Помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,
Ни злой немочи, ненасытной, будто волчица -
Ничего страшнее тюрьмы твоей головы
Никогда с тобой не случится...

Дыши. Просто дыши. Вдох. Выдох. И снова, по кругу. Держать себя в руках, сохранять спокойствие - мантра, повторяемая изо дня в день, минута за минутой, проходящая лейтмотивом через всю ее жизнь, нескончаемая, тугая, как обруч, единственная константа.

Просто. Дыши.

Психолог говорила, что во всем виновата нервозность. Неумение социализироваться в обществе. Что ее воспитание, привитое в монастыре с карательными подзатыльниками, совершенно не приспособлено для современной жизни. Ей нужно открыться людям, пытаться влиться в социум, общаться не только с начальством при помощи кратких фраз, но и искать друзей. Ей говорили, что так проявляется стресс от новой обстановки, постоянной работы, и бог весть еще чего. Психолог много что говорила, и смотрела так сочувственно, словно бывшие монастырские ученицы только и способны, что жить в коконе из своих проблем. Деборе казалось, что все эти советы – просто набор бесполезных фраз, не применимых в реальной жизни. Не сопоставимых с ее ситуацией. Да и как ей открыться людям, если единственное, о чем она могла говорить без отвращения – книги, до которых дорвалась, стоило оставить за спиной деревянные двери собственной тюрьмы. Книги, которые были понятнее людей, ближе и теплей: шелест страниц заменял бесконечные разговоры ни о чем; буквы, пропечатанные на пахнущей типографией бумаге - чужие улыбки; долгожданное погружение в философию новых авторов – интимнее, чем самые близкие прикосновения.  Она сама выбрала свой путь – и пускай он подразумевал одиночество и нелюдимость, ей нравилось, правда, нравилось, пока она не начала сходить с ума.

Легко сказать, что в чужих проблемах виновато воспитание, асоциальность. Легко, когда не пытаешься вникнуть в корень всех проблем. Дебора не могла сказать, что мисс Хекер – ее психолог – не старалась, просто она, кажется, мечтала сдать проблемную клиентку на руки психиатрам, либо просто выкачивала ее деньги. В любом случае, она не помогала. Не объясняла безумия, творящегося в ее голове. Миссис Хекер лишь улыбалась так приторно сладко, складывала руки на дубовом столе, словно специально выставляя на показ огромное обручальное кольцо, как будто бы ее клиентам не все равно. На стенах ее кабинета висели бесконечные дипломы и грамоты, на столе стояла праздная рамка с фотографией с мужем, и Дебора вечно натыкалась на нее взглядом, пытаясь не смотреть психологу в глаза. В ней было что-то… раздражающее, хотя у нее никак не получалось трактовать причину возникновения собственных эмоций.

Да и, что уж там говорить, вся ситуация, когда она была буквально вынуждена ходить к этой женщине – раздражала. Привычный уклад жизни, который успел сформироваться за те годы, что она оставила монастырь и прожила самостоятельно, рушился, от какой-то гребанной случайности, приключившийся в один неправильный вечер. От воли случая и вынужденной задержки на работе. От какого-то идиота, решившего поразвлечься. Дебора не считала себя идиоткой: поверить в то, что волны безумия, непонятного желания, буквально туманившего голову, всего-то посттравматический синдром она не могла. Как и в то, что вылечится простой групповой терапией.

- Понимаете, мисс Кроуфорд, жертвам изнасилования иногда сложно прийти в себя. Возможно, это повлияло на ваши комплексы, которые Вы до этого так усиленно скрывали. Мы работаем над тем, чтобы Вы для начала хотя бы мне открылись, но пока что с этим проблемы, и это нормально. Главное, чтобы у вас начались улучшения, правда же?

Улучшения, которых никогда не будет – Дебора уже даже не пыталась фальшиво улыбаться, лишь ждала, когда оплаченные сеансы закончатся, чтобы прекратить бесконечные мытарства. Что толку, если каждый выход на улицу превращается в войну с собой? Что толку, если дом уже захламляли бесполезные сумки, туфли, одежда и косметика, которую она буквально скупала в собственных приступах, никак не способная это контролировать. Что толку, если ей, по-хорошему, следовало лечь в клинику на обследование, что сломало бы ее жизнь и дальнейшие планы, что совершенно не дало бы ей возможности развиваться и идти вперед. Чертов диагноз, способный перечеркнуть буквально все.

Просто. Дыши.

Она сжала пальцы на холодном искусственном мраморе, заставляя себя успокоиться, взять собственное сознание под контроль. Даже простой поход до кабинета психолога на эту бесполезную групповую терапию, которую предложила миссис Хекер, истощил ее: голова, трещавшая с самого утра, не желала успокаиваться, а то и дело появляющиеся образы незнакомых мест и людей и вовсе сбивали с толку, совершенно не способствовали внутреннему самоконтролю, который удавался в более спокойные дни.

Дебора резко выдохнула и плеснула на лицо холодной воды, остужая горящие щеки. Ей нужно просто пережить этот вечер, эту терапию, бесполезное обсуждение ее проблем с чужими людьми, а после – вернуться домой, заварить кофе и забыть о проблемах. Хотя бы на пару часов. Пока утром все не начнется по новой.

Она поправила короткий хвост и одернула строгую блузку, чтобы не топорщилась. Просто переждать. Просто пройти в кабинет, сесть в небольшой кружок из нескольких человек, выдержать приветственное слово миссис Хекер и сухо представиться:

- Меня зовут Дебора. У меня проблемы с контролем собственных… желаний, - и не говорить никому правду. Скоро это закончится.

В свежих ранах крупинки соли.
Ночью снятся колосья ржи.
Никогда не боялась боли —
Только лжи.

Запястья болят. Ноют очередные порезы, слабо затянутые белым бинтом, спрятанными под одеждой. Бедра болят – шрамы рисуют причудливые узоры на бледной коже, повторяют контуры проходящих под кожей вен. Голова трещит – боль, словно единственная константа, не за что зацепиться, кроме как за кровь и бесконечное «терпи». Только зачем терпеть, если сил уже не оставалось?

Сидеть вот так, кругом, делиться проблемами – полный сдвиг по фазе. И кто, спрашивается, в трезвом уме будет рассказывать что-то о себе? Всем плевать. У людей свои загоны, свои проблемы, и бесполезно тратить время на их обсуждение с теми, у кого голова забита далеко не помощью алкоголику с покрасневшим от выпитого виски носом. Совсем не этим. Дебора ничего не могла им сказать, ничего не могла посоветовать – ну а что она скажет людям, которых видит впервые в жизни? Стремись, работай, будь каждый день лучше? Разбрасываться пустыми словами, не несущими и толики настоящих эмоций, она не желала. Хватило этого там, в огромной зале, пахнущей ладаном, воском свеч, с окнами во всю стену, бесконечными иконами и напевами молитв. Ей было слишком: пожимать чужие ладони, ласково трепать по плечу, обещать, что все наладится. Бог услышит. Бог поможет. Внесите
только пожертвование побольше. Молитесь почаще. Сбивайте колени, преклоняясь перед нарисованным старыми красками лицом.

Это так не работает.

Тикают часы в тишине комнаты, когда миссис Хекер, недовольно сложив руки на коленях и поджав губы, дала еще один шанс подумать. Смерила этим своим взглядом – презрительно-разочарованным. Тик. Тик. Тик. Дергается в конвульсиях стрелка, вертится секундомер, отмеряя отведенное время. Сидят взрослые люди в кружке, словно первоклашки, поджав под стул скорбно ноги. Тик. Тик. Тик. Ситуация – карикатурный рисунок, где связь с реальностью – грифель карандаша в руках сжавшегося мужчины-фрика. Тик. Тик. Тик. Блестит в отблесках солнца выставленное напоказ кольцо миссис Хекер.
Надоело.

Так.

Минутная стрелка завершает свой оборот, вынося приговор. Присутствующие встрепенулись, словно гончие, увидевшие дичь, готовые наброситься – команду только дай. Дебора поморщилась. Дикий фарс. Этот кружок, эта комната, стулья мягкие, окна огромные; эти люди, вываливающие свои недостатки с этими гордыми лицами: посмотрите, я могу ударить человека ни за что, посмотрите, моя жена – дура, и я запиваю горе алкоголем. Посмотрите, посмотрите, посмотрите – душу нараспашку, грязь вывалить, облегчиться и уйти, лишь бы у самого не болело – поболит у других. Ненормальные.

- Кассий, Дебора, я понимаю, что в первый раз тяжело, но вы постарайтесь открыться, мы тут для этого, - миссис Хекер взметнула руками, словно наседка, забренчали браслеты, навешенные на руки. Наверное, не совсем профессионально – такие вещи вообще-то сильно отвлекают ненормальных от концентрации, привлекают внимание звоном, металлическим блеском , сбивают с мысли, которые якобы должны литься одним сплошным потоком. У Деборы мыслей нет – пустошь. Лишь взгляд заинтересованно скользит по мужчине с карандашом, чьи бессознательные движения по бумаге интересовали гораздо больше, чем все остальное. Впрочем, нервные движения на самом деле куда более показательные, что слова, повторяющие ее собственные. Неоригинально. Словно не ей одной наплевать.

Происходящее все еще бесполезная трата времени и сил. Что она скажет? Знаете, у меня, кажется, шизофрения? Знаете, я режу собственное тело каждый раз, после того как оставлю зарплату в очередном магазине одежды? Знаете, я постоянно вижу непонятных людей, во снах, во время работы, знаете, я была там, где быть не могла, знаете, я видела огни, пожары, снаряды, смерти бесконечные. Знаете, меня срывает, стоит только любому мужчине рядом улыбнуться - зачем-то хочется его уничтожить? Выпить досуха?

Знаете, я, кажется, схожу с ума? И ей тут же ответят «ложись в больницу». В комнату с белыми стенами. Поставь крест на себе, на своей судьбе, на планах. На только начавшейся свободной жизни.

- Мне нечего сказать, - Дебора пожала плечами, недовольно поправляя рукав задравшейся блузки, обнажившей потрепавшийся бинт, - моя проблема, наверное, называется шопоголизмом? Трачу всю зарплату на бесполезные вещи.

И, что главное – больше ври.

Ври чужим. Но только не себе.