Кажется Зак не подумал о том, что придя в КОВ, к его учебной программе в колледже будет добавлено изрядное количество заданий от Гавриила по сверхъестественному миру. Как-то не подумал Олдридж, что физические тренировки будут добивать окончательно, забирать последние силы и выматывать так, что ему придётся плотно садиться на кофе и энергетики, определенно не способствующие психики парня. Которая к слову если ещё не дышала на ладан, то была уже близка к этому. Слишком много событий, слишком много того, к чему он не был готов. Просто всего было слишком. И новостей о том, что Тео ему вроде как двоюродный брат - тоже было слишком. И ночных кошмаров было слишком для него одного. Метка, хоть и смылась в священных водах Рая, казалось выжгла о себе след в голове парня, являя ему практически каждую ночь кошмары, один краше другого. Протаскивая Олдриджа по персональным кругам ада о которых он молчал, не рассказывал, держал внутри себя и не позволял вырваться в окружающий мир.
Держал, переживал их, но с окружающими был как всегда добр, открыт на помощь, поддержку, разговор и на все, что может быть нужным. Он был готов на все ради Тео, отца, Уриила и ещё многих, кто его окружал. Но не был готов на все ради себя. Не был готов переложить хоть часть того кошмара, что творился внутри. Не был готов признать, что вина за смерть мамы все ещё камнем висит на душе Олдриджа, подкармливаемая до недавних пор меткой, а теперь кошмарами и событиями, выбивающими Зака из колеи. Кажется, в попытки искупить эту вину он все больше закапывал себя и взращивал самопожертвование во всем, в чем его можно было выразить. Кажется, он и в КОВ согласился больше потому, что углядел возможность помогать и спасать больше, чем может сейчас.
И если бы хотя бы немного внимания Зак уделил бы тому, с какой скоростью его психика рушится, быть может... быть может он решился поговорить хотя бы с одним из тех, кто был так близок. Но он не уделил. Молчал. Снова и снова ощущая, как каждый круг ада сдирает с души едва зажившую защиту и щедро осыпает солью, не забывая подкинуть в сознание новый кошмар, делающий ещё одну брешь в сознании, которое кажется уже стало осыпаться как карточный домик.

Он стоял и смотрел сам на себя, бездвижно стоявшего на берегу озера, чёрного, как омут. Такого же чёрного, как стоявшая ночь вокруг, оглушающая своей тишиной . Стоял и смотрел как в водах этой черноты, множеством щупалец обвито тело матери, в беззвучном крике открывающая рот, с ужасом в глазах смотрящая на своего сына в поисках помощи. А он просто стоял, словно живая статуя,  не подвижный, скованный то ли ужасом, то ли какой-то неведомой силой.
И Зак смотрел сам на себя, бился в прозрачный барьер со всей силой, а тот рассыпался только всполохами искр и осколками невнятных слов и фраз. Рассыпался молниями и разводами по своей прозрачной плоскости, не пропуская ни звука, не ломающийся под натиском ударов. Чувство бессилия, страха и паники накатывали огромными бушующими волнами, сбивая, заставляя забывать как дышать и кажется Зак захлёбывался в этих чувствах, тонул и от бессилия, пытался расправить крылья, но те лишь дикой болью отдавались в спине и пронизывали все тело, отдавая в грудь, в лёгкие , в сердце. Эта боль пронизывала все сознание, сжимала беспощадными тисками, уничтожала и крошила все внутри на мелкие осколки, звоном начинавшие сыпаться сверху, вперемешку с падающими перьями чёрного и белого цвета, опускающиеся вокруг ровным слоем, словно снег. Он все бился, не обращая внимания на разбитые и кажется, уже переломанные руки, пытался не обращать внимания на эту боль, на перья, которые все сильнее падали, разрезая кожный покров в местах, где прикасались, подобно множеству скальпелей. Ему казалось, что он умирает. Сейчас. Здесь. Не в силах спасти уже не маму, а стоявшего и медленно опускающегося в пучину этого озера, Тео. Смотрящего на него пустым и потерянным взглядом, в своём величии , но с искаженным болью лицом. А Зак все бился, все пытался пробиться к нему, схватить и вытащить от кажется, несущей погибель спокойной глади воды, медленно сковывающейся льдом, скрывая под толщей и прозрачностью лицо того, кого Олдридж боялся потерять. Того, кто стал для окончательно потерявшегося в происходящем, собственной жизни, чувствах, эмоциях ангела своего рода маяком, тёплым камином и тем, с кем было легче, теплее, спокойнее, не смотря ни на что.

- Тео! - Олдридж подскочил от звука собственного голоса, резким движением вытаскивающего парня из сна за шкирку и кидая в реальность, которая была какой-то болезненной, холодной, наполненная беззвучной злостью и потерянностью. Заку пришлось несколько раз проморгаться, чтобы понять, что уже не во сне, а в квартире Тео. Вот только почему сейчас здесь не было так спокойно, как обычно? Почему сейчас внутри было так же больно, как минутой назад во сне?
Ангел провёл рукой по лбу, вытирая холодную испарину от кошмара и чувствуя, как все ещё колотиться сердце. Но внутренние ощущения вопили, сходили с ума, накрывая Олдриджа волной эмоций сидящего рядом демона.
- Тео, - кажется облегчение в голосе Зака было слышнее самого голоса парня. Это был сон. Это был ещё один чертов кошмар. С Тео все было в порядке. Он был здесь, рядом, живой. Вот только...
- Что с тобой ? - парень положил руку на плечо демона, пытаясь заглянуть в глаза, думая, почему же он опять чувствует эту пустоту и боль внутри того, у кого ещё утром этого не было.

Отредактировано Zachary Oldridge (2018-10-03 10:14:06)

Сердце предательски отбивало рифы, словно было барабанной палочкой в руках умелого барабанщика, и при этом же, оно было тем самым барабаном, по которому неистово, быстро, не жалея сил, отбивали партию, вбивая с каждым ударом еще больше боли, сдавливающей снаружи, и разрывающей изнутри, от несоизмеримого с размерами небольшого органа, количества. Отдавая пульсацией в голове, разгоняя по телу и кажется загустевшей крови адреналин, который был порождением леденящего пальцы страха. Страха, буквально пронизывающего Олдриджа невидимыми нитями, сплетаясь вокруг него, вокруг легких и горла, не давая толком сделать вдох, вокруг тела, ломая что-то внутри, заставлял прислушиваться к окружающим эмоциям, чтобы понять...понять, почему родной человек, которым еще утром Тео ощущался, сейчас был чужим, был одним большим скоплением холодной пустоты. Одним скоплением темноты, боли, холода, страха. И эти эмоции били волнами, ощущались каждым нервом Олдриджа, холодом бегали по спине, разгоняли и без того бешено бьющееся сердце после кошмара минутой назад еще больше. Заку даже казалось, что он их видит. Ему казалось, что если он протянет к ним руку, то сможет ощутить, что они вполне осязаемы. Слишком они были сильными. Разбивающими хрупкое спокойствие Тео, которое Закари восстанавливал, латая внутри того черную дыру, сглаживал острые углы, стягивал с него все плохое и беспокоящее, как только демон проваливался в сон рядом с ним. Забирал, потому что мог. Потому что должен был. Потому что любил. Нет, это не было тем чувством, о котором кричали все на каждом углу. Не было тем, что можно описать. Даже Олдридж не смог бы полностью сформулировать то, что испытывает. И он был рядом, как и обещал.
Не потому что боялся нарушить обещание, не потому что ему было что-то надо, не потому, что Зака преследовали призраки прошлого и съедало жгучее чувство вины, откусывая от его души и сознания каждый день по куску. Не большому, нет. Это тянулось вечность по ощущениям. Рядом с Тео было легче, все заживало, затягивалось, но потом наступала ночь, и чувство вины прилетало орлом и клевало Зака, а он не смотря на это все молчал, не говорил о кошмарах, которые накидывались на него как только он переставал стоять стражем между Тео и его демонами, его мыслями, которые причиняли хоть какой-то вред. Накидывались, когда вымотанное сознание отключалось, утаскивая нафиля в сны, в которых он давно уже не видел покоя и отдыха, и топили Олдриджа. Выворачивали душу, заставляли обессилено волочиться по острым камням собственных мыслей и страхов под оглушающий смех демонов персонального ада Закари Олдриджа. Ада, в котором он не спас мать, ада, в котором еще совсем недавно он готов был быть судьей и палачом для каждого, кого бы увидеть. Ада, в котором кажется блуждал все сильнее, все дальше уходя от единственного выхода - сказать хоть кому-то, что с ним происходит. Признать, что ему плохо, что ему нужна помощь.

Но он молчал. Скрипел зубами от боли, переживал панические атаки наедине с собой и все больше боялся смотреть в зеркало. Боялся увидеть там совсем другую версию себя. Слабую, избитую и не способную никому помочь. Он должен был быть сильным, справиться, он всегда справлялся. Всегда находил силы, и сейчас найдет. Ради отца, ради Тео. Он был готов проходить свои круги ада раз за разом, чтобы помнить, что такое боль, чтобы забирать ее у Тео, добавлять к своей, перемешивать и проживать уже не деля. Но кажется в своем самопожертвовании не важно по каким, причинам он просто не замечал, насколько для него одного, пусть и не человека, но стала уже слишком. Он был готов упорно биться головой в стену собственной упрямости, бить себя кулаком в грудь и убеждать всех во круг, что с ним все в порядке. Отшучиваться от происходящего. Он был готов делать что угодно, но не готов был на самом деле помочь себе. А может, и не хотел. Подсознательно считая, что заслуживает все это. За смерть матери, за то, что не верил ее словам, за все.

Да и не мог он предстать перед Тео таким. Не мог дать ему почувствовать, насколько ему плохо, страшно, насколько отчаянно он цепляется за присущее Заку поведение развеселого парня. Не мог, потому что демону и без того было достаточно своих проблем, чтобы разбираться с разбитым нафилем. В конце концов, это Закари решил остаться, и Диккенс ничем не был обязан ему. Не был обязан переживать. Было достаточно, что он был. Было достаточно, что рядом с ним Олдридж получал возможность подлатать себя и успокоить хаос в голове и внутри.

Но сейчас он был не с ним. Не рядом. Сидел в паре сантиметрах, но все было не так. Было холодно, болезненно, страшно. И напряжение, пробежавшее в тот же момент, как рука Олдриджа коснулась плеча Тео.
Закари раздумывал несколько секунд, не решаясь оставить руку или убрать. Внутрь закрадывались слишком разные мысли, слишком страшные, слишком болезненные. Олдрижу казалась...нет, он скорее чувствовал, что является причиной это раздраженности, этого напряжения последовавшего после прикосновения. Чувствовал, и и ощущал, как паническая атака подкрадывается, скользнув тенью за спину нафиля, готовая накинуться на него, выбивая землю из под ног, выбивая воздух из легких. Он боялся потерять того, кто был так нужен. Боялся слишком сильно. Слишком. Убрав все же руку в нерешительности, он взглянул в глаза Диккенсу и еще больше похолодел. Ему не надо было быть таким же мудрым, как отец, чтобы чувствовать эмоции близкого человека, уже занявшего свое место в душе и сердце. Ему не надо было спрашивать, чтобы увидеть пустоту в глазах Тео. Пустоту, с плескавшейся в ней болью. в большей степени, разбавленной раздраженностью, злостью, страхом и немым вопросом.

-А, эм.., - парень глубоко вздохнул, пытаясь найти в себе силы произнести хоть какие слова, пробиваясь через все еще не дающий вздохнуть нормально страх, - Гавриил завалил заданиями, - он закрыл крышку ноутбука, неприятно отсвечивавшего бледным светом. Да и какая к черту учеба и мысли о ней, когда с Тео происходило что-то страшное.
- Если я спрошу, что случилось, ты расскажешь, или снова предпочтешь уклончиво ответить? - Зак вернул свой взгляд к глазам и лицу Диккенса, которое было слишком бледным. Слишком осунувшимся, - поговори со мной, я же могу помочь, хоть немного, - голос Олдриджа звучал тихо и с привычной заботой, но было слышно как он прыгает от волнениях, страха и паники.

В самом деле мешало Заку признаться. Что мешало ему позволить себе то, что всегда принимал в людях? Что никогда не осуждал и был готов помочь, был готов сделать все, чтобы было не так больно. Что бы было не так страшно, одиноко. Готов был принять слабость и нужду в помощи. И вправду, что ему мешало хотя бы раз взять, и например пойти к психологу. Не позволяя себе вмешивать близких в свои проблемы, что мешало ему обратиться к тому, кто готов помогать так же, как и он. Наверно, ничто. Наверно, ничто не мешает делать такое людям, которые себя ставят выше остальных. Он проходил это в колледже. Это было правильно. Есть "я" и "мои" потребности на первом месте. Это было правильно со стороны психологии, со стороны самосохранения. Но он был другим. Он не входил ни под одну категорию, не смотрел на мир как все и был готов отдать себя всего. Был готов давать людям и близким все, что в его силах, не смотря на то, какую цену платит в итоге за это сам. Не замечая, не обращая внимания, не задумываясь.
Он просто не считал себя кем-то, кто важнее. Не считал, что его проблемы важнее других. Он просто привык быть Закари Олдриджем, парнем, что справлялся со всем сам, защищая единственного близкого человека, и не позволяя перекладывать на ее плечи хоть одну из своих проблем. Но что мешало ему, разбитому, уничтоженному потерей, корившему себя за смерть, попросить помощи. Хотя бы немного. Разговора, исповеди. Просто открыть дверь внутрь себя, впуская свежий воздух от поддержки и быть может, заботы.
Он мог пойти к отцу, зная, что тот поможет. Закари знал, что Рафаил сможет залечить израненную душу. Сможет дать ему спокойствие. Не временное. На всегда. Знал, но не шел.
Ему надо было это чувствовать. Эту кровоточащую рану внутри себя. Нужно было переживать, чтобы смотреть на себя в зеркало и быть сильнее. Чтобы не увидеть в том же отражении измученного, кричащего молча о боли парня. Он был готов спасать близких. Готов был жертвовать собой. Но сам себе он был врагом. Если бы Зак задумался, он был это понял. Понял, что за эти почти три месяца сросся нитями ненависти к самом себе с жестокой копией самого себя. Той копией, что сидела внутри и втыкала ножи в душу изнутри, медленно проворачивая их, улыбаясь жестокой и кровавой улыбкой. Понял бы, что взрастил в себе своего личного демона. Не такого, который обнимет и даст сухую одежду. Не того, кто уложит спать и накинет плед на уснувшего Зака на диване. Другого. Того, кто смотрел на Зака его же глазами, позволяя ангелу приносить себя снова и снова на алтарь спасения всех, кого можно. Того, кто давал ему возможность считать, что так и должно быть. Что больно должно быть ему, а не окружающим. Демона, что своими цепкими ледяными пальцами проникал в нутро, сдавливая волнами боли.
Он боялся показать себя разбитым. Боялся показать Тео, какие на самом деле руины внутри Зака, живущего с вечной улыбкой. Боялся показать, что он сидит на этих руинах, измученный сам собой, несмело греющий руки от костра, теплом которого был Тео. Боялся.

Зак не боялся того, кем был Тео. Не боялся, что тот может сделать, не боялся того, что Диккенс делал когда-либо. Олдриджу это все было не важно. Он смотрел на Тео по-другому. Знал кто он и просто принимал какой есть. Отдавая себе отчет, чувствуя, как внутри каждый раз сопротивляется его ангельская сущность в стремлении Закари лечить демона. Чувствовал, и переступал через это. Молчал о том, что это болью отдавалось в грудной клетке, пронизывая тело к основанию крыльев. Молчал, потому что Олдриджу было плевать. Он бы и крылья отдал, если бы ему сказали, что после этого Диккенсу больше никогда не будет больно. Что никогда он не придет таким же разбитым и потерянным, как в тот вечер. Он бы отдал все.

И сейчас, захлебываясь эмоциями демона, Олдридж чувствовал собственное бессилие. Рушился внутри от осознания, что не может защитить никого. Не может защитить и уберечь того, кого любит. Бившееся еще несколько минут назад колибри сердце, сейчас кажется не просто встало, а разлетелось на части. Вызывая дикую боль, заставляя внутри все скрутиться в один большой узел, с оголенными нервами. В огромный узел, который окунули в Мертвое море. Кажется, Олдридж даже забыл, как дышать, чувствуя, что если сделает вдох, то просто захлебнется. Утонет в этих эмоциях, в этом страхе за Тео и в отчаяние за свою бесполезность, за слабость.
Он слушал. Он слушал и чувствовал, как внутри все рушится, осыпается теми самыми перьями из сна, четко и равномерно разрезая все внутри множеством мелких, но болезненных порезов, из которых нутро заполнялось только одним. Болью. Кажется, вся боль, что когда-либо была им забрана, вся боль, что он испытывал, сейчас была тем, что могла и кажется хотела похоронить Зака живьем.
Ты никто, Закари Олдридж.
Ты не смог уберечь никого.
Ты не заслужил.

Каждое слово Тео вбивал очередной гвоздь. Каждое слово рушило тишину. Рвало сознание в клочья. Рушило. Боль становившаяся только сильнее, рука об руку с леденящим страхом уже плясали на остатках души Олдриджа. Плясали и выжигали остатки последней веры в самого себя. В то, что он с чего-то решил, что ему будет доступно что-то большее, чем он заслужил. Что ему будет можно любить и быть любимым. Что внутри может не болеть так сильно, потому что есть кому обнять и принести успокоение.
Смешно.
Слишком смешно. Слишком наивно.
Он был достоин только забирать боль и уничтожать себя, пока от Закари Олдриджа не останется только имя, которое исчезнет так же быстро, как и появилось когда-то.

Нафиль даже не знал, как сильно сейчас на его лице все было можно увидеть. Все, что он так скрывал, не давал узнать, чтобы не приносить боль и проблемы, которых и без этого было не мало. Не знал. Но больше не мог контролировать ни одну свою эмоцию. Даже с учетом, что их осталось как выживших после расстрела. Кажется, его сознание играла в русскую рулетку после каждого слова Диккенса. Только патрон был не один и пять пустых, а их было пять. И только один из шести выстрелов мог бы дать шанс схватиться за что-то внутри, что не даст падать в омут боли. Но спасительной осечки не было. Были только глухие выстрелы. Такие же глухие, как слова Тео в звенящей, ледяной тишине квартиры.

- Тео,я... - Зак попробовал произнести хоть что-то, но голос надломился и прозвучал слишком тихо, теряясь в коме, подступающем к горлу. Паника цепкой хваткой сжала горло и била по дых, с особой жестокостью, искусно, не давая набрать полные легкие воздуха, - что..., - он смотрел на демона полными боли и непонимания глазами, не зная, что делать и за что цепляться. Не зная, что говорить. И говорить ли. Тео говорил болезненные вещи, которых не было, но в которые кажется, верил демон. Говорил то, чего Олдридж никогда бы не сделал.

- Я не предавал тебя, никогда, - голос отдавал хрипотой, от все еще сдавленного всего нутра. Он потянулся к руке Тео в попытке взять его ладонь в руку. Дать почувствовать, что он рядом. Он не может быть погибелью. Он его любил. Был готов на все. Он берег это хрупкое между ними. Пытался. Как умел. Видимо, он и правда не достоин.
Я с тобой.
Не то.
Я люблю тебя.
Может это?
Ты нужен мне.
- Видимо, ты нашел способ, который так искал, да? Способ, делающий твои слова о том, что ты создан для боли - правдой. Нашел способ заставить меня уйти, потому что взращивать свое одиночество и боль - это все, что ты умеешь? - голос Зака звучит чужим даже для него самого. Не те слова. Не его слова. Не сейчас. Закари снова смотрел на самого себя сквозь прозрачную стену, не в силах совладать. Снова бился окровавленными руками в нее, смотря на то, как демон, которого он пропустил сам в себе восстал. Заставляя порушенную психику Закари играть в свою безумную, болезненную игру. Вытравливая из парня остатки света, сменяясь чем-то темным. Сменяясь противоположностью того, что обычно нафиль делал. Он бился, в панической агонии, маленький сгусток света, истекающий кровью в прозрачную стену, по ту сторону которого стоял Олдридж, несущий гнев, злость, ненависть, боль. Все то, что было полной противоположностью. Легким движением уничтожая Зака, стремившегося сейчас крепко обнять Тео, прижать к себе, всего лишь топя его в боли и тоске, устраивая пепелище и руины, втаптывая в пепел всю заботу, все добро, весь свет.
Олдридж встал, смотря на Тео полным боли взглядом, крича изнутри, прося о помощи, о понимании. Взывая в безмолвном крике. Пытался вынырнуть, закричать, выгнать из головы не свои мысли, выбросить все то, что стремилось разрушить Олдриджа окончательно, добить, сломать, довести до конца то, что не сделала метка.
- Тебе так нравится, да? Так? - он всматривался в Тео.
Я люблю тебя, Тео. Помоги мне, Тео. Кажется, я умираю, Тео.

Отредактировано Zachary Oldridge (2018-10-04 01:17:27)

Он всегда шутил про особенности воспитания. Всегда прикрывался этой фразой, как щитом. Шутил. А шутил ли? Сколько в этой фразе на самом деле было шуткой, а сколько неосознанным молчаливым признанием в том, что все совсем не просто. Что все совсем не так, как на самом деле. Он шутил. Сбивал этим те самые попытки ему помочь, которые Олдридж упорно не пускал к себе.
Особенности воспитания. Чьего? Никто не спрашивал. Достаточно было добавить "религиозной" и вопрос сворачивался сам собой, оставляя парня наедине со своим адом вновь. Всего лишь одно слово.
Так чьего воспитания были особенности, заставляющие Закари быть таким, каким он являл себя миру. Быть оптимистом до последнего, улыбаться, шутить и помогать просто так, потому что может. Потому что должен. Потому что искал в этом искупления вины. Искупления, которое никогда бы не подарил себе. Даже если бы в своем самопожертвовании стерся бы полностью. Не подарил бы, даже если переродился и вновь вернулся в этот мир.
Воспитание церкви? Учившей его почитать родных, помогать нуждающимся и нести свет и любовь. Воспитание матери, до последнего скрывающей, что у нее рак. Молчавшей в своей искренней попытки защитить сына. Воспитание самого Олдриджа? То, что он из себя лепил всю жизнь, исправно выправляя и делая надежным плечом. Сохраняя в себе лучшее, что было. Взращивая свет, в котором топил проблемы. В котором переживал все сам, убеждая, что все это делает его сильнее. Что это все так, как должно быть. Что так правильно, и не важно, насколько тяжело или больно. Не важно, сколько сил моральных и физических уйдет. Пожалуй, ответа не было. По крайней мере, Закари бы не смог ответить, задай ему хоть кто-то этот простой вопрос - " а чье воспитание, Зак?"
Не ответил бы. Растерялся, и не нашел бы больше чем защититься. Оставаясь перед вопрошающим именно растерянным и уставшим, и быть может признавшимся, что иногда и ему нужно то плечо, на которое можно упасть и опереться, а не утонуть внутри своих мыслей и проблем. Но никто не спросил. Ни тогда. Ни сейчас. Ни разу с тех пор, как он приехал в Дублин. Ни разу, за то время, что его жизнь летела стремительно в неизвестном направлении, снося на своем пути все, что было более менее устойчивого внутри Олдриджа после смерти матери. И все это ровным слоем ложилось на эту раны, проваливалось в нее и делало только больше, больнее, заставляло все больше хоронить все внутри. Собирать свое сознание каждое утро хоть во что-то более менее целое.
И Зак был рад, что никто не спросил. Был рад, никто не увидел, каким внутри он был разрушенным. Страх оказаться слабым тогда, когда нужно помочь - это  Олдридж боялся. Он был слабым у ее постели. Не убедил. Не подумал, что может стоило быть настойчивее. Не помог, потому что был слабым перед ней в тот момент, едва осознавая себя в реальности и методичных слов врачей. Слабым, смотря в ее больное лицо, в глаза, в которых с каждой минутой угасал свет. И больше он не собирался так ошибиться.

Но был ли Зак прав? Насколько его решение было правильным. Насколько правильно было молчать и умалчивать малодушно, из-за страха о своем состоянии перед Тео, которому доверял все, что происходило вне. Доверял все, что не касалось персонального ада внутри, выжигающего Олдриджу душу, которая латалась присутствием рядом Диккенса. Его Тео, которого он любит. Его Тео, красивого, знающего если не все, то почти. Его Тео, дарящего Заку лечащий бальзам на душу теплом и спокойствием, что окутывали нафиля рядом с ним. Демона, чья боль была без вопросов забрана себе, потому что Закари казалось, что чтобы не происходило внутри у него - Тео куда больнее. Быть может, если бы он рассказал, они нашли решение вместе, но страх тянувшийся с весны не позволял подкидывать разбитому Тео еще большую боль, к которой тот не имел никакого отношения и не должен был. А быть слабым перед тем, о чьем спокойствии заботился, Закари не мог.
И так шли дни, недели, ладно складывающиеся в месяца, а руины внутри становились все больше. А личный демон только посмеивался и выкладывал новые кубики в мыслях Зака, легким движением ведя Олдриджа туда, от куда он уже не выберется. Всего лишь одно сомнение в самом себе...всего одно, выросло в погибель Закари. Погибель, которую он не видел. Не хотел видеть. А может видел, но продолжал наказывать себя и разбиваться.

И сейчас, пытаясь выкарабкаться, исправить, починить, нафиль захлебывался внутри себя самого. Искал хоть что-то, за что уцепиться. Но ничего не было. Ничего не было в мире Закари Олдриджа, который медленно умирал сам в себе, в водовороте своей боли и боли Тео. Боли, которая взлетела после слов Зака. Стала еще острее, глубже. Еще более нарушавшей остатки восстановленного в Тео. Разрушая все на своем пути. Боль и пустота.

Нет, Тео. Не виднее.
Он все еще пытался справится с самим собой. Пытался запихнуть появившегося Олдриджа, которому не было места ни в жизни самого Зака, ни в его жизни, где был Тео.
Но не было опоры под ногами. Не было ни одной дощечки. Не было ни одной хрупкой ветки, за которую бы он зацепился. Ничего. Только страх, боль, пустота и холод, которым Зака обдавало каждое слово Теодора. Замораживало что-то в остатках разодранной души и сердца и беспощадно кидало в ближайшую стену.
Нет, Тео. Ты не прав.
Остатки сознания и ощущения реальности происходящего бились в истерики. Кричали, царапались внутри. Вытаскивая бог знает каким чудом из этой тьмы светлые моменты того, что было между этими двоими. Вытаскивая и становясь кратким вдохом хоть какого-то воздуха, казалось бы, дарующего возможность выжить, но на самом деле, делая еще больше. Под натиском слов демона, которые убивали. Точными ударами.

Ты. Не. Нужен. Мне. Зак.
Одно слово - один удар сердца. Последние пять ударов, разгоняющие кровь вперемешку с болью по телу Закари. За сколько ударов сердца можно почувствовать, что ты сейчас умрешь. Можно ли вообще почувствовать тот самый момент?
Зак стоял перед Тео. Смотрел в его глаза, чувствуя, какое чужое выражение лица сейчас видит тот, ради которого Олдридж был готов на все. Умереть тоже, если бы пришлось. Но не так. Не сломав своими словами Диккенса. Он стоял и молчал. Пять слов. Пять ударов. После ничего. Гулкая тишина, разрывающая перепонки. Вязкая темнота, затаскивающая на дно. Больше не было ничего. Больше не осталось ничего. Совсем?

Я все еще с тобой, Тео.
Он стоял замерев. Не шевелился, не моргал, не отводил взгляд. Просто погружался в омут глаз Диккенса, растворяясь в боли. От Закари Олдриджа оставалось слишком мало. Не достаточно, чтобы помочь. Он снова был слабым. Он снова терял того, кого любит, потому что не мог помочь. А может просто пора? Пора признать, что он бесполезный, никому не нужный подросток? Ни на что не способный. Может, просто перестать сопротивляться и остаться разбитым, искалеченным. Кем-то, кому уже не будет дело ни до чего.
Он чувствует под ногами то самое дно, которое должно стать погибелью. Последние едва пробивающиеся лучи надежды, что все еще быть может можно исправить, что это сон - таят. Становясь все тоньше, погружая Зака в кромешную темноту, где не больно уже. Где просто нет ничего.
От Олдриджа осталось только слабая и бледная тень.

Почему, Тео?
Олдридж смотрит на него. Тишина длиться вечностью. Проходит несколько минут, но кажутся они вечностью, прежде, чем нафиль закрывает глаза.
Закрывает и не видит Тео, но видит самого себя. Смотрящего на него пустыми черными глазами. Бледная тень - Зак и его персональный демон - Закари Олдридж. Иронично. Полюбить демона ангелу. Иронично, когда внутри сидит свой демон.
Не иронично. Больно. Страшно. И смешно.
Не такие уж они и разные. Теодор, демон, убивающий единожды предавшего. И Закари, пытающийся отдать себя, чтобы спасти демона.
Не такие уж и разные, потому что его демон был сейчас с ним. Пронзительно смотрел его же глазами на бледную тень и вопрошал, почему же, Зак, тебя бросили. От чего ты не нужен никому, что все так стремительно уходят.
Это не его мысли. Он это слышал. Ему это говорил совершенно другой, пусть не человек, но очень важный. И кажется, вот она заветная возможность. Вот оно дно, от которого Зак может оттолкнуться. Он должен справится, ведь это уже было. Только Закари не был таким разбитым.

Все мои демоны прямо здесь. Говорят параллельно с тобой, спрашивают, когда за нами придут. Почему мы никому не нужны. За что нас бросили.
Не обязательно пытаться отталкивать всех и помочь я тебе хочу, потому что все заслуживают кого-то рядом.
Нужные слова. Он сказал тогда нужные слова и сделал верный выбор. Осознание этого дает последние остатки сил, позволяющие оттолкнуться от тихого дна и вынырнуть, жадно хватая воздух ртом, и снова погружаясь в боль, но уже держась за последнее, что может помочь.
Он уже говорил это. Он уже пытался прогнать Олдриджа.
Не может быть так больно, если Тео он больше не нужен. Зак не верит. Но он слабый, разбитый. Он не может помочь и спасти Тео.

- Нет, - Зак открывает глаза, тихим голосом нарушая тишину, звоном разлетающаяся в стороны, возвращая Олдриджа на два месяца назад, - ты снова это делаешь. Ты снова выставляешь штыки и заставляешь уйти, - лицо нафиля приобретает присущие ему черты беспокойства, но уже оттененные внутренним крахом ангела, - ломай меня. Давай. Хочешь причинить боль? Вот он я, снова перед тобой. Если станет легче. Бросай в меня любыми словами, всем, что там тебе навязали. Обвиняй. Доламывай, ты все равно не сломаешь меня сильнее, чем я сломал сам себя и ломаю уже четвертый месяц, а если и сломаешь - пусть так, - его голос ровный, уверенный, но сломленный уже, обессиленный. И ему страшно. Страшно за Тео. За то, что с ним сейчас было. Он не может спасти ни себя, ни Тео. Не может просто взять и забрать все это. Не может. Но если ему суждено погибнуть - то он погибнет здесь, рядом с Тео.
- Хочешь - убей. Если веришь, что я предал тебя, если веришь, что мне нужен кто-то другой, если веришь в то, что я такой же, как остальные. Давай. Если я твоя слабость, уязвимость. Будь тем, кем ты являешься, если это тебе поможет, - он делает шаг назад. Ему страшно и больно. Он слабый. Может и правда, лучше Закари Олдриджу умереть?

Отредактировано Zachary Oldridge (2018-10-04 05:04:34)

Зак смотрел на Тео полупустым взглядом, чувствуя, как паническая атака на пару с огромным комом в горле начинает добивать последнее, что в нем еще трепыхалось в попытках жить. Последнее, что он наскреб в себе, чтобы прогнать не себя, чтобы вернуться таким, какой он есть. Показать Тео, что он все равно с ним, пусть и не может дать ему облегчение прям сейчас, но все же. Но он не справился. Он снова был слабым и бесполезным, и Тео ускользал от него. Из его жизни. Прогнял уже не так, как тогда. Да, прячась за этими словами, и наверно все же испытывая к Олдриджу что-то, но видимо такой Зак ему был не нужен. Видимо, он уже ничего не может сделать. Просто стоять и смотреть, как под тяжестью слов Тео рушатся остатки прекрасного города, который они построили будучи друг с другом. Прекрасный город добрых чувств, в который Закари вкладывал все, что мог и как мог, сейчас, сыпался словно песок в руках, не оставляя ничего, кроме мелких крупиц, сдуваемых ледяным ветром.

Бьющееся сердце отзывалось дикой болью внутри. Сдавливающей, пронзающей все тело. Сжимающей. Выворачивающей всю душу наружу изнутри. Зак снова захлебывался. Словно тонул в боли, но бороться с этим уже не было сил. Он не мог. Не мог найти больше ничего, за что зацепиться. Он Закари Олдриджа не осталось даже бледной тени.

- Все..., - едва слышно протянул парень, практически беззвучно, рассеянно смотря по квартире, в которой было так тепло и спокойно, но сейчас... холодно и больно. Это больше не было его домом. Это больше был не его Тео, - к утру меня не будет, раз ты так желаешь, - отстранено произнес парень, последний раз смотря на демона. Хотелось кричать от боли. Хотелось выть и лезть на стену. Хотел выдрать из себя всю боль, чтобы она не мешала собраться и схватить Тео за плечи, прижать к себе и не отпускать. Но Олдридж уже не мог. С каждым ударом сердца внутри просто умирала еще одна часть Зака. С каждым вздохом он все больше становился мертвым. Не было больше ничего важного и нужного. Ничего.
Только боль и пустота. Ему больше ничего не было нужно.

Тенью скользнув из гостиной в ванну, Зак включил воду и плеснул себе водой в лицо. Утром его уже не будет. Наверно, стоит просто уехать. Вернуться, или выбрать другой город. На время. Потом, вернуться отцу. Наверно. А может проще исчезнуть? Никому он не может принести счастья и радости, так зачем? Если он просто бесполезный подросток.
Закрыв воду, парень обхватил края раковины, всматриваясь в свое отражение, но даже не видя там себя. От Закари Олдриджа не осталось ничего. А если не осталось, то какой смысл в жизни? Для чего? Зачем все это, если он ничего не может. Если он бесполезный.

Развернувшись спиной к раковине, Зак глубоко вдохнув, скользнул по ванной взглядом, невольно поежившись от воспоминаний, как отогревался тут в день, когда Тео предложил ему остаться. Воспоминание больно резануло по сердцу. Но уже не добивая. Нечего было. Зато глаза наткнулись на ножницы, мирно стоявшие в стаканчике, поблескивая холодной сталью. Зачем жать, когда ты уже мертв?
Олдридж подцепил ножницы пальцем и тихо опустился на пол, прижимаясь спиной в прохладной тумбе под раковиной, прокручивая в руках холодную сталь. Всматриваясь в свое искаженное в них отражение.

Он уже даже не думал, что делает. Он просто устал. Просто больше не было ни сил, ни желания жить. Не потому, что Тео ушел, а потому, что Тео больше не было в его жизни. Потому, что это было последним, что могло добить Олдриджа. И долбило.
Это было больно. Очень больно, рвать на самом себе кожу вдоль руки, от сгиба вниз. Это было больно ровно на столько, насколько становилось легче с тем, как кровь вытекала из руки расползаясь темно-красной лужицей по полу ванной. Бешено колотившееся сердце замедлялось с каждым ударом, даруя облегчение и начинающиеся забвение. Просто...просто лучше было Закари Олриджу умереть.
- Я всегда буду за твоей спиной, Тео, - едва слышно прошептал парень, обессиленно роняя руку с ножницами на колени и проваливаясь в кромешную темноту, едва пульсирующую редкими ударами сердца. Практически не ощутимыми.