Смертельная усталость.
Рафаэль возится в кухне, ищет что-то, забывая, что именно. Кажется, вино. Регилия приказывала им пить "кровь его", и есть "плоть его", красное вино всегда было в кухне у архангела и время от времени он даже открывал бутылку, угощал гостей.
Сегодня это было актом отчаяния.
В голове - гул чужих голосов, перезвон стонов, отчаяние, удушающее, чудовищное. Во рту - послевкусие чужой смерти.. Словно Рафаэль нанюхался лежалой мертвечины.
И причиной этому всему - он.
Он сам!..
Они говорили с Гавриилом об эпидемии, которая отвлечёт внимание. Умирать не обязательно всем, хватило бы десятка людей, чтобы запугать СМИ достаточно и заставить их трезвонить  во все поля лишь о новых зараженных и ширящейся черте эпидемии..

Но у них было так мало времени.
Слишком мало, чтобы Рафаэль не просчитался.
Он не удержал всё в руках.
Погибло много людей.

И ещё много погибнет - из тех, кто улетел в другие страны, уехал, выскользнул из его рук. просочился меж пальцев, Рафаэль гонялся за ними по всей планете, не щадя крыльев, пытался предотвратить...
Но это было словно попытка вклиниться в мощнейшую цепную реакцию. Которую он же запустил. Реминесценции с прошлым больно пульсировали в затылке. Так уже было. "Создай страшную сказку, чтобы их испугать. Чтобы они поверили!.." - И ещё одна пандемия, десятки тысяч трупов на улицах, уродливых, изъеденных язвами гнойных волдырей..

В двадцать первом веке всё-по-другому.
Медицина очень развита.
Но и очаг поражения будет больше.
Население земного шара ведь возрасло не в один десяток, а, может, в сотню.
А, может, в не одну..

Домой его притащил Гавриил. Чудом понявший, что возможностям Рафы наступила красочная финита. Притащил, сгрузил в комнате, помог снять водолазку, кажется, застегнутую наглухо под горло, и исчез, как не бывало.
У брата было много дел.
Ключ в дверной скважине провернулся минут через двадцать после его возвращения.
Рафаэль как раз пытался провернуть пробчатую затычку в бутылке крепленого вина, но она скользила в его обессиленных руках, кажется, его теперь не хватало даже  на это. Рафаэль прислушался к чужим шагам, узнавая их с облегчением.
Будь гостем Зак, Зак, у которого всё ещё остались ключи, Зак, которого Рафаил теперь видел так редко, тому бы довелось услышать, как можно быть безгранично старым, опытным, и умелым, но всё равно облажаться, просчитаться, всё равно принести в жертву больше, чем надо, в сто, а, может, в тысячу больше раз... Опыта и сил не хватает, когда счёт идёт на секунды. Шедевры генной инжерении, абсолютно послушные, безопасные шедевры, они не создаются за секунду, нет. Зато ошибки распространяются за доли секунд.

Рафаэль идёт по тёмному коридору,  уже зная, где Самаэль. Укладывается на диван, головой - на его колени. Крепко жмурится.
И слышит страшное.
Среди всех архангелов Рафаэль, пожалуй, выделялся самым лояльным отношениям к женщинам, и потому он уловил тот тонкий момент, что Самаэль достаточно близок с Лилит, и был очень благодарен этой женщине за то, что она была ему опорой все эти годы.
А теперь, чтобы вытащить их всех из беды, Самаэлю пришлось собственными руками её покалечить. Удивительное самопожертвование, фантастическое,  и с его, и с её стороны, можно гордиться, Отец бы правда гордился, если бы не поставил бы на них крест.

Рафаэль же - в ужасе.
Он эгоистичен сейчас в своих эмоций но первым делом представляет, каково было его брату, его любовнику, который в общем-то не привык делать такие вещи своими руками, зачем?.. И который тем более не хотел делать такие вещи самыми родными из ныне живых.
Рафаэль жмурится крепче. Ловит пальцами свободную руку Самаэля и, крепко сжав её, укладывает на свою грудь - поверх сердца.

- Сейчас-то как? Жива? Вернули зрение? Быть может, я могу помочь.. Не прямо сейчас, - голос - тихий шелест. - Сейчас не хватит сил.

Рафаэль тяжело вздыхает. Заставляет себя открыть глаза и отыскать взглядом лицо Люци. В полумраке видно лишь его очертания - и блеск глаз. Взгляд постепенно привыкает к темноте, и вот уже Рафаэль снова может рассмотреть, в который раз утвердиться - они такие же голубые и ясные, как и прежде. Только уставшие очень. Так же, как и его..

- Десять тысяч человек, - выдыхает Рафаэль, хмурясь, отчаянно прогоняя неприятную щекотку где-то внутри глазных яблок, не хватало ещё пустить слезу по тем, кто и так бы умер через десять-двадцать-тридцать лет. Ведь правда, это глупо?.. Правда, это идиотизм?.. Зачем вообще распыляться, зачем каждый раз переживать чужие смерти, как свою? Да что там, хуже своей. Рафаэль корит себя в слабости, он не может, годы идут а он не может дистанционироваться. - А впереди сколько ещё?.. Я просчитался. Снова.

Видел ли Рафаэль прежде, как самый отважный и рисковый из его братьев боялся?..
Нет.

Рафаэль не знал, что именно происходит. Крушение мечт, просто боязнь за мир, к которому так успел привыкнуть, беспокойство о Лилит, что с удивительной лёгкостью пошла на ощутимые жертвы для себя. А, может, всё вместе; это было не важно, это было позади. Но прямо сейчас, теперь, совсем рядом находился Самаэль, у которого голос подрагивал от напряжения. Самаэль, который мог отправить десятки тысяч человек на смерть за один день, да что там, за парочку часов, и хохотать, как безумный, не ощущая ничего, совершенно ничего, кроме скуки, Рафа помнит, Рафа это видел, прости Господи, Рафа даже молился за него. Долго молился.

Пока не понял, что Самаэлю это не нужно, не нужна болезная привязанность к людям, не нужно рудиментарное сочувствие к созданьям, чья жизнь так быстротечна... Как и остальным братьям. Он ведь не один такой. Скорее уж Рафаэлю впору ощущать себя чёрной овцой в семье, которой есть дело до смерти простых людей. Глупый, наивный целитель..

Рафаэль крепче сцепляет веки. Усталость бьёт в висках набатом, жжет в глазах, жжет в груди, душит горло.
Ему хочется сказать - полно, родной. Прекращай. Достаточно! Не тебе себя винить, не сегодня.
Но сам он от чувства вины избавиться не может, потому помалкивает первое время. Хоть и недолго.
Сейчас важно другое.

Люцу ведь на самом деле потрясающе не всё равно. Не столько на город, сколько на общество, в котором они сейчас находятся, на других существ, что стояли и стоят рядом с ним, за его спиной, плечами, готовые последовать. За тех, кто всё ещё не с ним.. В чём-то он был похож на Отца, смешно, он тоже нёс ответственность, столько ответственности, пусть и делал это по-другому.

- Хватит, - хрипит Рафаэль. Открывает глаза, ловя чужой взгляд. Смотрит не с приказом, не с решительностью, нет, это мягкая просьба, без нажима, почти.. - Хватит винить себя, вы тоже сделали всё, что могли, и даже больше. Никто не ожидал увидеть на передовой именно вас, брат, никто не догадывался.. Как мы поменялись ролями, а?.. Предложение насчёт эпидемии было не моим, но, во-первых, не могу сказать, что эта идея не пришла мне в голову сразу, а, во-вторых... Как подействовала, как отвлекла внимание!.. И стыдно, и страшно, и втайне в душе - радостно, всё оттого, что я трус и боюсь перемен, ведь так?.. А оттого ещё больше стыдно. Главное, что всё позади, правда? А жжение в груди пройдёт, - Рафаэль теснее сжимает тёплые пальцы на своей груди, словно держится за них, крепко-крепко. - Оно всегда проходит, позорно быстро проходит, мне ли не знать.

Вокруг - всё ещё темно. И потрясающе тихо, даже машины не шумят за окном. Лишь шторы на окнах чуть шевелятся от дуновения ветра, тоже едва заметного, тоже совсем неслышного.

Рафаэлю кажется, его сердце бьётся громко, как крепко натянутый кожаный барабан, по которому молотят тяжелой палкой.

Этот ставший вдруг неравномерным уродливый звук раздражает слух.
Заставляет вздрагивать.

Набрав полную грудь воздуха, Рафа выдыхает, выдыхает, жмурясь, ластясь к чужим рукам, пытаясь успокоиться, сократить жуткий момент слабости.

- Сын от меня отдалился, - он переводит тему, оба они сегодня говорят немного бессвязно, говорят вслух то, что о чём отказывались даже думать. - Ушел и я его совсем не вижу. Я пытался. Старался... Ничего не вышло. Вот ведь как смешно оказывается: я совсем не знаю людей, и что им по-настоящему нужно.

Сейчас, в темноте, в состоянии абсолютной и беспробудной усталости, он как никогда чувствует себя одиноким и чужим. Как никогда ощущает на собственной шкуре, что они  Самаэлем разные, настолько разные... И всё же что-то свело их именно здесь и сейчас, что-то свело и сплело воедино, потому что от этой близости, жуткой, на самом деле, и разрушительной близости ему легче нести свою ношу. Намного легче. Чужая ладонь на груди, прямо над сердцем, отвлекает, и голос, тоже такой родной и чужой одновременно, бархатный, приятный голос, звучащий с надрывом - тоже заставляет забыть о всём.

Рафаэль крепче сжимает веки, пытаясь дышать.
И просто слушает, слушает этот голос, волшебный, певучий голос, способный сбить с пути любого смертного.
Он точно знает, что только этот голос может вывести его из преисподни собственных сомнений и страхов. Рафаэль поддаётся ему и идёт на этот свет, идёт навстречу своей утренней звезде, соглашается, безусловно, Самаэль прав, они сделали, что должно, они сделали, что могли. Так было надо, даже отец поступил бы точно так же, а, может, придумал бы методы помасштабнее..

Рафаэль содрогается.
Помасштабнее - не надо.
При мысли о том, сколько людей погибнет от созданного им вируса в ближайший месяц - а сколько среди них будет детей? Сколько  бедных, кто не сможет купить себе даже элементарное жаропонижающее? Все они умрут в муках, он не сможет их найти, не смо.жет спасти... При мысли об этом ему снова дурно, но Рафаэль выплывает из этой дурноты, выкарабкивается, держась за чужую руку на груди, что ладонью слышит его учащенное сердцебиение, и за чужой размеренный, ласковый голос.
Самаэль давно уже - его якорь, один из якорей, способных удержать на плаву в любую непогоду.
С этим давно пора смириться..

- Мы похожи.. И не похожи одновременно. Самаэль, ты сейчас со мною, когда я не представляю из себя ничего. И не могу почти ничего. Это так странно и непривычно. Ты так много даёшь, - хмурится Рафаэль, - и ничего не просишь взамен. Порой, засыпая, я задаюсь вопросом - ты настоящий? Или ещё одно сновидение, иллюзия, обман, мастером плетения которых ты являешься? Но потом я слышу твоё дыхание, чувствую, как бьётся твоё сердце - под своим ухом! - и понимаю, что ты действительно здесь.

Голос целителя звучит удивлённо. Он кое-как поднимается с дивана, садясь - для того, чтобы развернуться, и сгрести Самаэля в охапку объятий. Гладить его спину через тонкой рубашки, прижиматься губами к чужому уху. Он этого не просил, ни отдачи, ни поддержки, сократить дистанцию с Самаэлем означало прыгнуть в пропасть с раскрытыми руками, ожидая, что где-то там, на дне, достигнув цели, ты разобьешься. Но пока что острые скалы казались Рафаэлю мягчайшей подушкой, он удивлялся этому и ждал, невольно ждал, когда сладкий сон обернётся кошмаром?..

Рафаэль зарывается пятерней в чужие светлые кудри, снова прикрывает глаза. Слушает чужое дыхание. Сердцебиение. Унимает собственные страхи и тревоги. Вместе с ними - и чужую усталость, гасит их, словно зажимает пальцами фитиль свечи. Сил почему-то на это хватает. Вместе с тем расслабляется сам, обмякает, опираясь боком на спинку дивана, но пальцы на чужой спине сжимает крепче.

Кошмар наступит не сегодня.