Тишина палаты больно давила на Зака. Заставляла слушать не смелое сердцебиение, в такт падающим каплям в капельнице. Слушать шуршание мыслей в голове, а темнота укутывала в боль, продолжающую раздирать все внутри и топить Олдриджа все сильнее. Он лежал не шевелясь, смотря в потолок и кажется, даже дышал через раз. Мысли о случившемся три дня назад мучили, подкидывали в редкие часы сна новые кошмары. Он совершил колоссальную ошибку. Он допустил то, что сломался. Не справился с происходящим. Не смог. И вместо того, чтобы успокоиться и попробовать снова, он... Взгляд Зака перешел на забинтованную руку. Что он натворил? Как он вообще мог дойти до того, что теперь лежит в больнице, с не слушающейся рукой и только и может считать, скольких людей он подвел.

Размышления на эту тему не добавляли сил, не давали решения, делали только хуже. Загоняли Олдриджа еще глубже в осознание собственной беспомощности и слабости. В чувство вины и желание исчезнуть. Желание не быть. Он все еще помнил, как довел Дебби. Какой взгляд был у отца. И не видел Тео. Телефона у Зака не было, может и к лучшему. Ему хотелось написать, хоть что-то. Он не видел Тео, но тот был здесь. Приходил к нему. Неизвестно, сколько он пробыл в палате у Зака, но наверно недолго. С долгим сном у Олдриджа были еще большие проблемы, чем до роковой ночи. Теперь кошмары были не просто частыми, они были постоянными. Стоило только задремать.
Тео был здесь. Пока Олдридж спал. Не разбудил. Просто оставил ключ. Заку не надо было долго думать, когда он увидел конверт и выпавший из него кусочек метала. Не надо было думать от какой квартиры этот ключ. И не знал, как реагировать. Это было странно. Паническая атака накрыла парня в момент, когда прохладный метал коснулся слабой ладони, и Зак едва смог согнуть пальцы хоть чуть чуть. Сжать руку в кулак, пряча в ней такую маленькую, но такую важную вещь он просто не смог, осознавая, что в ту ночь на полу в ванной, сделал все, чтобы поставить крест на своей жизни, которая чудом сохранилась и теперь была совершенно без перспективного будущего в чем - либо. Не было ничего, что можно было сказать точно. В том, что хирургом он не станет, впрочем ясность была. Рука не лечилась по волшебству от его регенерации. Проверить на себе свое же исцеление Олдридж не мог - слишком слабым был. Да и имел ли он на это право? Закари казалось нет. Это был его выбор, и теперь надо было пожинать плоды последствий.
Тео был здесь. И сделал все, чтобы дать понять Заку, что ждет его. Как бы там не было, чтобы не произошло - он ждет его обратно. Но это было так сложно.
Кажется, Олдридж с трудом себе представлял момент, когда ему придется предстать перед Диккенсом. Он даже не знал, что ему сказать. Не знал, с чего начать. Зак боялся, что тот возьмет причиной поступка Зака их последний разговор. Что будет считать себя виноватым. И Закари было больно от осознания, что думать тот будет не правильно, просто не зная всей правды. Было больно от мысли, что Зак предал Тео, попытался сбежать, уйти от боли. Спрятаться от нее за попыткой умереть, забыв, что бессмертный и все равно бы вернулся.

Все стало еще сложнее, чем было. Все стало еще хуже. И Олдридж не имел никакого понятия, что делать. Не знал, что надо говорить, и надо ли. Не знал, нужно ли идти к Тео, когда его выпишут. Не знал, что будет лучше для них обоих. Он все еще считал, что никому не может помочь. Теперь так тем более. Но он обещал Дебби, что справится. Он, черт возьми, обещал Тео, что будет с ним всегда. Он, Закари Олдридж, не хотел терять отца. Но он боялся сделать шаг, боялся своей второй сути, которая проявилась перед Наамой, которая добила Тео, в попытки защитить остатки сознания Олдриджа. Хотя, Зак не совсем был уверен, что это была попытка защитить. Он вообще уже не был уверен ни в чем, даже в ясности своего ума, все еще не в силах разобраться, правда ли видел маму, или это была галлюцинация.

Ему нужно было поспать. Набраться хоть каких-то сил. Придти хоть в какой-то относительный порядок, чтобы понять, что делать. Не без труда перевернувшись на бок, устремляя взор в окно, из которого едва падал свет от луны, Олдридж не без страха стал засыпать. Он и правда боялся своих кошмаров. Они выматывали. Разбивали его еще сильнее. Убивая все больше любое его стремление найти опору и собрать себя. Но он не мог не спать. Не мог вечно бодрствовать, тем более, что ему так услужливо давали таблетки, среди которых точно были седативные.

Усталость и лекарства брали свое, и парень все же стал проваливаться в сон, словно в вязкий омут. Проваливаясь и оказываясь не в кошмаре, как ему казалось. Он был в палате, в своей палате, только у кровати сидела Эвелин. Такая же красивая, как была при жизни, но уже с коснувшейся ее лица болезнью, исхудавшая, но все такая же улыбчивая, в своем любимом платье, осторожно держа Зака за больную руку одной рукой, и второй держась за крестик.
Ее голос был тихим, едва уловимым шепотом, заполнявшим комнату. И даже свет в палате кажется был теплее от ее присутствия.
- Мама? Ты здесь..., - он снова смотрел на не не мигающим взглядом, пытаясь понять, реально ли это все или нет, - я схожу с ума? Ведь ты умерла, но ты такая..настоящая, - он прикоснулся к ее руке, чувствуя, как к горлу подступает ком, душащий, не дающий сказать ни слова.
- Мальчик мой, - она тянется другой рукой и проводит по щеке парня, - с тобой все в порядке, на столько, на сколько ты сам можешь позволить себе, - Эвелин села на край кровати, - я же обещала быть рядом, и я рядом. Но почему же ты до сих пор считаешь себя таким ненужным?
- Я не знаю, мама. Я устал, - Олдридж закрывает глаза, - побудь со мной еще немного, пожалуйста. Мне так тебя не хватает.
Сложно, когда ты не понимаешь, сон ли это или явь. Долгожданное искупление и наказание.