После произошедшего три недели назад Рафаэль долго заставлял себя вернуться в больницу, долго убеждал в том, что у него по-прежнему есть на это право. И насколько же стыдно было ему смотреть в глаза пациентам и коллегам, которые были искренне рады возвращению всегда улыбчивого и позитивного Холлоуэя!..
Первое время казалось, что от него осталась лишь тень. Коллеги даже спрашивали, не заболел ли он, и ничего ли не случилось в его жизни.. Рафаэль мягко улыбался в ответ и отнекивался, впрочем, прошел таки пару обследований для успокоения нервов особо сердобольных. Жизненные показатели в норме, что, к слову, не удивило только архангела.

А потом всё начало приходить в норму.
Наверное, всё началось, как обычно, с ребёнка, была у Рафаэля слабость к этим маленьким и совершенно безгрешным, чистым созданьям. Самые чистые существа на всей планете, он не мог не радоваться, глядя на эти маленькие счастливые, хотя порой и недовольно орущие комочки. И в очередной раз, когда ему пришлось брать анализы у одного из самых юных пациентов, он не сдержался, и помог ему. Это не было чудесным выздоровлением, нет, Рафаэль прекрасно знал, как спасать людей так, чтобы никто не догадался, чтобы никто даже не заподозрил, что он приложил к этому руку.. Он постепенно сращивал сосуды, менял природу опухолей.. Он не совершал мгновенное исцеление, нет, он отдавал импульс, вкладывал в тех, кто достоин, заряд целительной энергии, которая действовала ещё несколько лет после встречи с ним.

Так постепенно, неспешно, шаг за шагом, Рафаэль вставал обратно на ноги..
У него было лишь одно табу, одно табу, которое он нарушал несколько раз за многие века.
Самоубийцы.
Личности, не отдающие себе никакого отчёта в ценности жизни. Рафаэль порой их презирал, порой даже ненавидел, порой его пробирало до дрожи в спине, до слёз, но он считал, что тот, кто не видит ценности в собственной жизни, не станет уважать и чужую...
Последний раз он нарушил собственные принципы совсем недавно.
Когда вытащил обожравшегося таблеток Мэдигана из ванной. Даже свидетелей не было, ни одного.. И тот выжил.
А в целом в больницу часто прибывали люди, считающие, что их страдания в реальном мире пора прекратить. Рафаэль понятия не имел, что было в их голове, считали ли они, что их ждёт лучший, или худший, но другой мир - или же просто хотели прекратить мучения.
И каждый раз, глядя на то, как их пытаются откачать, Рафаэль задавался одним-единственным вопросом: зачем?..

Сегодня поступил ещё один такой. Санитара Холлоуэя позвали помочь с транспортировкой, и он направился к подъезду к больнице, в светлой форме, волосы собраны в аккуратный пучок, что же, кто в этот раз?..
Лицо с кислородной маской он сперва не рассмотрел, Рафа всё глядел на перевязанные наспех в аварийке руки.
Парниша на совесть резал вены, глубоко и продольно, бинты пропитались алым насквозь и сверху даже выглядели мокрыми и Рафаэль был готов поклясться, что, пошевели паренек рукой, они бы ещё и зачавкали, вот только при таком усердии в попытках покончить с собой ощутимо страдают сухожилия, и вся разработанная ранее моторика пальцев убивается к чертям собачьим.
Да, не быть парню ни пианистом, ни художником, ни уж тем более хирургом ближайшие парочку-тройку, а то и десять, лет... Если парень выживет вообще.
Потому что Рафа тем самым шестым чувством ангела-врачевателя ощущает, как из него по капле медленно уходит жизнь.
Сколько ему было отмерено до того, как он решился? Ещё пятьдесят? Шестьдесят?..
Всё это было не важно.
Двери в ад, куда попадают самоубийцы, закрыты давно, а, значит, ему, как и остальным, блуждать на земле неприкаянным.

Имя пострадавшего произносит кто-то из персонала, когда они добираются до операционной.
И Рафаэля прошивает разрядом.
"Закари Олдридж."

- Не может быть, - Рафаэль не верит своим ушам.
Всматривается наконец в лицо парня, и понимает, что это действительно его, чёрт подери, сын.
Сын, которого он не узнал, глядя добрых минут пять на его крепко перебинтованные, чуть посиневшие в пальцах от такой перевязки руки...
Целитель корит себя в невнимательности.
В том, что давно уже не верит, что кто-либо из его близких может совершить такой поступок, а ещё в том, что не заметил, что его сын находится на грани.
Он прислушивается - к неуверенному биению его сердца.
К бешеному стуку своего собственного.
И к внутреннему чутью, дарованному Яхве, чему-то вроде таймера, который позволяет понять, истёк срок жизни той или иной живой души на земле, или нет.
Рафа понимает, что судьба Закари ему закрыта.
И он не имеет никакого права помочь ему, даже если тот погибнет. Прямо сейчас. Если его организм не справится с такой потерей крови.

В операционной собираются врачи, Зака ждёт переливание крови под присмотром хирургов, человеческий организм штука непростая, мало ли, какие критичные ситуации случатся.
А Рафаэль замечает, что начинает рассеянно бормотать, только по реакции окружающих его коллег.

- Я его знаю. Знаю! Донором могу быть. Он мой племянник, племянник, Господи прости, родной, ума не приложу, что заставило его это сделать?.. Позвольте мне помочь, пожалуйста, я себе не прощу, если он..

Ему уступают очень быстро. Тем более, проверялся Холлоуэй на днях, он здоров, как бык, лучше варианта не найти, а на самоубийц ресурсы тратят крайне неохотно.

Спустя час Рафаэль всё ещё торчит в палате с Заком, в его сгибе локтя - по-прежнему катетер, всё ещё не закончено.
"Всё ещё только начинается", - думает Рафаэль.

Он не помогал Заку выкарабкаться, считая, что не имеет на это право.
До того самого момента, пока не почувствовал, что теперь - всё! Теперь его жизнь вне опасности.
Рафа потянулся рукой к руке сына, сжал кисть его руки своими пальцами, заметно похолодевшими.
Сидел он рядом с ним, в кресле, вытянув перед собою ноги, и не смотрел на бледное, серое лицо Закари, а куда-то вдаль, мимо стенки. Ему было больно, и совсем немного - страшно.  Во-первых - он упустил. Во-вторых - что-то заставило его сына это сделать. Но что?..

В палате было пусто.
Рафа воспользовался возможностью и, прикрыв глаза, потянулся к Заку, пробуждая его, всё что он хотел, всё что он хотел это время - это услышать его голос, услышать, почему.

- Ты действительно хотел не проснуться?.. Никогда?.. - голос Рафаэля звучал хрипло. Он крепче сжал руку сына, всё так же вперив взгляд вперёд, он боялся смотреть в его глаза, боялся, что увидит там нежелание жить, сожаление, что он вообще очнулся. - Я же говорил тебе, Заки. Говорил, что ты бессмертен, и этого не избежать никак.

"Зачем? Скажи мне тогда, зачем?.. Почему?.."
Рафаэль так и не озвучил этот болезненно зудящий вопрос. Он прекрасно знал, что правильного ответа на него не существует.