично понимал, что ему помогла Мойра, что ей тоже было не просто. Но оба они делали то, что должно. Сделали всё, что было в их силах, ради Артура и его спасения. И рыцарь был благодарен ей за то, что преданный им ребёнок не чувствовал боли.
И ему было плевать на себя. И на то, что ему было больно и горько держать на своих руках истекающее кровью тело, глядя в чужие светлые затухающие глаза, тихо шептать: "всё будет хорошо". На самом деле это было пыткой для него. Невыносимо. Но правильно. Правильно, что умирая, Оливер был в крепких, по-своему нежных объятиях.
Что их тут было двое.
Что ему не было больно.
И его обязательно заберут ангелы. Только вот Рая нет. Ничего нет.
Но теперь ему никогда не будет больно. И это, наверное, даже хорошо.
Наверное.
Ланс на секунду поднял взгляд на Моргаузу, не понимая, как она забрала у Олли всю боль, но молча благодаря её за такой подарок. И на самом деле он был бы не прочь часть его боли забрать себе, разделить её с ним и с ведьмой. Чтобы помнить. Чтобы никогда не забыть.
Он был бы рад умереть вместо него, но его жизнь уже давно не имела никакой ценности и никому не была нужна.
Руки Ланса были в крови, как и руки ведьмы, утешающей ребёнка. Шепчущей, как ласковая мать.
Мать, которая убила чужого ребёнка ради своего брата.

Ланселот был разбит. Уничтожен. Но в его глазах ни единой слезы. Не потому что мужчины не плачут - глупости, он помнил, что это не так. Просто ему нечем, он разучился. Он так давно выплакал всю свою горечь по ушедшим, по себе, по братьям. Один, совсем один. Давно привыкший к тому, что люди умирают, но не он. А больно было всё равно.
И не было у этой боли выхода. И не должно было быть. Он не заслужил.
А ребёнок на его руках последний раз хрипло вздохнул и замер.
Ланс бережно прикрыл ему глаза, выдохнул сквозь зубы и снова поднял болезненный взгляд на Моргаузу.

- Если этого достаточно. Если тебе больше не нужно крови, то уходи. Пожалуйста, уходи. Я позабочусь о нём.

Его голос дрожал, как и руки. Он смотрел на ведьму потухшим взглядом, борясь с желанием заорать, хотя бы так выместив боль, поселившуюся в сердце.
А он ведь даже знал, что напишет в рапорте. Каждое слово. И знал, что там не будет ни слова правды, кроме того, что он не успел вовремя. Не справился, не спас, не уберёг.
И упустил убийцу.
Хотя правильнее было бы написать: отпустил.

Отредактировано Andrew Knight (2018-08-15 21:34:10)