Ланселоту никогда не нравилась фаза зализывания ран и пассивного отдыха после тяжелого дня/недели/месяца/жизни в конце концов. Ему не нравились и бинты, как повязанные поверх рваной раны на его предплечье, которую сам не помнил, как получил, так и те, что были перетянуты вокруг его рёбер, в одном из которых кажется всё-таки была трещина - ему было плевать на свою сохранность и целостность. Более того он мог бы даже избежать всех этих средств первой помощи на своём теле, просто немножко подождав, но не захотел и не дал целителю себя долатать, позволив снять только то, что могло привести к болевому шоку или смерти. Потому что ему нужна была его боль.
Ведь, если ты чувствуешь боль, значит, ты жив.
Ведь, если твои руки в крови, ты не тот, кто достоин прощения и чудесного исцеления.
Ведь, какая разница, как больно твоему телу, если у тебя в душе дыра размером с кулак?

И ему определённо было дико от того сколько вокруг него в какой-то момент оказалось желающих помочь, вылечить, всё исправить. Общее единение на почве борьбы с богиней его не воодушевляло - он привык стоять плечом к плечу с рыцарями, с ними он и выстоял. Больше ему никто и не нужен был. Да и он ведь не просил о помощи, да и не хотел, чтобы на него обращали внимания, не сейчас. Он сделал всё, что должно было, сделал всё, что мог и даже то, что сделать был не способен, но ему пришлось. И Артур выжил. И даже Мордред выжил. И Моргана. И, кажется, Моргауза. Они никого в этот раз не потеряли - Ланселот был не рад половине выживших на самом деле, но ближе людей у него в этом мире всё равно не было и так или иначе он за них переживал. Ведь как бы странно и пугающе это не звучало, все они его семья. И они все каким-то чудом выжили, даже убили эту обезумувшую суку не без помощи магии и ритуалов, конечно, но какая разница как, если они справились?

И, закончив с очередным монстром, которого было на роду написано победить прекрасным и не очень благородным рыцарям, Ланс хотел только напиться и скрыться с глаз долой своего короля и всех, кто мог быть ему хоть за что-то благодарен. В отличие от них он знал какую цену они заплатили за эту победу. Чем пожертвовали и что они с Моргаузой сделали днём ранее. И от этого ему было тошно. И меньше всего хотелось какой-то заботы о себе, всё больше, чтобы добили и оставили под каким-нибудь симпатичным дубом истекать кровью. Можно даже под клёном. И он определённно не заслужил исцеления. Или каких-то почестей. Максимум чуть-чуть благодарности со стороны Моргаузы за то, что он ничего не сказал Артуру. Но на самом деле он промолчал не потому что обещал ей, просто знал, что Артуру и так не просто. Да им всем как-то тяжело последнее время, но что поделать. И его желание признаться в содеянном было эгоистичным по отношению к его королю, поэтому он молчал. Просто по окончанию, чуть придя в себя, сухо кивнул и удалился, оставив Пендрагона Моредреду - за это ему тоже было немного совестливо, но в эти отношения он точно лезть не собирался. Хватит с него и сестёр Артура.
А с королём они поговорят потом.
Снова и снова.
У них впереди целая вечность.

Вернувшись домой, Ланс честно пытался отвлечься, но всё время мыслями возвращался к тому, что его руки в крови ребёнка, чью смерть он представил как страшное недоразумение, сухо расписав в рапорте происходившее в сквере и не написав ни единого правдивого слова. По его внутренним ощущениям в конкурсе мудаков он бы занял второе место, потому что слишком плох для первого. И сосуществовать с этим оказалось в разы сложнее, чем ему сперва показалось. Стоило ему закрыть глаза как перед глазами вставала всегда одна и та же картина, и в руках его как будто всё ещё было безвольно повисшее тело ребёнка, зачем-то доверившегося ему.
Заснуть он смог только после того как за поразительно краткий промежуток времени выпил три четверти бутылки так себе виски. Да и то с утра проснулся от очередного кошмара, сев рывком на диване, озираясь и чудом не вытащив из хрен-знает-которого пространства меч.

Он, в общем-то, сразу понял, что сэру Ланселоту с подобным бременем ужиться нереально, так что недолго думая мимикрировал в инспектора Найта, прожжённого жизнью и уже не раз видевшего трупы детей, девушек, подростков, да чьих трупов и в каком состоянии он только не лицезрел на самом-то деле. Он мимикрировал в гарда, читавшего страшные вещи в этих их вечных рапортах через день, бывавшего на местах преступлений, никогда не отличавшихся красотой и миловидностью. Того, кто был в этом жестоком мире уместнее. Впрочем, тому парню тоже было паршиво. А глядя на его общее состояние и залёгшие синяки под глазами, явно ощутив "лёгкий" перегар от своего сотрудника и заприметив торчавший бинт, начальник ему и вовсе дал выходной, отяготив его объяснительной, что впрочем было совсем не страшно, и велел возвращаться домой, где Найт продолжил мрачно гипнотизировать стены, чувствуя себя преимущественно дерьмово.

А от мысли, что он, как и раньше, и с этим научится жить, натурально подташнивало.
Хотя может быть это всё больше от следующей начатой бутылки ещё боеле дерьмового, чем предыдущий, виски.

Стук в дверь Ланс попытался проигнорировать. Он никого не ждал. Он совершенно точно никому не рад.
В конце концов он выглядит препаршиво, не знает, где лежит ближайшая футболка, не желает ни с кем говорить, тем более выходить к двери босиком и с оголённым торсом, сверкая бинтами. В конце концов он тоже имеет право на слабости, страдания и даже лёгкую форму алкоголизма.
Но гость оказался отвратительно навязчивым, вынудив своим упрямством Ланса подняться, дойти до двери с единственно верным в данной ситуации желанием наорать на пришедшего не вовремя и захлопнуть дверь обратно.
Впрочем, его планам, как обычно было не суждено сбыться. Наорать на Моргаузу - это, конечно, очень интересно.
Но не слишком.
Ланс устало привалился к косяку, сложив руки на груди и чудом не закатив глаза к самому затылку.

- Вообще-то не принимаю, но дай-ка угадаю, тебя это не волнует? Что ещё тебе от меня нужно? Опять будешь козырять Артуром и моими долгами перед ним? - Ланс недовольно цокнул языком, сразу оценив ситуацию и решив, что от того, что Моргауза, в руке которой он заприметил бутылку и едва слышно хмыкнул, хуже ему уже навряд ли станет. Может быть даже повеселеет. А может быть она его убьёт, например, если он соврёт, что Артур всё знает.
Впрочем, он не соврёт. Не сможет.

- Ну, проходи, раз пришла. Только постарайся не чувствовать себя как дома,- Ланс оттолкнулся от своей опоры и, развернувшись, ушёл вглубь квартирыловко избегая встреч с расставленными всюду так и не разобранными коробками,  обратно на диван, с которым уже как-то сроднился за прошедшие полдня или сколько он там на нём сидит?
Он в нём был уверен. В отличие от самого себя.

- Ну, рассказывай. Я так вижу общая тема для разговора у нас по крайней мере точно появилась,- Ланс кивнул на бутылку в руках Моргаузу и даже попытался улыбнуться, но получилось из рук вон плохо. Но он по крайней мере попытался - ему должны были это зачесть хотя бы. Мужчина потянулся за стаканом, оставленным им на журнальном столике, и откинулся обратно, готовясь слушать. По крайней мере говорить ему пока не хотелось.

Глядя на Моргаузу, разувшуюся в его коридоре, что очевидно совершенно зря - за чистоту пола Ланс никакой ответственности нести не желал, он невольно вспоминал Камелот. Из-за её платья, из-за распущенных волос. Да просто потому что Моргауза была очередным призраком его мира, который был разрушен и сожжён до тла. Того мира, в котором он хорошо знал кто он, что ему нужно делать и как жить. Мира, где он был своим, а не чужаком, чьи моральные установки устарели на десятки веков.
Мира, где любое чудовище нужно было убить, а дети умирали не от его рук, а от болезней, против которых ещё не придумали лекарств.
Мира, где Ланс не боялся стать холерой для детей, где он их защищал.
Прекрасного мира, которого больше не существовало.
Мира, который они все зачем-то пережили.

- Вторая со вчера,- наверное, ему должно было быть неловко за своё пьянство. За неподобающее рыцарю поведение и за то, что он не желал смириться с произошедшим, с новым совершенно не дивным миром на трезвую голову. Он и на пьяную то пребывал в состоянии серьёзного раздрая, толком не понимая, куда себя девать и как жить дальше. И до сих пор не пытался нарваться где-то в ближайшей подворотне только, потому что знал. Просто знал, что время на самом деле не лечит, но спустя пару месяцев, лет, веков - это как повезёт, душевные, да любые на самом деле, раны затягивались и переставали так сильно болеть, напоминая о себе лишь время от времени. Это, в общем-то, его не красило. Но зато он был жив и мог выполнять свой предназначение - защищать короля королей. Хоть и совершенно не был рад тому, что всё ещё дышит, уже позабыв какова на вкус жизнь, которую проживаешь, а не доживаешь, в тайне ожидая шальной пули, в самом деле устав вечно выживать.
Протянутую бутылку он забрал молча без едких комментариев и совершенно буднично приложился к её горлу, подтверждая свою догадку, что напиток, который утешал Моргаузу в разы вкуснее его. Негоже королеве пить какое-то дешёвое дерьмо. Вот Ланселот мог позволить себе подобную роскошь, а она нет. Сделав глоток, мужчина протянул бутылку обратно, не желая лишать ведьму её маленькой радости.
Как ни странно он её желание забыться отлично понимал. Хотя это было очень непривычно понимать Моргаузу.

А вот почему он не дал себя исцелить ему говорить не хотелось. Тем более почему не позволил это сделать ей - ему не нужно было быть мудрецом, чтобы догадаться, что речь идёт о Морриган. Впрочем, в нём было слишком много виски, чтобы он постеснялся сказать Моргаузе правду. Он вероятно об этом пожалеет, но не сегодня. Не сейчас. Он ведь тоже не железный, ему тоже иногда нужно выговориться.
Тем более что у них с ведьмой одна нелицеприятная тайна от Артура на руках.
И руки у них в одной и той же крови.

Откинув голову на кожу дивана и глядя на свою гостью непривычно снизу-вверх, почти глаза в глаза, Ланс заговорил как на исповеди, ощущая горечь своих слов на языке. Зная, что комок, сформировавшийся где-то в животе - это вовсе не эффект от выпитого виски. Это просто его боль собиралась в одном месте, чтобы чуть позже снова лишить его и дара речи, и возможности спокойно дышать. И никакое там сломанное ребро и рядом не стоило по тяжести вдохов-вдохов с периодом удушающего его самолинчевания, когда кислород казался вливаемым в него жидким горячим железом.

- Она предала его. Снова. Выбрала чужое безумие, поддалась ему, позарилась на силу и фантомную власть. Как я мог ей довериться? - Ланселот горько усмехнулся и устало прикрыл глаза, запрещая себе замолчать. Если уж она сам спросила, то почему и не рассказать? Ей же интересно. - Да и, знаешь, Оливера никто не исцелил. Не вернул к жизни. Его положили в ящик в морге и оставили там одного мёртвого ждать освидетельствования родителями, которым было на него всегда плевать. Так почему же мне должны были помочь? Если ему никто не помог.

Он и правда не считал, что заслужил помощи больше чем мальчик, которого баюкал посмертно. Мальчик, которому он обещал, что всё будет хорошо. Его руки были в крови. Он убийца. На самом деле его руки давным-давно в крови. За его плечами столько призраков, что в пору становится медиумом. Он видел столько смертей, что мог с видом эксперта заявить, что нельзя умереть вовремя. И мир вообще чертовски несправедлив.
Ланс, стараясь не задумываться, что он в самом деле делает, мягко потянул руку Моргаузу на себя, поднося её к своей груди и с нажимом прикладывая к месту, где вероятно и была трещина, чувствуя уже реальную, а не фантомную боль и с трудом удерживаясь от шипения, но не убирая ни своей руки, ни руки женщины.

- Эта боль даже недостаточная плата за мои грехи. К чему было убирать ещё и её?

Он снова открыл глаза и смотрел на Моргаузу с плохо скрываемой болью. Всё больше той, что поселилась у него в сердце. Боль физическая приходит и уходит. Раны затягиваются, кости срастаются, кровоподтёки уходят, шрамы совсем не мешают по жизни. А вот всё, что было внутри него никогда не исчезало. Всегда было с ним.

- Я жалею, что не мог забрать всю боль Оливера себе. Я жалею, что его жизнь была так коротка. Но я совсем не жалею, что тем самым спас Артура. И ненавижу себя за это. Смешно, да?

Ланселоту смешно не было.
Ему было горько и странно говорить об этом именно Моргаузе. Но не было рядом с ним Гвен, с которой он мог бы этим поделиться, впрочем он бы не стал. Это не то о чём бы он хотел с ней говорить. Не мог он рассказать это и Артуру. Потому что тот бы обвинил во всём себя и больно было бы уже обоим. Не мог он и прийти и к Моргане. И к Мордреду. Может быть он мог бы поговорить с кем-то из рыцарей, но и их не было рядом. Его семья, как бы странно это всё ещё не звучало, была многочисленна, но это совершенно не делало его менее одиноким.
И это уже было самую малость смешно. И, наверное, заслуженно.

На самом деле он не верил Моргане, но с Моргаузой спорить не мог, да и не стал бы. А старые привычки всё же сложно забыть, как и обиды, и чужие, впрочем, как и собственные, предательства, и тот же печальный опыт, который вовсю намекал, что некоторым нет равных в интригах, жертвах и сомнительных выборах. И он совершенно точно не входил в этот список. У него всё было просто, всё по чести, всё по совести. Если не считать того, что он увёл жену своего названного брата. Но кто из них святой? Да и этот вопрос они вроде бы даже утрясли. А вот отношения с Морганой так и не довыясняли, да и не хотел Ланс их выяснять. Всё слишком запутанно, слишком сложно. Все они друг для друга просто напоминание о лучших временах, были ли вообще живы все те чувства, что одолевали их в Камелоте? Ланселоту казалось, что нет. Что всё уже давно неправда, а проверять ему не хотелось.
Его призвание защищать Артура. Это его долг. Смысл всей его отвратительно долгой жизни.
И с этим он ещё худо-бедно справлялся, ну хоть с чем-то.
И возможно жизненный путь Морганы предполагал подобные предательства, а следом за ними попытки спасти своего брата и даже непокорного ей рыцаря. Кто его знает на самом деле?

Ланселот не знал, что видит Моргауза и какова её плата за жертвы, принесённые ею день назад или пару веков назад. Не знал он и кого она просит прекратить и что именно прекратить. Но тоже был бы не прочь попросить прекратить её быть горьким напоминанием. Попросить прекратить посещать его в кошмарах Оливера. Попросить, лучше бы даже приказать, прекратить в конце концов жалеть себя и смириться с тем, что за всё нужно платить и он заплатил сполна. Но не просил. Никогда он не просил никого остановиться, никогда не просил поблажек и прощения. Просто ждал пока всё само отболит. Когда он отстрадает, когда снова научится сосуществовать со всеми демонами, коих имел уже целую коллекцию.
И сейчас не собирался.
А ведь Моргауза, наверное, могла облегчить его страдания, как сделала это, уходя в тот злополучный день.
Могла же?

Чужие пальцы нащупывают рану, нажимают на неё, даря ему такую желанную им боль. Реальную. Отрезвляющую. Доказывающую, что он всё ещё зачем-то жив. Чужие губы касаются виска, но он слишком занят своими переживаниями, чтобы отреагировать должным образом на неуместную нежность. Наверное, так Моргауза его жалела. А может быть и наоборот. Кто её знает, что эта ведьма желала ему? Кто вообще в курсе зачем она пришла кроме неё? А Ланс шипит от боли как недовольный кот, забирает переходящий приз с алкоголем себе и снова делает жадный глоток, пытаясь заглушить то, что никак ему не помогло. Моргауза была чертовски права. Да он и сам знал, что боль не поможет. Не загладит его вину. Не усмирит его демонов. Не сделает его жизнь легче.
И всё же ему хотелось продлить свою агонию.
Ведь пока его рука горит огнём перед глазами стоит вовсе не мальчик с рваной раной на шее, из которой течёт кровь, а картины битв, в которых он участвовал. Перед глазами стоят войны, в которых он участвовал. И это уже совсем другое. То, с чем он жить уже научился.

- Я знаю,- Ланс звучит глухо, нервно облизывая губы, не желая тратить драгоценный напиток впустую, мечтая наконец уже  перестать соображать и забыться беспокойным сном. Без сна он долго не продержится. А умирать всё ещё рано. Всё ещё нельзя. Он же всё ещё благородный рыцарь. Без страха и упрёка. Впрочем, кажется, где-то он сам себя обманул.

- Боль никогда не помогает, но с ней же легче, разве нет? Хотя бы те жалкие минуты, что не можешь думать ни о чём кроме огня в своём теле.

Вот только огонь всегда отступает, агония всегда заканчивается и он остаётся один на один с мыслями и образами, от которых так глупо пытался убежать. И всё по новой. Может быть, если бы он отрубил себе руку, эффект продержался бы дольше. Но тогда он будет бесполезен, а значит все жертвы были принесены хрен пойми кому зря. А это уже непозволительная роскошь. Слишком эгоистично. Слишком глупо. Слишком не благородно.
Слишком просто.

- Жаль? - Ланселота разбирает смех, всё больше похожий на истерику, хотя он её и отрицает. Ей жаль, вы только посмотрите. Жаль, что он пришла к нему? Жаль, что попросила его помощи? Жаль, что они выжили? О чём она жалеет? Вопросы, остающиеся без ответов порядком надоели сэру Ланселоту ещё во времена Камелота. Сейчас их с каждым днём становилось только больше, а ведь он думал, что всё будет наоборот. Он вообще всё не так себе представлял. Иначе. А реальность в очередной раз дала ему хорошего такого пинка, роняя на колени и напоминая, что просто никогда не будет.

- О чём же ты жалеешь, придя ко мне? Расскажи,- Ланс повернул голову, завороженно наблюдая, как ведьма оглаживает бинты на его руке, не причиняя боли на этот раз. Следит за её движениями и ждёт хоть каких-нибудь ответов. Он давно уже пьян, но всё ещё не потерял голову.
И ему тоже очень жаль.

На самом деле Лансу навряд ли были равные в его умении забываться, вернее было бы сказать попытках, но это уже лирика. Он перепробовал все возможные способы, начиная с алкоголя, продолжая случайным сексом - не по-рыцарски, конечно, но выживать то как-то надо было, и заканчивая острой формой трудоголизма. Но в первую очередь он всё равно прибегал к акту мазохизма, пытаясь каждый раз заглушить боль душевную физической, терпел фиаско и начинал комбинировать. Но сообщать об этом Моргаузе не спешил, да и вовсе не собирался. На самом деле они даже не приятели, чтобы делиться сокровенным, жаловаться или обсуждать что-то более личное чем погода. Но почему-то они оба здесь, говорят о том, что их гложет и всё ещё друг друга не поубивали. Всё же страшнее любой боли только тотальное одиночество.
И даже найденный Артур не сделал его менее одиноким. Потому что стоило ему его найти, как снова вокруг начались интриги и заговоры, пусть в этот раз вовсе не касающиеся вопросов супружеской верности, но они всё равно были.
И это удручало.

- А смысл умирать, если всё равно возродишься?,- хороший вопрос на самом деле. И ответа у Ланселота не было. В общем-то, вариант Артура не звучал веселее, чем его собственный. Не было никакой разницы между жить долго и умирать, но всё равно возвращаться и всё помнить. Абсолютно никакой. Всё равно их преследовало отчаяние по пятам, нашёптывало, что покоя им не будет никогда. Всё равно им жить, когда умирают другие. Всё равно они не вернутся в Камелот. Так и какой тогда в этом смысл?
Да и не мог он сам себя убить, а как ни старался, ответственный за раздачу посмертных поцелуев вечно отворачивался от него, оставляя среди трупов и раненных, уберегая от желанной шальной пули. Иногда Лансу казалось, что он проклят. Обречён на своё бессмысленное во многом существование и вечное одиночество. Но и об этом старался забыть и не думать.

Ответы Моргаузы с каждой минутой всё страннее, но Ланс её не останавливает и даже принимает её жалость как должное. В общем-то, он и впрямь жалок, для неё тем более. Это же была необходимая жертва, а он так страдает. Но по другому просто не мог. А вот злорадствовать ему не хотелось, но было у него ощущение, что это нужно скорее ей, чем ему. И просто кивнул, отдавая бутылку и неуверенно улыбаясь в ответ. Даже интересно как выглядит дерьмовый день ведьмы не самой обыкновенной. Правда интересно.
Может быть он в разы интереснее, чем дерьмовый день доблестного рыцаря?

Ланс никак не отреагировал ни на кинутую в него баночку с мазью, ни на попытку в вежливость относительно курения в его жилье. Оба факта его никак не тронули. Мазью он не воспользуется, а в доме и сам курил, да и Моргаузе же плевать на его мнение в общем-то. И это он тоже принял, когда не попытался выставить её вон, а включился в их странный диалог и даже поделился своей болью. Ему правда было интересно, что дальше. Что будет после всей этой клоунады, что именно мучает ведьму? И ответ его удивил. Даже немного шокировал. Ведьма без магии - это так странно. Беззащитная ведьма, которой при желании можно свернуть шею и она сможет ответить разве что как обычная женщина. Забавный факт. Но совершенно ни к чему Ланселота не сподвигший. Ему, в общем-то по большому счёту плевать. Плевать насколько она беззащитна или сильна.
А вот очередная тайна его не радовала. Какая-то дурная тенденция.

- И как тебе жизнь обычной смертной? Нравится? - Ланселот самую малость издевался, но всё же чувстввовал моральное удовлетворение. Это вполне можно было считать за плату за смерть мальчишки. Это жестоко. Это может быть даже чересчур, но она заслужила. Как и он заслужил в очередной раз выжить и жить с тем, что он позволил сделать, с тем, что он сам для этого совершил. Справедливость он такая. Несправедливая.

- Беру самоотвод. Мой день плох в основном тем, что я жив и что ко мне на огонёк заскочила старая знакомая,- Ланс криво усмехнулся своей совсем не смешной шутке и задумался. Задумался, почему она всё ещё здесь и зачем рассказала ему свою в самом деле страшную тайну. Зачем ему знать о её бессилии? Даже без магии она всё ещё была Моргаузой, способной на многое ради великих целей. Всё ещё была королевой Лотиан. Её руки всё ещё были в чужой крови. Ничего же толком не изменилось, верно? И всё же Ланс нащупал внутри себя ошмётки сочувствия. Если бы он лишился руки - он был бы разбит. Вероятно магия для Моргаузы значила гораздо больше какой-то там руки, способной держать меч. Вероятно.

- Не боишься, что я воспользуюсь твоей слабостью? - Ланс смотрел на курящую женщину рядом с собой с плохо скрываемым интересом. Даже странно было ощущать чужое тепло рядом с собой. Видеть женщину рядом с собой. Он так давно отказался от попыток хотя бы попытаться поиграть в семью хоть с кем-то, что уже и не помнил как это вести условно интимные беседы и просто быть рядом с кем-то, временно ощущать себя всё ещё одиноким, но иначе. А может быть это всё алкоголь в его крови говорил вместо него.
Он допускал оба варианта.

Умирать Ланселоту не понравилось. Впрочем возрождаться ему нравилось ещё меньше, как и помнить все события, произошедшие с ним за многие годы. Он даже не мог определить, что было в общем-то болезненнее. Но рассуждать на эту тему вслух не хотел. Он был не настолько пьян, чтобы ударяться в философию жизни и смерти, ну или наоборот слишком пьян, чтобы пытаться что-то объяснить или доказать Моргаузе. Что-то ему подсказывало в её взгляде, что она жила дольше его. В разы. А значит может быть уже и не помнила, что такое смерть. Не чужая, а собственная. Ну и чёрт с ней.
А вот на заявление про тупость людей не удержался и ответил смехом. Кажется, ведьма совсем забыла, что рыцарь перед ней вовсе не какой-то иной породы, отличной от тех идиотов, что возвели в культ самоубийства. Ланселот всё ещё человек. Всегда им был. И оставался. Тренированный, выносливый, но всё же самый обычный смертный человек, просто зачарованный Мерлином и вынужденный возвращаться, когда был нужен короля, а Артур был нужен миру. Но это вовсе не делало его кем-то особенным. И он также как и все прочие не особо ценил то, что было ему дано. Когда он первый раз умирал, он не знал, что у него будут ещё шансы прожить жизнь иначе, но шёл на смерть осознанно без колебаний. А если бы знал, то умирал вероятно бы не с чувством, что наконец-то упокоится с миром. Так что может быть даже и хорошо, что он был не в курсе своей незавидной судьбы.
- Ты так мило забываешь, что мы с Артуром всё ещё простые смертные, что мне даже не хочется с тобой спорить.  Люди тупы. И бесполезны, что уж там.

Ланс не был настроен ругаться или спорить с пеной у рта. Более того он был вполне согласен, что порой поступает глупо. И что его полезность - вещь очень сомнительная. Моргауза всегда была умной женщиной и этого у неё было не отнять. И славной ведьмой, не просто так войска её короля так редко возвращались домой с поражением. Но это всё уже совсем неважно. Как и то, что она использовала его любимую чашку как пепельницу. Или сказ о её неумении гадать. Лансу не нужны были никакие гадалки, чтобы представить, что его ждёт дальше. Его будущее было не настолько туманным, чтобы нужно было хоть что-то кроме обычной логики для его угадывания. Он продолжить жить, искать смерть и не находить её, по своему страдать, скрывать от Артура постыдные тайны, учиться жить в мире, где наконец-то нашёл удивительно много своих соотечественников, если его существование вообще можно было описать глаголом "жить". А если вдруг и умрёт, то судя по печальной статистике всё равно возродится. И это всё было совершенно отвратительно.
Если бы Ланс встретил Мерлина, он бы обязательно попросил его отменить его заклинание.

- На кухне должно быть бутылки две, но виски дрянной не чета твоему. Так что не уверен, что ты будешь его пить. И я обязательно спрошу при случае, даже интересно как ты справишься со скучной и обыденной жизнью простой смертной, королева Лотиан,- Ланселот самую малость развеселился, сам толком не понимая почему. Хотя, конечно, забавно было бы понаблюдать, как привыкшая к магии женщина будет жить без неё. Впрочем, она права, без магии она всё ещё будет Моргаузой. Ничего не изменится. А боль от утраты чего-то ценного можно было пережить - рыцарь проверял на собственном опыте и если уж он смог, она тем более. Ну а что касается вопроса выживания, насколько помнил Ланселот, а память у него, к сожалению, была отличная, она и мечом отлично владела, значит, не пропадёт. Да и не позволят её многочисленные родственники причинить кому бы то ни было ей вред. Возможно и сам Ланс придёт ей на помощь, если она вдруг снова решит сделать его поверенным своей очередной постыдной тайны. Кажется, у неё это уже вошло в привычку. А он слишком дорожил тем, что связывало его с Камелотом, чтобы ей отказать. И слишком много должен был Артуру.
Когда-нибудь он перестанет делать всё ради своего короля, но вероятно не в ближайшую сотню лет.

Ехидная улыбка в ответ на его слова не оскорбляла и даже не задевала. Скорее заставляла задуматься над ответом на встречный вопрос. Воспользуется ли он? Ланс не знал. Правда не знал. Насилие его не прельщало, но с другой стороны мало было похоже, что его вопрос восприняли в штыки, что хоть кто-то здесь против. Ведь способов забыться так много и когда боль не помогает, может помочь чужое тепло. Чувство, что ты не одинок. Что рядом есть кто-то кому с тобой хорошо, хотя бы временно. Тем более, что боль у них частично одна на двоих и руки в одной и той же крови, да и какая уже в самом деле разница, почему им обоим сейчас может хотеться хоть какой-то близости?
На самом деле он просто спросил, не задумываясь над тем, что произносит, ведомый алкоголем, а теперь смотрел на Моргаузу с живым интересом, отвечая на ухмылку задумчивой улыбкой. Почему бы и нет? Она всегда может сказать "нет", оскорбиться и уйти - он, наверное, даже не расстроится. Сходит за очередной бутылкой и напьётся до состояния лёгкой невменяемости, чтобы уснуть и не видеть снов.
В первую очередь Ланселот - человек. Человек с незавидной судьбой, без семьи, без цели в жизни.
Человек, истосковавшийся по теплу. Человек, который хотел бы найти успокоения в чужих объятиях.
Сэру Ланселоту здесь и вовсе не место. А инспектору Найту совсем не чужды подобные отношения.
Да и рыцарь уже просто не мог обеславить себя больше, чем уже успел за последнюю пару дней.
И именно поэтому он мог себе позволить больше, чем предполагал когда-либо.
Хотя, конечно, давно пора было завязывать с дурной привычкой стремиться стать ближе дозволенного с чужими королевами.

На самом деле ему было даже интересно, чем всё это закончится. Но он об этом не думал, подаваясь вперёд и притягивая к себе Моргаузу, целуя её жадно. Обнимая крепко, зарываясь пальцами в её отсвечивающие золотом волосы, отдаваясь во власть желанию, которое всегда было при нём, просто всегда было под контролём, и не думая больше ни о чём.
Ни о чём кроме тепла и мягкости тела в своих руках. Ни о чём кроме того, чтобы провести хотя бы ночь в чужих объятиях.
Ни о чём кроме того, что происходило прямо здесь и сейчас.
И никаких больше призраков прошлого и сожалений в эту ночь, если его не оттолкнут, конечно же.

Утром Ланс пожалеет. О каждом произнесённом сегодня слове, о каждом своём неосторожном жесте и действии, что привели к тому, что происходило в стенах его толком необжитого жилища прямо сейчас. И проблема была во многом не в Моргаузе, хотя и в ней, конечно, тоже. И в её родстве с его названным братом и с той, что всё ещё считала его достойным её отягощающего внимания. И в том, что она не упустит случая проехаться по этой теме в будущем. Обязательно припомнит и то, что он потянулся к ней первый, повёлся на глупую по-детски невинную провокацию и то, как он это сделал.
Но это всё будет утром.

А пока, пока он просто старался не думать, обнимая, прижимая к себе ведьму, покорно откинувшись на спинку дивана, удивительно воодушевленно усмехаясь, не отводя взгляда, уступая ей, поддаваясь. Какая разница, что будет завтра? Если сейчас он мог просто забыться на время. В конце концов почувствовать вкус жизни, как никогда прежде настоящий. Почувствовать живое тепло рядом с собой, знать, что всё это происходит с ним, здесь и сейчас. Чувствовать только то, как Моргауза бережно ведёт рукой по бинтам, как целует жадно. И не ощущать временно себя на поле боя снова и снова. Просто забыть обо всём, что его тяготило.
В конце концов он заслужил. И напивался именно с этой целью - забыть, перестать думать, почувствовать что-то кроме боли. И Моргауза пришла к нему за тем же.
И навряд ли хоть кто-то из них в первую очередь делал одолжение не себе, а другому, отдаваясь, позволяя себе забыться.

У рыцаря на самом деле было мало желаний. Но достаточно не растраченных эмоций и когда-то нужной ещё кому-то кроме мёртвых любви, может быть даже нежности. Он ведь всегда осознанно выбирал одиночество. Всегда, кроме редких случаев, например, как сегодня. Сегодня он с едва слышным недовольным ворчанием тянулся следом за ведьмой, прикусившей до лёгкой, почти ничего не значащей боли, его губу, оглаживал изгибы её тела, наслаждаясь разрешённым, познавая ранее недоступное, целовал крепко, целовал жадно. Прижимался губами к открытой шее, почти невесомо касался ключиц.

Рыцарь, истосковавшийся по любви, на самом деле был далеко не самым худшим любовником на одну ночь. И даже так он всё равно был благородным, охочим до первоочерёдной заботы вовсе не о себе. И виски тут был вовсе не при чём. Он недолюбливал ведьм, не переносил магию, но всё же где-то внутри неосознанно был благодарен Моргаузе, что она зачем-то пришла к нему, осталась, подтолкнула, довела до мысли, что сама по себе бы в его голову не пришла. И он выражал это как умел, гораздо лучше разбираясь в поступках, чем в словах. Делая, он был гораздо более результативным, чем упражняясь в пустой болтовне.

Ланса повело. И что тому виной - ему плевать. Моргауза ли, собственные желания или виски, ударивший в голову. Плевать. Гораздо больше его заботило слишком много ткани между ними.  Она была лишней, неуместной. Хотелось большего. Хотелось всего и сразу.
До одури хотелось.
И не было больше ни одной причины отказывать себе в подобной малости.
Не было причин не нащупать собачку молнии платья и потянуть за неё, помогая ткани съехать по женским плечам вниз. Не было причин не покрывать покрывать разбросанными, смазанными поцелуями оголившуюся кожу. Ни одной причины не позволить себе хоть что-то.

Пожалуй, последней связной мыслью в его голове было, что им стоило бы перебраться в спальню. Но он не сделал ничего для её реализации. Не сейчас. Не тогда, когда так невразумительно хорошо.
И уже вовсе не больно.

Ланселот не хочет думать, не хочет сожалеть. Он устал быть благоразумным и правильным. Устал от вечных сомнений и угрызений совести. Устал давно, даже не сегодня и не вчера, ещё лет десять назад, двадцать, тридцать, может быть когда только переродился. Устал быть чужим для этого мира, ощущать себя неуместным, лишним. Устал быть сошедшей со страниц летописей легендой, которой зачем-то подарили право проживать свою жизнь снова и снова. Умирать и возрождаться, жить с этой вечно требующей пищи для себя пустотой в душе и пониманием, что жил он только в Камелоте, а все остальные жизни существовал, осоловело оглядываясь по сторонам и мыслями день за днём возвращаясь в стены замка. Туда, где ему и было самое место. туда, где он совершил все свои самые страшные ошибки, где волен был решать, что будет дальше, где любил и был любим. Где были самые шумные пиры, самые лучшие друзья, была Гвиневра, которую он любил и которой посвятил себя, была Моргана, желающая того же и не получившая, была Моргауза, вероятно, не раз уберёгшая и его, и Артура, где жизнь была не такой уж сладкой, но она у него хотя бы была.

И сейчас ему тоже казалось, что он живёт. Именно сейчас, когда в его руках изгибалась и стонала совсем не та женщина, которой он посвящал свои подвиги и победы. Сейчас, когда он исступлённо покрывал её кожу поцелуями, двигаясь рвано, сбиваясь, не обращая внимания на накатывающую при неосторожных движениях боль в не залеченных ранах, именно сейчас, когда между ними не осталось ни ткани, ни стыда, ни сожалений.  Ведь перед его взором в кои-то веки не стояли призраки прошлого, он видел только Моргаузу, признавая её красоту, сосредоточившись на ней, на себе, на ощущениях, не прикрыто наслаждаясь происходящим, отвечая ей, хрипло шепча что-то нечленораздельно в её ключицу, удерживая её, целуя всё так же жадно, пытаясь урвать побольше тепла.
Ему на самом деле казалось, что всё образуется. Что не может мир, в котором может быть так невразумительно хорошо, быть так плох, каким он на самом деле был.
И это было таким редким в его жизни поводом жить, а не умирать.

С едва слышными проклятиями медленно, но верно приходя в себя и сбрасывая остатки непривычно глубокого сна, Ланс с сомнением разглядывал разметавшиеся по соседней подушке волосы. Ему не нужно было судорожно перегибаться и заглядывать в лицо своей гостьи, чтобы убедиться, что это Моргауза. В общем-то, он отлично помнил, что было ночью. Во всех подробностях, даже мог припомнить момент, когда они закончили и он совершенно по-рыцарски унёс ведьму в спальню, не решившись оставить её спать на диване и не вернувшись к нему самостоятельно. Тогда это казалось такой глупостью, гораздо больше хотелось обнять женщину, прижав к себе и уснуть с ощущением, что всё это не сон, уснуть спокойно, ощущая, что рядом есть кто-то ещё, горячий, живой, дышащий. Сейчас он всерьёз раздумывал над тем, что стоило всё же вернуться на диван. И не отвечать на её провокации. И вообще выставить за дверь.
Наверное.
Чтобы он делал тогда, если бы она ушла? Просто напился, чтобы всю ночь лицезреть кошмары и просыпаться от них, не имея возможности сбежать? Милое дело.
Ланс откатился в сторону, сполз с кровати, лениво потянулся, зашипев недовольно в ответ на напомнившие о себе ранения - он и без подобных уведомлений догадывался, что местами бинты уже вовсе не белые и ему остро нужна перевязка. Но всё потом. Потом. Сейчас ему нужно подумать, что делать дальше, если уж вчера он не удосужился подобной малостью. Но когда ему в самом деле везло, чтобы он мог надеяться, что Моргауза ещё спит?

- Утро. Доброе утро,- Ланс задумчиво взъерошил отросшие волосы и даже не попытался изобразить улыбку, занятый более важными делами. Говорить о произошедшем он точно не хотел. Забыть, пожалуй, уже не получится. Значит, с этим тоже придётся научиться жить. Как-нибудь сразу после стакана воды, который спасёт от неприятных последствий выпитого виски, чашки кофе, который даже не взбодрит и выкуренной сигареты. Лучше двух. Навряд ли это всё примирит его с реальностью, но.. хотя бы будет время на обдумывание линии своего поведение. Наверное.

- Пойду, наверное, сделаю кофе,- так неловко он давно себя не ощущал. Неловко и неудобно. Спасибо хоть рядом с кроватью валялись домашние штаны, которые он мог натянуть не спеша не в ущерб собственной мужественности. Он не трусил перед последствиями своих сумбурных решений, продиктованных болью, тоской и алкоголем, но вовсе не хотел с ними знакомиться поближе.
Ланс замялся, но всё же неуверенно двинулся в сторону кухни, оценивая по ходу перемщений масштабность похмелья. По крайней мере ему не хотелось сдохнуть больше, чем обычно - успех.

Ланселот не единожды проверял, что игнорирование проблемы вовсе не способствует её решению. И всё равно возвращался к этому заранее обречённому на провал плану. Каждый раз. Ведь, если не начать первому озвучивать суть их проблемы, заключающейся в том, что было бы недурно, если бы никто не узнал о происходившем ночью в этом доме, то можно сделать вид, что её и вовсе нет. Это не решение, но ведь вполне реальное спасение. Именно поэтому ему было гораздо проще скрыться на кухне под благовидным предлогом приготовления кофе, чем мрачно следить за перемещениями Моргаузы и просить её умолчать об их чересчур близком общении при встрече с ближайшими и дрожайщими родственниками. Хотя, конечно, в глубине души ему было даже интересно, как бы на подобную новость отреагировала Моргана. Или Артур. В общем-то он даже не мог для себя определить кто бы убил его скорее. Впрочем, судя по тенденциям Пендрагоны решили, что их священный долг не дать подохнуть Ланселоту в ближайшей подворотне и видимо надеяться на быструю и такую долгожданную смерть не приходилось. Обидно даже.

Рыцарь уже и не помнил, когда последний раз готовил кофе дома, тем более на двоих. Всё чаще он предпочитал жизнь вне стен арендуемых помещений. Кофе на вынос, еда в кафе, большая часть жизни в участке и только нерегулярный сон на кровати, да и то ключевое слово в этом выражении было "нерегулярный". И в том, что на кухню он вышел, чтобы угостить напитком, который в общем-то уже давно научился готовить по-настоящему вкусным, именно Моргаузу было даже что-то символичное. Хотя по большей части всё это было неправильно. Чертовски неправильно, нереально, буквально невозможно. И то, что вчера ему было так хорошо тоже было неправильно. И его глубокий спокойный сон рядом с женщиной, с которой его ничего кроме Артура связывать и не должно было тоже был неуместным. Но, по большему счету, когда у него последний раз всё было по совести, по справедливости и правильно? В голову приходили разве что времена Камелота, да и то там тоже было всё сложно. Ему, наверное, на роду было написано страдать и мучиться. А ведь вроде бы не святой, всего лишь воин.

Вошедшая в кухню ведьма не застала его врасплох и всё же Ланселот чувствовал себя всё также неловко, к тому же так и не придумал, куда бы спрятаться или сбежать. Молчаливым укором встретил её сомнения в его кулинарных навыках и недовольный комментарий про качество собственного виски, который между прочим она даже не пробовала. Замер, обдумывая выданные ему указания. Брату ей значит стыдно будет в глаза смотреть, если она позволит ему и дальше себя изводить, как мило. А после того как убила мальчика, чтобы его уберечь, значит, не стыдно? А после того, как нашла в объятиях его названного брата утешение и кратковременное спокойствие тоже не стыдно? Ланс поморщился, осознавая насколько он несправедлив в своих суждениях, в конце концов во всм вышеперечисленном он принимал активное участие, и недовольно сложил руки на груди, невольно готовясь защищаться и отстаивать своё право на бесславную смерть, мучения и боль. В конце концов он им не сын полка, чтобы все кому не лень пытались его учить, воспитывать и лечить вопреки его собственным желаниям. Ну, подумаешь, раны ноют и кровят. И не от такого не умирал. В конце концов он вполне справедливо расценивал свою боль как плату за все свои неверные решения.

- Я могу просто выставить тебя за дверь,- и ведь в самом деле мог, коли уж ей нечем было крыть его преимущество в физической силе. Просто взять и выставить за дверь, разве это так сложно? Захлопнуть её прямо перед носом ведьмы и постараться забыть о том, как ему было с ней хорошо. Как легко он заснул, деля с ней постель, и как жалок по сути был вчера. Что вот ему мешало сделать именно так кроме его хвалёного благородства, которому цена на самом деле грош? У Ланса не было ответа, но и Моргаузу выталкивать прочь из своей квартиры он отчего-то не спешил. Хотел ли он сегодня жить больше чем обычно? Навряд ли. Это история вовсе не об исцеляющей силе любви. Всё больше о похоти и обострившемся чувстве одиночества, которое он на время заглушил, пойдя на поводу у самых обычных человеческих желаний. А самое обидное, что он даже не жалел должным образом о том, что было. Просто не хотел об этом думать и вспоминать каждый раз, когда встретит Моргаузу. А надеяться, что она поспешит убраться из его дома и жизни навсегда не приходилось. Слишком просто.

- Ваша семейная традиция не давать мне спокойно умереть, начинает раздражать, знаешь ли,- он даже не врал, но честно полез в шкафчик, где хранил медикаменты и выудил оттуда масштабную аптечку и бинты, небрежно составляя свои богатства на стол рядом с чашками. Видимо кофе ему спокойно попить никто не даст, ну и хрен бы с ним. По крайней мере он успел выпить достаточно воды, чтобы чувствовать себя не так уж и дерьмово. Ещё бы побороть чувство дискомфорта от наличия рядом с собой Моргаузы и острого непонимания, как себя вести, чтобы не нарваться на её слишком очевидное ехидство и жизнь была бы такой же паршивой, как и всегда.

- Давно ты в медсёстры то подалась? Великодушие и забота о друзьях твоего брата тебе не к лицу,- Ланс ответил на ехидную улыбочку Моргаузы не менее насмешливой усмешкой. А ведь он теперь был в курсе, что её губы могут складываться вовсе не в раздражающую его усмешку, он вообще знал о ней гораздо больше, чем хотел бы. Осталось ещё перестать об этом думать, глядя на неё.

Уверенность ведьмы, что он её не выставит сродни красной тряпки для быка, но Ланс проглатывает и тягу обмануть её ожидания, и даже немножечко собственную гордость. Чёрт с ней, пусть будет права. Какая ему по большому счёту разница, как хорошо она разбирается в людях в целом и в нем конкретно? Хочет остаться, пока не перебинтует его - пожалуйста. Главное, чтобы ушла потом и дала ему время научиться жить с очередной тайной. Не мучила ненужными вопросами, не заставляла придумывать ответы на свои ухмылочки и комментарии. Ненавидеть или хотя бы презирать женщину, с которой он провёл хорошую ночь, Ланселот не умел и не хотел вдруг научиться. В конце концов ему по статусу не положено подобное малодушие. Да и чем она хуже его? Он ведь ничего не знал о ней, кроме того, что она зачем-то ему рассказала и показала. Он знал только то, что мог бы сказать и о самом себе: готова на всё, чтобы уберечь Артура, и способна горевать по убитому ради этой великой цели ребёнка. И ей, как и ему, было тошно после всего произошедшего, горько от чувства собственного бессилия. И как бы не хотел он не иметь ничего общего с этой ведьмой, у них уже было в разы больше, чем у инспектора Найта с его сослуживцами и это было лишь поводом хорошенько пораскинуть мозгами, если вдруг будет желание. Но определённо не сейчас.

- Нет, гораздо раньше, чем подался в гарды, - Ланс сдавал позиции и даже удивительно мягко улыбнулся в ответ, признавая её право для ехидства. Он ведь и сам понимал, что его дом и его образ жизни вовсе не рекомендовали его как хорошего хозяина. Он и не претендовал на это звание, просто умел варить вкусный кофе и готовить простые блюда вроде яичницы, позволяющие не умереть с голоду, когда из дома не хочется выходить. И не видел ничего плохого в подобных умениях, в конце концов он сам пусть и королевских кровей, но никогда не ощущал себя кем-то большим, чем рыцарем. Обычным смертным, выбравшим в качестве смысла жизни войну. Велика ли честь на самом-то деле.

- Можешь, но не будешь? Или не хочешь? Что за удивительное великодушие? - Ланселоту в самом деле интересно, когда кому-то стало важно не превращать его жизнь в ад, которая и так было похожа на поле боя. Раньше он подобного благородства за ведьмами вокруг себя не замечал. Мало кого интересовало, что он чувствует, как живёт и как часто пытается свести счёты с жизнью так, чтобы было не стыдно смотреть в глаза своему королю при встрече. И он ведь принял это, даже привык жить с этой мыслью - это было не так уж и сложно, гораздо проще, чем писали в книгах. Помогать другим, игнорируя собственные потребности и нужды, в принципе было очень просто. По крайней мере Ланселоту удавалось играюче.

Женщины с ножницами в руках он не боялся, навряд ли она могла причинить ему больше вреда, чем уже успела, всего лишь раз обратившись к нему за помощью. И он даже не видел смысла отвечать ей, просто пожал плечами и замер, позволяя Моргаузе заняться им и его не самыми худшими ранами. В конце концов научный прогресс - великая вещь, с его приходом в жизнь людей умереть стало гораздо сложнее. Для этого приходилось стараться и даже так ни черта у Ланса не получалось закончить со своей во многом бессмысленной жизнью.
- Потерплю,- он бы и морщиться не стал, но отвлёкся на разглядывание занятой делом Моргаузой и от неожиданности всё же выдал себя и своё недовольство лёгким дискомфортом от встречи антисептика со свежей раной. Сдюжит как-нибудь, не маленький уже. Всё равно внутри всё болело сильнее, чем снаружи, но и с этим он же как-то справлялся. - А дьявол и впрямь скупает души? Забавно. Ещё скажи, что и зачатки совести при тебе. Добей уже меня.

Ланс следил за аккуратными во многом даже нежными движениями ведьмы и не мог понять почему. Почему она относится к нему так бережно? К чему все эти попытки уменьшить его боль, не дать так запросто умереть? Какой-то особенный план по восстановлению справедливости? Вдруг проснувшаяся совесть? По большому счёту он не нуждался в подобном трепетном отношении к своей персоне, не просил, не ждал. И всё это его смущало. Смущало своей неестественностью что ли. И немой вопрос читался в его взгляде, но он продолжал хранить молчание, пока женская рука бережно втирала в его кожу мазь, которой он сам бы не воспользовался, слушая голос, уведомляющий его, что страдания ему оставят. Забавно.

- К чему вся эта забота? Ты же наверняка планировала сбежать, если бы проснулась раньше меня, я прав? - Ланселота вовсе не пугает очевидная правда. Она то как раз казалась ему совершенно естественной, уместной. Сбежать и сделать вид, что ничего не было. Не было между ними ничего, что можно было бы вспоминать с неловкой или может быть даже совершенно обычной улыбкой - разве не очевидный план? Разве не самый правильный? Просто взять и забыть. Ведь именно забыться они вчера и пытались. Забыться и забыть боль, забыть про своё одиночество, забыть про мальчика, которого их временное примирение с реальностью вовсе не возродит.

- Мне правда интересно. Дело исключительно в том, что тебе было бы стыдно смотреть в глаза Артуру, если бы ты оставила меня наедине с моими бинтами? Мы оба знаем, что я бы всё равно сменил повязки. Сам. Как всегда это делал раньше. Или сходил бы к врачу, как приходил в лазарет во время войн, когда ты была медсестрой, а я делал то, что умею лучше всего - воевал,- Ланс смотрел на женщину перед собой внимательно, надеясь не упустить ничего важного. Смотрел тяжело и, привлекая её внимание к своим словам, легко накрыл её руку своей, задерживая где-то в районе глухо и размеренно стучащего сердца. - Если бы я хотел умереть, нет, не так, если бы мог себе позволить - я бы давно вышел в окно. Это разве не очевидно?