Тео редко приходил к отцу с вопросами сам. Всё больше предпочитая наблюдать издалека и избегать задушевных разговоров. Да и что ему было у него спрашивать? Вернее, как он должен был задавать вопросы, чтобы наконец-то начать получать нужные ему, а не миру, да кому угодно кроме него, ответы? Ведь чтобы он не спросил, отец ему всегда отвечал не то, что он ожидал услышать, предотвращая тем самым все его попытки выйти на интересующие его темы, обезоруживая и отправляя подумать совсем над другими вещами, которые ему и в голову раньше не приходили. Он, в общем-то, даже привык уже, смирился. И как не искал встреч раньше, так и не стал начинать, когда слово семья перестало быть пустым звуком, но всё ещё казалось чем-то чужеродным.
Никогда не получалось из этого ничего стоящего, вот и не стоило начинать.

И всё же сегодня он шёл к отцу с твёрдым намерением нарушить их прочные семейные традиции и всё-таки узнать почему. Почему тот позволил его матери стать проводником, почему не помешал, почему помог ей в этом безумном начинании. И дрогнули ли его руки, когда он лишал её зрения, не будучи уверенным успеют ли, смогут ли они вернуть ей её ясный взор.
И лучше, и в тоже время хуже, времени для подобных вопросов, чем сейчас не было и не будет. Потому что сегодня он был всё ещё взвинчен, чувствовал себя как никогда живым, потому что боль шла следом за ним по пятам, крепко обнявшись с непониманием и даже страхом перед новыми горизонтами, и он всё искал ответы после того, как спасся после встречи с обезумевшим скандинавским волком, только потому что был кому-то дорого, чуть ли не впервые в жизни поставив чью-то жизнь и свои даже для него неожиданные привязанности выше собственной возможности летать и дышать. После того, как уже виделся с матерью, которую сам и вывел из её клуба, уберегая по просьбе, даже не приказу, отца и поспешил подставить ей плечо, признав наконец-то в первую очередь для себя собственную болезненную для него преданность к женщине, породившей его. Ведь именно сейчас ему как никогда нужен был честный разговор с Люцифером, когда мир снова вернулся к своему привычному состоянию условного спокойствия, в котором и пребывал до пробуждения обезумевшей богини. Когда брешь, проделанная Ньярлом снова зияла в груди, опасно расширяясь при каждом вдохе.

А отец насмехался, даже паясничал, вот только Тео не был готов его поддержать. Не был готов отступить, начать играть по чужим правилам и отвечал настороженным взглядом, заложив руки в карманы, разглядывая комнату, в которую пришёл и её хозяина, пытаясь угадать, что же он чувствует. О чём думает. И знает ли он, предполагает ли зачем к нему пришёл сын или ему плевать. Демону казалось, что тот просто не мог не знать, тогда к чему вся эта бравада? Для него всё произошедшее мелочи?

- Пришёл поговорить,- Тео смотрел на Люцифера, а видел Лилит и зияющие провалы вместо глаз на её лице. Смотрел на отца, как и раньше, а видел того, что стоял в кругу, закрыв глаза, собранного, сосредоточенного, готового побороться за этот мир, за себя, за них и даже за людей. Смотрел на него и видел нависающего над городом падшего архангела с раскрытыми крыльями, от которого веяло силой и горечью, с которым ассоциировался запах серы. И он не решался перевести взгляд на руки отца, зная, что увидит на них кровь, которой нет.
А тот смеялся и всё болтал, говорил что-то неуместное, предлагал чай, кофе. Тео молчал дольше чем привык в таких беседах, раздумывая, и всё же решил, что имеет право пресечь этот спектакль одного актёра. Может себе позволить не включаться в очередную игру и не отступать от того с чем пришёл.

- К чему вся эта клоунада? Ты же знаешь, зачем я пришёл,- Тео нахмурился ещё больше, напрягся, сжимая руки в кулаки и не сдвинулся с места, игнорируя приглашение присесть и всю ту шелуху, что была рассыпана вокруг, чтобы отвлечь его, сбить с толку, увести их разговор совсем в другую степь. Но, пожалуй, не сегодня, как-нибудь в другой раз он обязательно поддержит аналогичный спектакль. Сегодня же он всё же попробует получить желаемое.

- Падения? - демон невольно вздрогнул -  комментарий про Зака застал его врасплох, сбил выбранный им курс, но всё же недостаточно, чтобы он переключился. И он лишь покачал головой в ответ, едва заметно улыбнувшись. Будет ли это падение он не знал. Правда не знал, хоть и чувствовал, что его присутствие в жизни сына Рафаила навряд ли поможет тому идти по праведному пути, вершить благие дела и оставаться тем, кем он был по праву рождения. Но и не жаждал он его падения, не думал, что тот будет мило смотреть после него, хоть и не мог отступить, уйти, отстраниться. Ему нужен был Зак. Таким каким он был сейчас, а не павший и разбитый, как он сам. И Диккенс, пожалуй, не был готов обсуждать эту часть своей жизни здесь и сейчас. Он ведь пришёл за другим, верно? И всё же решил ответить, прежде чем перейти к основному блюду. - Мне бы не хотелось, чтобы оно случилось. Так ведь тоже может быть? Необязательно же всех, кто оказался рядом, тянуть на дно, на котором прочно обосновался сам, верно?

Тео не ведомо, что знает о его жизни и привязанностях Люцифер. Он в принципе мало, что знал о нём, не понимал его, хоть и пытался, но всё было тщетно. Он вечно спотыкался о печальный факт, что в нём видели то, чего сам он даже не осознавал. Лепили из него кого-то более сильного, мыслящего иначе, глобальнее. Пытались спустя годы одиночества перевоспитать, научить и никогда не спрашивали, чего он сам хочет. Наверное, это было глупо. Но кто сказал, что он мудр не по годам? Он молод. Он никогда прежде не жил, запрещал себе чувствовать, любить, привязываться. И мир, который чуть не разрушила Морриган, был ему не знаком на самом деле - он понял это только через боль, через ободранные крылья, через пустые глазницы Лилит и дрожащие руки Люцифера. И люди, существа вокруг него были ему неизвестны. Ничего он не знал ни о том, что на самом деле происходило вокруг, пока он сидел в своей песочнице, ни о мыслях тех, кто звал его или приходил к нему. Но он ведь хотел, он спрашивал. Вот только никто почему-то не спешил ответить, помочь ему разобраться. Так разве это только его вина, что всё в результате было так сложно?

- Почему ты не остановил её? Почему позволил пойти на это? Разве этот мир стоил её жертв, её глаз? Как ты можешь смеяться и устраивать подобный фарс после того, как твои, а я уверен, что это был ты, руки были в её крови? - Тео споткнулся о просьбу объяснить и затих, так и не произнеся нужных, важных слов, смотря на отца тяжело, с плохо скрытой горечью, смотря внимательно и ожидая ответа. Не отговорок и рассуждений, а именно ответов на свои вопросы. Он хотел знать правду.
Он и пришёл сюда за правдой. Возможно, даже не как линчеватель, но всё же внутри недовольно ворчали дуэтом негодование и утихшая было ярость. Но вопреки их гипнотизирующей его песни он звучал тихо и удивительно спокойно, без лишнего надрыва, всё больше непонимающе, чем зло.

Без улыбки и пустых слов Люцифера говорить не стало легче, вопреки его желанию выслушать всё, что произнесёт демон. Не было в мире слов, которые могли бы должным образом описать то, что беспокоило Тео, задело его за живое. Это было слишком личное, слишком внутреннее, толком непонятное им же, чтобы это было просто. Ведь это был и образ женщины, молчаливо стоящей между ними на коленях в крови и зияющими провалами вместо глаз. И это же были годы непонимания, годы отстранённости и даже по большому счёту отчуждённости, века светского интереса к персонам и занятиям друг друга. Это всё было следствием закономерного нахождения на расстоянии и незапланированного заранее, не занесённого в несуществующий ежедневник каждого сближения, с треском разломавшего остатки хрупкого мира и принёсшего обоим только разочарование и убеждённость, что никакой семьи не существует, что всё это зря, что лучше бы и дальше сосуществовать, не пытаясь найти точки соприкосновения.
И всё же Тео хотел понять. Обвинить он мог, не дожидаясь пока закончится шоу, высказаться, заорать, попытаться выразить всю глубину поразившего его гнева, всю свою боль, в конце концов даже рискнуть применить силы, в попытке избавиться от гнетущего ощущения, от удушающего чувства где-то в груди. Но он хотел понять. Понять почему так. Почему цель важнее тех, кто был, кто стоит рядом. Может быть это верный подход? Может быть он снова пытается повернуть не туда?

И в ответ на простую констатацию очевидного, Диккенс мог только слабо улыбнуться, не рискуя отрицать, даже не качнув в ответ головой. Он ведь и сам знал, чувствовал, что навряд ли в одночасье станет лучше, перестанет видеть мир таким, каким уже его знал, начнёт ценить чужую жизнь, переживать за других, задумываться прежде, чем делать то, что должно. Нет пути назад. Зато уронить к себе, потянуть за собой следом, довести до того же состояние, в котором сам пребывал, он мог. И делал это. Каждый день, каждую ночь. Каждый раз, когда возвращался. Это больно. Это гнусно. Но разве он мог иначе? А мог ли отец не сделать то, что было сделано? Мог ли воспротивиться воле Лилит, отговорить её? Так ли они всесильны, как нравится думать людям?

Тео едва слышно вздохнул, собираясь с духом и снова весь обратился в слух, смотря прямо, смотря внимательно и пытаясь разглядеть за громкими словами сожаление. Может быть горечь. Может быть тот же гнев, что бушевал в нём от осознания произошедшего. И не видел. А было ли что-то подобное в отце? Правда или ложь?

- Я не обманываюсь, я это и так знал, знаю, не забываю, не переживай. Именно поэтому никогда не чувствую себя в безопасности рядом с тобой и даже не скрываю этого,- Тео невесёло усмехнулся. Вот уж с кем он отца не путал, так это с бравыми белокрылыми, несущимися на всех порах, чтобы прикрыть, спасти, вытащить. Он по себе знал, на собственной шкуре проверил, что цель важнее исполнителей. Вот только, всегда ли? А что было за этим девизом? Было ли что-то ещё, о чём не принято говорить? Было ли ему так же страшно, так же больно смотреть на матерь демонов, как её сыну? Готов ли он был разнести целый мир, если бы это всё было зря? Вот в чём главный вопрос. Вот, что хочет понять его сын. Услышать, увидеть, осознать.
Если, конечно, есть что изучать так пристально.

- И это всё? Вся твоя правда? А если бы ничего не получилось, что тогда? Вы сделали выбор и не угадали, проиграли, каждый отползает в свой угол и зализывает раны?- Тео сомкнул покрепче зубы, сдерживая непрошенное и неуместное негодование, удерживая в себе рвущиеся наружу злые слова, которые должны были достучаться до Люцифера, заставить его сказать иначе. Он просто знал, что это никак ему бы не помогло. Нужно было говорить другие слова, действовать иначе. - Ты играл когда-нибудь в правду или ложь? Это очень просто. Называешь факт и в конце задаёшь вопрос: правда или ложь, а второй угадывает. Сыграешь со мной?

Наверное, это было глупо. Вероятно от него ждали чего-то другого, но ведь никто не запрещал ему обмануть ожидания, верно? По сути он всю жизнь этим занимался, просто это получалось само собой, почему бы не приложить в кои-то веки к очередному разочарованию отца немного усилий? Никто не мог заставить его развернуться уйти или пойти по давно заученному сценарию, предполагающему обвинения, повышенный голос, слова, призванные ударить побольнее. В конце концов он уже столько раз пробовал так и терпел неудачу, что, пожалуй, самое время выбрать другую тактику. Хотя бы попробовать.

- Стоя там в кругу, глядя на тебя и твои руки, видя твою дрожь, смотря на Лилит и видя, что вы оба с ней сделали, я был готов отдать всё, что у меня есть, чтобы ваша жертва, ваши решения привели к погибели Морриган. Зная, что именно ты вырезал глаза, не сомневаясь, что это был ты ни минуты, я хотел тебя сломать, причинить боль, если получится, но сдержался, зная, что тогда всё было бы зря, делая то, что должно. Ты, понимая, что среди стоящих в кругу предатели, осознавая, что у нас ничего не получилось, не хотел разрушить весь этот мир за то, что Лилит пожертвовала собой как будто зря. Когда ты взял в руки клинок, твои руки не дрогнули. И ты думал только о выгоде, приступая к делу, без лишних сантиментов и сожалений. Я пришёл к тебе, чтобы поговорить, спросить почему, попытаться понять тебя и выслушать, а не обвинить. Что из этого правда, а что ложь?

Демон говорил коротко, отрывисто, не отводя взгляда, выжидая. Вероятность, что ему ответят, как есть, не лукавя, не уходя от ответа, стремилась к нулю. Но всё же он надеялся, что его в кои-то веки в самом деле услышат. Глупо, конечно. Но зачем было приходить, если сдаваться, едва начав разговор?

Он пришёл сюда за ответами, пришёл понять. А ему как обычно говорили совсем не то, что он надеялся услышать, и задавали вопросы, задевающие, заставляющие задуматься, в очередной раз сместить фокус своего внимания. Выбрал ли он свой путь? Знал бы он сам, может быть и ответил отцу, сказал бы, не постеснялся. Но он не был уверен. Просто не знал, не задумывался. Какая разница? По крайней мере он не прятался, никогда не прятался, вполне справедливо опасаясь за свою шкуру, а в этот раз даже в кои-то веки оценил чужую жизнь выше своей, рискнул собой, доверился. Выбрал семью, без колебаний встав с ней по одну сторону, не смотря на непонимание, вопреки обидам, игнорируя собственную неуверенность в том, что родство вообще что-то значит. Выбрал этот дурацкий мир, который может быть и стоило сжечь до тла, и даже попытался поучаствовать в его спасении. И что теперь? Он снова словно у разбитого корыта. Внутри только боль и липкая горечь. И такое привычное ощущение, что вот он стоит один в отдалении и устало, уже даже без привычной озлобленности и гонора смотрит на развернувшиеся события перед его глазами и не знает что делать, не уверен, что сделал всё, что мог. Ни в чём не уверен. И собственная беспомощность душит, сбивая с толку. А сам он зачем-то снова пришёл поговорить с тем, кто видел в нём кого угодно, кроме сына. Наследника. Может быть преемника. Врага. Просто глупого несмышлёного ребёнка. Тео так и не смог угадать, кого именно в нём видит Люцифер, просто знал, что точно не того, который нуждался именно в его правде, в совете даже. В его ответах. Самостоятельная единица. Сильная карта в колоде. Не более того, вероятно.
Больно ли было от этой мысли? Давно нет. Хотелось ли признания? Тоже нет. Но он упрямо раз за разом приходил по зову, приходил сам, ища справедливости, защищаясь, скалясь в ответ, бросаясь на чужое недоверие как на красную тряпку. Вечно чего-то ждал и просто не понимал. Не понимал почему так, а не иначе. Не знал, что должен был сделать, чтобы что-то изменилось. Чтобы он не пробовал - исход не менялся.

- Откуда ты вообще можешь знать, что мне поможет понять и принять? Откуда столько уверенности в том, что происходит в моей голове? - вопросы звучали тихо, во многом даже разочарованно. Люцифер всегда говорил так, как будто лучше самого Теодора разбирался в том, что творится внутри его. Как будто видел его как на ладони. В самом деле ли видел? Или ему нравилось так думать? А если да, то почему бы не помочь? Даже необязательно протягивать руку помощи, просто подтолкнуть в нужном направлении. Указать в сторону, куда стоит смотреть. Ответить хоть на один вопрос. Если они так похожи, как считал Люцифер, если он в самом деле знал, от чего у Тео внутри ощущение бесконечного свободного полёта в пустоту, почему отказывался помочь? В качестве урока? Наказания? Острое желание не вмешиваться? Столько вопросов и всё ещё ни одного ответа. Пусто. Больно. Гулко. И очень хочется заорать в ответ, но Диккенс молчит и смотрит. Смотрит мрачно, смотрит растерянно. Он шёл сюда с ощущением глухой злости внутри, пришёл, усмирив гнев, с трудом держа себя в руках, запретив себе обвинять, не позволив себе подобной слабости. А теперь просто не знал, как реагировать. Может быть стоило просто уйти, пока не стало хуже? Пока не стало на одну дыру в груди больше? Пока он снова не обернулся в доспехи из неподходящего материала, пытаясь защититься?

- Ты только мне принципиально не отвечаешь на вопросы или всем? - усмешка получилась дикой, болезненной. Чувства есть. К сожалению. Есть и боль, и всепожирающее одиночество, есть страх. У него они есть. И они ни правда и ни ложь. И когда он мог затолкать их поглубже, забыть про них, игнорировать, было легче. Но больше это так не работало. На самом деле он знал, или хотел так думать, что из произнесённого им правда, а что ложь. Знал ответы про себя. И думал, что знает ответы про Люцифера. Хотел бы, чтобы всё было так, как он ощущал. По крайней мере он получил признание в желании сжечь этот мир. Уже не мало. Но недостаточно. Всегда недостаточно. - Неизменная константа, хочешь сказать? И ни одно событие в жизни не изменило тебя? Это ложь, отец. Так не бывает.

Так не должно было быть. У него же не получилось. Мир менял его, окружение меняло его, ломало, корёжило, подстраивало под себя. Привычный мир рушился на глазах, а на его руинах строился новый. И каждый новый день привносил свои коррективы. Или это он слишком слаб? Слишком подвержен влиянию? Или просто потерялся на полпути, запутался? Всё ещё больно. Всегда больно. Всегда как будто лишняя деталь механизма. А перед глазами всё ещё образ Лилит и от этого ещё больнее. Отец бы сжёг целый мир, если бы они проиграли. А что сделал бы Диккенс, если бы потерял что-то слишком важное для себя? Замкнулся? Впал бы в ярость? Или продолжил начатое? Существует ли верный выбор в принципе? Где эта тонкая грань между лично выбранным путём, предназначением и бессмысленным трепыханием в паутине событий, из которой не так-то просто выбраться?

- Готов признать, а признал ли? Прости, не силён в философии свободного выбора. У меня его обычно нет. Всё чаще иллюзия,- Тео, невольно передразнивая, развёл руками в ответ, снова возвращаясь к вполне справедливому раздражению. Бессмысленность разговоров стремилась к абсолюту. Глупо было сюда приходить. Глупо было искать ответы у Люцифера. Ещё глупее было ожидать, что от подобного визита станет легче. Не могло стать. - А какова твоя ответственность за произошедшее? Который крест несёшь ты?

Демон не привык просить. Никогда не звал на помощь, предпочитая нарочитую самостоятельность. Но вот он здесь, весь как одна большая открытая рана, пришёл за правдой. Пришёл за советом. Пришёл понять. И просит помощи, окончательно запутавшись, потерявшись в бесконечных вопросах, остающихся без ответов. И весь их диалог, как одна жирная точка не возврата. Если Тео снова услышит "нет", прочитает его между строк, он бросит свои попытки разобраться, окончательно смириться с тем, что выше головы не прыгнешь. И если ему уже в который раз указывают на место, то пора бы уже смириться.

- Что я, в конце концов, должен тебе доказать, чтобы ты хоть раз ответил на мои вопросы?

И не произнесённое "помоги мне", затерявшееся между строк. Унизительное признание собственной беспомощности и несостоятельности.