До рассвета оставалось прилично времени, и роса не успела испариться с прибрежных густых трав, под которыми земля даже не чувствовалась; и всё так же при дыхании у лица клубились лёгкие клочки пара. Лес молчал, будто бы опустошённый; туман стекал из-под деревьев к озеру, к заброшенному озеру; даже лягушки не заводили своих песен, а поверхность вод оставалась недвижимой. Воды скорбели, ибо сотворённое Морриган в Дублине коснулось всех, не пощадив даже обыкновенно спокойный уголок.

Здесь, под раздробленными, раскинутыми по водной глади островками ряски кружился потерянный и потерявший дух. Яга не чувствовала её присутствия, не подходила поздороваться или выразить сочувствие: хозяйка озера была глуха ко всем голосам. Ведьме не достучаться, уже не достучаться; она могла лишь вернуть долг. Посреди поляны сидела, мокрая от росы и окружённая сплошной стеной непримятой травы, держала на коленях такое знакомое дитя, путаясь кольцами в безжизненных, тонких светлых волосах. Девочка пяти лет, одетая в белое; обезумевшая толпа вмяла её в стену, свернув шею. Сейчас от страшных событий не осталось ничего, кроме ровного холода смерти; если бы не залившая кожу синеватая тень, она казалась бы спящей.

Они неоднократно бывали в гостях; когда Яга сорвалась в пучину беспорядков, выискивая и вытаскивая, нашла их одними из первых. Уже тогда на подточенную душу русалки пала тень, и чем больше Морриган взывала к осиротевшим, тем слабее становилась её воля. Яга знала, куда она пойдёт; знала, где будет искать забвения.

Подарить его было бы милосердием. Разделить же его — милосердием тысячекратным.

Рядом с Ягой лежал потрёпанный, старый кожаный портфель с потёртыми углами и ручками; на нём покоился такой неуместный в окружающей картине смартфон. Она говорила недолго, излагая лишь сухие факты. Многое можно было понять, лишь принявшись за работу, подробности своих ритуалов Яга загодя не раскрывала. Пока важно было лишь одно — свет Самаэля должен был коснуться этого озера раньше солнечного, и он был единственным, обладающим достаточным даром убеждения, чтобы уговорить духа принять лекарство.

Яга поднимала осунувшееся лицо к пока ещё безоблачному небу, смотрела на тающие звёзды и ждала. Ей хотелось вернуться в другой Дублин, пусть не прежний, но начисто умытый; израненный, но живущий.

Яга чувствует его жар сильнее, чем слышит голос и шаги. Сухой, чёткий привкус пламени резко контрастирует с чуть липкой детской кожей; ведьма провела пальцем по щеке девочки, смахивая невидимую пыль. Другой рукой подняла сплетённый из ив и кувшинок венок; мёртвые цветы хорошо смотрелись на мёртвых волосах. Она не хочет смотреть в лицо Люциферу, в очередное искалеченное болью лицо. Не хочет видеть взгляды-занозы, которые потом так долго доставать из сердца; Яга все эти дни чувствовала себя поразительно беспомощной. Когда число требующих защиты сравнялось с числом жителей города, её охватил настоящий ужас. Ещё отчётливее она понимала, как сильно оторвана от корней своих, здесь, в чужом лесу, где всё напоминало о том, как должно быть.

Она знала, о чём думают эти христиане, чьи крылья накрывали ныне весь Дублин. Вся суть их была лишь в одном — неугодное снести, угодное построить. Как рубили они священные языческие рощи на постройку церквушек, как жгли идолов, как переплавляли амулеты в кресты, вынимали из алтарей драгоценные камни... Яга видела их первые шаги на русских землях, и именно тогда русский дух превратился в нелюбимый запах. Вот и сейчас архангелы и ангелы, взяв в пернатые ручки заботу о городе, наверняка знали, как оно лучше будет.

Снести, а лишь потом строить. И ведь некому учить их, что можно иначе; Отца они потеряли. Хотя знал бы кто, не к лучшему ли: от богов одни лишь неприятности.

— Потерянная дочь. А мать ей — сама вода.

Она привстала, осторожно подхватив девочку под колени и затылок, не без труда выпрямилась, сохраняя равновесие босыми ногами по влажной траве. Бережно прижав тело, Яга обернулась через плечо, щуря глаза. Раскрытые крылья Люцифера смотрелись лишними посреди лесного обрамления; его свет делал картинку неживой, бумажно-плоской, потерявшей объем.

— Даже тебе не уговорить её вернуться, — возразила ведьма. — Но мы убедим её уйти... как надо.

Яга остановилась на топком, липком глинистом берегу; от холодной почвы ноги быстро замёрзли. Такое человеческое ощущение придавало нужный настрой и одновременно заставляло поторопиться. Ноша была лёгкой, но тянула к воде сильнее, чем полагалось по весу; ведьма медлила. А вода, потревоженная светом, где-то в глубине находилась в движении: теперь различима была гладкая, словно крупный головастик, тень. Скользнула к поверхности на миг, вновь ушла в темноту; край неба светлел, и Яга ступила в воду. Дно, мягкое и податливое, вслед шагам выпускало тяжёлые тёмные облачка; простое белое платье путалось в ногах, когда ведьма зашла по пояс.

— Вода проникает везде, — негромко проговорила Яга, запрокинув голову вверх, к Люциферу. Она не выпускала ребёнка, позволяя свисающим ручкам пальцами бороздить поверхность озера. — И вода способна многое принять, — ведьма вздохнула, опуская взгляд. Верно подметил падший о гробах, вот только не заколачивают русалок в деревянные коробки; никого вообще не стоит так хоронить, но у христиан свои привычки.

Ей бы хотелось сказать, чтобы Люцифер говорил потише, чтобы сохранил повисшее над водоёмом ожидание в интимной, более тонкой обстановке, но так было надо. Он хочет взбаламутить тоскливые воды, хочет призвать, он светит ярко и пахнет серой. Мать беспокоится от его присутствия, и Яга опускает ребёнка в воду, когда внезапное течение увлекает её за собой, смывая венок, рассыпавшийся вокруг веером из увядших листьев и лепестков. 

Отпуская, чувствует облегчение, а следом — присутствие тревожного духа. Такое погребение было более уместным, чем если дитя хозяйки вод зарыли бы в землю, а потом ставили сверху тяжёлое надгробие с крестом. Она заполняет озеро своей тоской, ощутимо колющей тело ведьмы; Яга замёрзшими, почти не сгибающимися пальцами снимает висящий на шее пузырёк. Шнур падает в воду и сразу увлекается в глубину, но зелье плотно закрыто пробкой. Оно знакомо, русалка часто его просила, хотела забыть свою прошлую жизнь и остаться с человеческой семьёй: редкое для существ решение. И сейчас она пела из глубины, просила и тянула тонкие, словно водоросли длинные и гибкие руки, десятки и сотни. Яга готова была дать забвение одной, но лишь в обмен на дар.

— Спустись к нам, — ведьма зовёт, подняв одну руку к небесам. Сейчас там царил тот необходимый свет и пепел, который согреет онемевшее от холода Нави тело, который поможет овладеть тем даром, что оставит жаждущая забвения. Яга не чувствует пальцев, которые должны откупорить сосуд с неживой и немёртвой водой; с водой, чуждой этому миру. Так давно не открывались врата, что запасы ведьмы совершенно истощились, осталась лишь эта малая часть, и она была готова обменять один глоток на всю русалочью суть. Самой привратнице расстаться с сокровищем тяжело, и глаза Яги совсем мёртвые.

Одна рука сжимает стеклянный пузырёк, а другая возносится в воздухе, готовая утянуть Люцифера за собой ко дну; Яга не болтает о своих ритуалах до начала. И не привыкла ведьма ждать этого начала, протянув руку, отдавая власть над такими важными секундами кому-либо ещё.

— Скорее, — шепчут бескровные губы; рассвет всё ближе, мгновение поворота ключа в замке, восход истинного солнца, не ниспосланного на землю каким-то богом.

Отредактировано Maeve Thompson (2018-08-28 11:31:52)

Словно густой туман, свет клубится над озером, и тонкий пар начинает исходить от поверхности воды, покрытой нервной дрожью. Отрицаемое тьмой в глубине сияние слепит глаза Яге, и ведьма жмурится, прогоняя мерцающие пятна на внутренней стороне век. Рябь расходилась от ведьмы и чуть дальше, где спиралью поднималась тень. Яга прижала руку к груди, словно боялась, что отнимут драгоценный сосуд раньше времени; они должны быть все вместе, чтобы ведьма смогла взять происходящее под контроль.

Любой языческий обряд, любая просьба к высшим силам сопровождается требой. Жертвы кровью и мясом, жертвы дымом и пищей, жертвы памятью и светом; Яга властно смыкает пальцы на запястье Люцифера и тянет его ниже, где дно уходит пропастью. Ложе озера податливо стремится за ней, и там, где раньше вода доставала груди, сейчас почти безмолвная глубина. Чем глубже, тем яснее поющий голос, тем требовательнее холод; пробка давно слетает с горлышка, позволяя лекарству стремиться наружу. Воды Нави — не прозрачные струи, воды Нави — тонкие нити, жадно нанизывающие на себя крохотные пузырьки света. Они растягиваются от берега до берега, вздымаются ближе к поверхности и вонзаются в дно. Сеть дрожит огнями, словно вокруг раскинулась крохотная галактика; это не мир по ту сторону, но замочная скважина врат. Сеть всё ширится, становится гуще, окружая три фигуры, путаясь в ведьминых волосах и тревожа ангельские крылья.

Дух — сплетение водорослей и трав, и лишь гладкие руки с почти человеческой кожей прижимают к груди дитя. Чёрные глаза неотрывно смотрят на Люцифера; солнце, которое ведьма насильно спустила в принадлежащую не ей глубину. Пока что дух — одно целое с озером, и воды вслед за ней проникаются спокойствием, будто по каналу заполняющему теплу. Она обвита плотным коконом Нави, что всё выше поднимается от длинного хвоста к бёдрам, к груди, скрывает по плечи вместе с ребёнком. Яга ладонью скользит по её шее, скуле; лёгким поглаживанием у виска убеждает закрыть глаза и не смотреть на множество крохотных пузырьков, наполненных светом.

Этот свет, лишь из крайней необходимости допущенный до ритуала, грубо очерчивает лица. Под границей воды и воздуха всё истинно, и Яга не показывает в улыбке острые железные зубы, но хмурит морщинистый лоб, прощаясь с духом. Её кокон распадается, растворяясь тёмным облаком, и внутри он пуст: забвение было принято. Сейчас то, что некогда было разумным существом, стало едино с водами. Все горести и заботы были выжжены тёплым светом; то спокойствие и жажда забвения упругой волной расходятся по озеру, поднимая муть со дна и заставляя воду биться о берега.

Сейчас созданное землей и небом покорится, изменится по прихоти и ляжет доверчивым псом у ног; Яга поднимается вверх, ухватив Люцифера уже обеими руками. Там, над поверхностью — плотный туман, но даже сквозь него видно, как озаряются солнцем верхушки деревьев на дальнем берегу. Дно удобно ложится под ноги, будто и не девалось никуда; ведьма откидывает мокрые волосы с вновь молодого лица, тяжело дышит загустевшим, влажным воздухом.

— Она поделится забвением со всем, кого встретит, — произнесла ведьма чуть сдавленным голосом. — Зальёт дороги, испарится из луж после, впитается растениями, которые сохранят её надолго. Ливень привлечёт людей, на подобных нам подействует слабее. Кто хочет поддаться успокоению — примет этот дар, кто воспротивится — оставит себе.

Яга медленно моргнула, будто мокрые ресницы никак не могли разлепиться. Она не чувствовала воду вокруг себя, тёплую и мягкую, что стремилась подняться выше. Пронзившие новорожденное, не оторванное от земли облако лучи терялись в белой завесе, ускоряя процесс. Ведьма полной грудью вдыхала этот воздух, наполненный последним ароматом родных земель; провела ладонью по лицу, отрицая наваждение. Для неё это было привычно, хоть и остро кололо тоской по былым временам; в эпицентре ей было легко и спокойно, словно растаял наконец камень глубоко в душе.

— Она уже никогда не возродится, — внезапно добавила Яга, обратив взгляд на Люцифера. — Насколько мне известно.

Отредактировано Maeve Thompson (2018-09-03 19:42:41)

Когда они добираются до берега, утопая по щиколотку в мягком иле, заметна была чуть сползшая линия воды. Озеро сжималось, поднимаясь в воздух, медленно и величаво вздымались крупные столбы пара. Яга зябко обхватила себя за локти, подняла плечи и поджала губы. Такой человеческий жест, что она сама почти поверила в свою обычность, повернувшись спиной к облаку и глядя на восходящее из-за деревьев солнце. Сейчас, казалось бы, время текло гораздо быстрее.

По-настоящему отчётливо наваливалась усталость, ноющая боль от порезанной ракушками ступни, жесткие, гибкие травы, оставляющие на подоле зеленоватые следы сока. Не терпится вернуться домой, наполнить ванну горячей, чистой водой и забыть об этом рассвете, укутаться помягче, заснуть под бормочущее радио или шум улицы и проснуться только далеко за полдень. Забыть о том, чью душу сегодня пронзала чуждым им обоим светом, а затем распылила над городом, приправив загробной водицей; "забыть", шепчет облако за спиной, и Яга понимает, что всё сделано правильно. Покой рядом, достаточно вдохнуть поглубже и расслабить мысли, пока Навь ещё клубится на расстоянии вытянутой руки, пока не нужно делиться родным с тысячами и сотнями.

Голос Люцифера раздражает слух, заставляя концентрироваться на смысле слов. Отнимает льнущее к спине спокойствие, ведьме приходится заставлять себя говорить. Непослушный язык будто замер от укола в стоматологическом кабинете; тон её неровный и какой-то приглушённый.

— Покоя не будет, пока не найдутся ключи ко всем вратам, — ведьма покачала головой, потирая пальцами ледяную кожу. Спокойный ветер почти обжигал, сдувая остатки капель и прибивая влажную ткань к телу. — А жалости на всех у меня не хватит.

И в самом деле, горечи почти не ощущалось, лишь отголоски тоски, когда вспоминаешь давно потерянного друга. Яга обернулась, взглянув на падшего. Сколько он мог отпустить сейчас в этот туман, сколько бед растворить за единственный глубокий вдох? Ясно ли понимает повисшую возможность отчасти умыться и освежиться после долгих дней противостояния? Сама Яга распрощалась с некоторыми моментами, безжалостно лишив себя поводов сердиться на некоторых в ближайшем будущем, но то был подход рациональный, по её привычкам. Так или иначе, Люцифер держался хорошо, что здесь, что под водой; редко приходилось использовать живые источники, и ещё реже приходилось видеть их в живом состоянии после ритуалов.

— Остальное случится без нашего участия, — Яга тихо подошла обратно к воде, остановившись около неожиданного коллеги.