Дома Гавриил застал его скорее случайно. Рафаил только вернулся со смены, и, обнаружив закономерно опустевший (плюс два жителя, оно и не удивительно) холодильник, решил обзавестись некоторыми запасами. В отличие от многих других целителей, он мог сам исцелять себя, и придавать себе неких сил, искусственно поддерживая и жизнедеятельность и бодрость духа, тоже. Потому в настроении по прибытии Габи он был вполне благодушном, заталкивая в духовку несколько форм с овощами и мясом, побольше мяса, то, что мужчины много едят, не было для него секретом, а ведь ещё недавно Рафаил мотался и умудрялся наполнять холодильник общего архангельского "штаба". Теперь та квартира опустела... Остался только Гавриил, и отчасти Рафе было совестно за его одиночество, но, опять же, это был его выбор.

- Здравствуй, Гэби. Ещё одного?..

Рафаил усмехнулся, широко и беззаботно, и засмеялся тихо, нет, он даже на эту оговорку не обижался, словно Гавриил давно вписал его в списки павших и как-то по-тихому с этим смирился, мол, другого брата Яхве не сделал. Падший, с ещё одним падшим... Впрочем, может, для него так легче адаптироваться к реальности. Для Рафы было главное, что отношения между ними, доверие - вот что не изменилось, а, значит, он так же может, как и прежде, верить, доверять, опираться на плечо брата.

И, подойдя к нему вплотную, крепко обнимать, уткнувшись лицом в шею и ухо, морща нос от тычущихся в него коротко остриженных волос, можно даже погладить по спине, два дня назад, три дня назад - им довелось пережить сложные времена, но всё было позади, они справились, с минимумом  последствий, во всяком случае для размаха катастрофы. А ведь раньше они устраивали куда более заметные кутежи без весомых причин, особенно таких как банальная самозащита. Были же времена.. Рафаил по-тихому радовался, что они позади.

- Я один. А если кто-то и вмешается - ты же знаешь, двери моего дома открыты не только для падших... Переместимся в местечко поуютнее.

А пока - что может быть уютнее, чем кухонные разговоры? Можно было подняться наверх, но в аскетичной спальне и сидеть-то негде было, а другую комнату занял Зак и теперь соваться туда без спросу было явным моветоном. В кухне проще. В кухне можно разлить по маленьким чашкам свежесваренный кофе и поставить на стол тарелку с печеньем. Можно было сесть напротив, отхлебнуть из кружки.. Поймать Гэби за руку, мягко сжать чуть шершавые пальцы своими, и заглянуть в глаза. Поделиться безмятежной улыбкой, как когда-то, словно он хотел сказать - жизнь продолжается, брат, мы ничего дурного не сделали. И ты ничего дурного не сделал. Рафа погладил большим пальцем тыльную сторону его ладони, ласковый жест, утешающий. А вместе с ним и унял некую степень его тревоги. Просто не сдержался. Гавриил пришел к нему в таком раздрае чувств, что это было почти физически больно, вот только Рафаэль не привык перенимать чужой негатив, скорее наоборот - гасить и лечить.
Не зря у пернатого воинства он числился штатным лекарем.

- Исчезновение Михаила...  Я уверен, он ушел за ответами на свои вопросы, и это его выбор. Ты не Михаил, брат. А Мишка - не Отец. У каждого из нас своя роль. Порой мне кажется, что, слабейшему волей из вас всех, мне сейчас проще всего живётся - слабости держат меня накрепко, дают опору под ногами. Так ли это скверно?.. Уверенности в этом больше нет. Говори, брат, говори, что тревожит тебя пуще прежнего, что грызёт тебя изнутри?.. Я кожей чувствую, как тебе непросто.

Рафаэль наклоняется вперёд, едва заметное движение, он прислушивается, не рассматривает в наглую, не читает по жестам, по нервной дрожи в уголках губ и глаз, нет, он сначала просто пытается слушать.

"И спасибо."
"Спасибо, что пришел ко мне."

Впервые за долгое время.
Впервые за тысячи лет..
Брат ему сопротивляется. Его мягкому, ненавязчивому воздействию. Вкрадчивой эмпатии. Успокоению, которое он не навязывает нарочно, а скорее просто подставляет под чужие руки, подобно домашнему очагу, позволяя греться. Гавриил больше не поддаётся влиянию с полуслова, полувзгляда. И не чувствует его тепла.
Рафаэль смотрит на него не без сожаления, но и понимая, что по иному быть не могло. Это - движение вперёд... Всё это означает лишь одно: Гэби больше не в пернатом воинстве. Возможно, таков его путь для самоидентификации, возможно, ему нужно почувствовать себя полностью вне системы, чтоыб отстроить новую и понять, какова же его ячейка, для чего он нужен в первую очередь себе.

- Брось! - не выдерживает Рафаил, не выкрикивает, но шепчет - громче любого крика. - Денница - один из наших братьев, но он не отец, он далёк от него, ему тоже пришлось искать свой путь и он нашел. Свой. Я думаю, ваши с ним дороги, хоть и могут быть близки, но всё же очень редко пересекаются. Вы разные, Гэби, и дело вовсе не в том, какие отношения меня с ним связывают, клянусь. Я просто хочу сказать...

Рафаэль наклоняется ещё ближе. Ласковым жестом обхватывает чужое лицо, мягко нажимает подушечками пальцев на чуть шершавые, гладко выбритые впалые щеки, чуть заостренные скулы. Его взгляд, жесты так сквозят нежностью, чуть большей, чем просто братская; для того же Михаила никогда не было секрет, как долго Рафаэль безответно сох по брату. Но всякий цветок без должной подпитки рано или поздно увядает, так и от чувств целителя остались лишь палые лепестки. Казалось бы, уже в прошлом, но всё ещё такие красивые, пусть и сухие, хрупкие; сунь кого-то из них в стакан с водой - и вновь пустят корни.

Рафа вкрадчиво радовался растерянности собрата, втихую, наконец-то, наконец-то он снял с себя эту нелепую толстенную кожуру, защитную, но всё же, он нарастит новую, более правильную, более свою. Один из самых совершенных созданий, если себя Рафаил считал воплощением исцеления, то Гавриил был вестником рока, в чём-то - убийцей, в целом - неумолимой стихией, что может накрыть, как девятый вал. И каждый раз это чудным образом отпечатывалось на его внешности.
В каждом из воплощений Гэби умудрялся выглядеть так, какой бы исходный материал ему не доставался, сущность вестника Господня словно иссушала его изнутри, делала тоньше. Острее. Визуально - жестче и опасней.

Рафаэль внимательно смотрел в его глаза, словно хотел отыскать ответы на вопросы, которые так и не задал, которые так и не осмелился никогда задать.
Время ли сейчас для откровенности?
Или слишком жестоко по отношению к брату?
Рафаэль отмахивается от сомнений - хуже вряд ли будет. А честность меж ними всегда была в остром дефиците.

- Я хочу сказать, я так долго хотел стать тебе опорой. Мечтал!.. Помочь тебе разделить бремя ноши, возложенной на тебя отцом. Но тогда всё это тебя не тяготило... Я был нужен, безусловно, как солдат твоего полка, как лекарь. Но я так долго, так алчно жаждал другой отдачи. Ведь кроме роли в пернатом воинстве каждый из нас - личность. Что бы не подразумевал папа, чего бы он не хотел, мы не орудия, ты наконец-то понимаешь это, - Рафаэль чуть отстраняется. Качает головою. - Но отчего же снова из крайности в крайность?.. Отстранись, выкинь из головы идеи Денницы. Отступи от постулатов Отца. Ты в состоянии следовать за самым важным созданием в твоей жизни - за Собою, брат мой. И не важно, вернётся Отец или нет, я верю, ему стоит радоваться, что мы выросли из-под тёплой защиты его крыльев и не сгинули. Ты прав, понимаешь? Не Люци. Не кто-то ещё. А ты, твои мысли, твои чувства, вот что важно.

Рафаэль покачал головой, это было не так просто, словно настало время втельмяшить старому солдату, что существует мир вне войны. Хотя скорее он пытался доказать ему, что он может найти свою войну, не чужую, не следовать больше за кем-либо без оглядки.
И Рафаэль попробовал успокоить его во второй раз, с большим напором, но всё так же осторожно, снова взяв его за руки, оглаживая пальцами огрубевшие ладони солдата, привыкшие к оружию, к бойням, к шершавой рукояти кинжала... "Дыши", - Рафаэль щедро делится с ним ощущением сродни подлинной неге, буддисты бы назвали это нирваной, а психотерапевты - психическим здоровьем, пожалуй. Рафа называет это положительным подкреплением. Его слова теперь свяжутся и проассоциируются с довольно приятным чувством  комфорта, возможно, кратковременного, но целитель верил, что он зароняет в благодатную, поспевшую почву нужное семя.

А вот новость о подобранном мальчишке лишь радует целителя. Он улыбается, широко и беззаботно, во взгляде сквозят нотки гордости - посмотрите-ка, мой братец, что хватался первым делом за кинжал, приютил бродягу!.. Заочно простил незнакомца!
Какой огромный шаг! Впору праздновать!
Рвущееся изнутри веселье Рафаэль прячет, того и глядишь Гэби заметит и заподозрит чего. Например, насколько серьёзным был для него этот шаг. Ведь ещё не поздно отмотать всё обратно. Раф молчит, чтобы брат этого не сделал.

- Приютил нуждающегося в защите, в крыше над головою и еде? Благое дело, брат, однозначно благое, хоть и не в твоём характере! Но никогда не поздно начать смотреть по сторонам, так что я, считай, горжусь твоим поступком. А что тебя, собственно, смущает? Что за парень, он человек? Как выглядит, какова его история? Почему ты решил его забрать, что именно помогло принять такое решение? Прости моё любопытство: мне правда так хочется узнать подробности.

"И немного радостно, что у тебя есть компания."
Рафаэль молчит. Улыбается и молчит.
Смотрит на руки Гавриила, большие, сильные руки, крепкие ладони с узловатыми, длинными, такими же сильными пальцами. Надёжные руки, самые надёжные из. Когда-то он бы позавидовал бы этому парню, да даже щенку или котёнку, которого Гавриил бы приютил, забрал на руки, на эти самые надёжные руки, на которых как за каменной стеной. Но проблема была в том, что Гавриил никого не подпускал так близко.
Что-то изменилось в нём. Нет, не сломалось - изменилось. Интересно, что? И насколько?..

Сын Зари был первым? Гавриил, пожалуй, действительно так думает, но Рафаэлю хочется возразить ему, горячо и необдуманно спорить - ведь он сам тоже всегда был рядом с людьми!.. Невозможно проводить рядом с ними столько времени, будучи мягким сердцем и добрым душою, и не проникнуться, невозможно не пытаться заботиться о них, как о своих детях, которых им, ангелам, иметь было запрещено. Вот только Рафаэль слишком долго метался меж заложенной в него программой, меж человеколюбием и уставом, между душевной добротой, которую нужно было кому-то дарить, и правилами Отца, позже- правилами Михаила, который закономерно взял на себя роль командира в их пернатом воинстве. Неужто Гэби до сих пор так и не понял, как сложно ему было всё это время? Как тяжело было идти наперекор себе, насылать чуму, убивать, воевать против братьев, которые, по сути, хотели того же, что и он - заботиться о людях и учить их быть лучше.. С какой-то стороны Рафаэль чувствует себя двурушником, предателем, потому что он сохранил белизну крыльев по одной простой причине - ни разу ему не хватило силы духа сказать "нет" на очередной приказ, от которого болело сердце. И он делал, выполнял всё, что надо, потому что переступить черту и оказаться по другую сторону баррикад от не падших братьев было по-настоящему страшно.
А теперь баррикад нет.
И приказов нет.
Есть только мир, люди, и они, наконец-то свободные!..
От этого тоже не по себе, но Рафаэль думает, он знает, что с этим делать. Можно как минимум перестать бояться... Хотя бы на время.

- Боишься за меня, Гэби? Или что этот мир станет для тебя ещё более непривычным, если и я исчезну?.. - целитель качает головой. Все они переживали о Михаиле, но у каждого из них был свой путь, а Миша вернётся, пройдёт время и он вернётся, быть может, в другом теле, в другом облике, быть может, даже с другими помыслами в его светлой голове. Таков был порядок их жизни. - Нет, брат. Пока здесь люди, мне деваться некуда, я никуда не пропаду от них, потому что всегда им нужен позарез. Только им. И я всегда буду собою, вопрос лишь в твоих ожиданиях, кого ты ждёшь увидеть вместо меня? Непогрешимого святого, который никогда не ошибается? Так все мы не такие, Гэби, и Папа, он тоже не такой, ты ведь знаешь, ты осознал, правда?..

Люди и близость к ним, его главная слабость, его главная сила удерживающая его на плаву тысячелетиями. Кто бы мог подумать, что когда-то эта привязанность окупится, хоть как-то. И кто бы мог подумать, что когда-то Гэби будет так спокойно говорить с ним о "его любовнике". Каким бы положительно настроенным Рафаэль не был, а по спине невольно пробежал холодок. И давно он знает? Давно "прощает молча" ему эти "ошибки"?.. Он даже дуется сейчас, хмурит светлые брови и поплотнее сжимает рот, невольно, но всё же - как не воспринимать слова Гэби как сомнение в нём самом? В его выборе?.. В целостности его убеждений?.. Словно родной брат пришел к нему и заявляет - я боюсь, что ты поскользнёшься и упадёшь, разбив голову, а, может, уже поскользнулся, но не успел заметить, что летишь вниз?..
Никому бы такое не понравилось.

- Почему тебе в голову засел Самаэль? Почему именно он? Из тысяч поступков, совершенных порою по чужой воле, я о нём - не жалею, честное слово, Гавриил, я чаще задаюсь вопросом - зачем мы воевали, зачем убивали людей, которых можно было бы спасти, надоумить, дать им шанс?.. Они ведь - точно податливая глина в руках, направь, надави - и пойдут, куда надо, ты знаешь, я знаю, Миша знал. Почему Отец предпочитал управлять ими страхом, рассказывая при этом, что в его сердце любви хватит на каждого?.. Нет, Гэби, я никогда не пойму, почему всё было именно так, и никогда те времена не перестанут отзываться во мне дрожью в пальцах. Это - это было по-настоящему жутко и там можно было потерять себя. Сейчас же - нет.

А прикосновения по-прежнему успокаивает. И Рафаэль не замечает, как готовность спорить до последнего на повышенных нотах улетучивается, стоит почувствовать ласковое прикосновение к своей щеке. Тем более от такого скупого на подобные жесты Гавриила. Рафаил даже смущается, чего он развопился, развозмущался-то, почему всё воспринял в штыки и во второй раз за сегодняшнюю беседу сорвался в защитную стойку?.. Впрочем, для разговоров с Гавриилом это было вполне обычно.
Целитель улыбается. Прячет усмешку, опустив глаза, после же поднимает взгляд. Не сдерживается и вжимается щекой в чужую грубую ладонь. Ему этого не хватало - этого тепла, бессловесной поддержки, принятия.

- Это не совсем вера, брат, или - не только вера, - Рафаэль улыбается немного смущенно. - Это любовь. И отказ от сомнений, сомнения способны убить даже самые крепкие из чувств. Я без понятия, куда меня это всё приведёт, но хочу узнать. Нет, мне не страшно. И ты перед лицом настоящей жизни бояться не должен. Полно, мой дорогой брат, полно быть машиной, исполняющей приказы, я так всегда хотел, так мечтал, чтобы у тебя появилось что-то кроме них. И мне больно смотреть, что ты страдаешь. Но этот путь единственно правильный.