Мерзость? Отвращение? Как еще можно писать чувства, которые испытывала растерзанная в клочья душа демона?

Ни одних слов не хватит, чтобы выразить эту боль.

Она не проходила и не исчезала. Сколько бы Оливер не выпил, как сильно бы не старался заглушить ее. Он курил больше, чем нужно и пальцы немели. Курил еще и его тянуло блевать от количества спиртного, да никотина на голодный желудок.

Где-то там… На полке… Лежало его лекарство. Лекарство, приносящее боль. Амулет, наполненный всеми человеческими чувствами.

Стоило лишь на секунду успокоиться, как дрожащая рука тянулась к источнику воспоминаний. Он надевал его, погружался в образы и картины — в начале приятные, а затем мучительные. Белиал переживал все наяву. Особенно, если закрывал глаза… Ох, да. Реальность в иллюзии. Падший же так мечтал о ней и вот она! Идеальная обманка. Ложь, в точности повторяющая правду, и, проигрываемая по кругу. Мечта сумасшедшего мазохиста.

Эти воспоминания и концентрированные ощущения отталкивали и притягивали. Заставляли желать посмотреть себя снова каждые десять минут. Покурить, выпить и блевать.

Сознание — это дом. В доме включен свет, но живет в нем только один жилец — Белиал. Человеческая половина не выдержала еще где-то вначале его саморазрушения. Она решила покончить со всем, вместе с тем, и с собой. Демон понимал, что технически это было невозможно, а потому боялся, что та вернется… Боялся, что он опять, ведомый хрупким «хочу его увидеть» будет искать, преследовать, выискивать. В минуты слабости он боялся больше всего… Не быть униженным, а того, что все, возможно, еще не кончено. Хотя, куда уж: в последнюю их встречу он…

На глаза навернулись слезы.

«Он…»

Оливер задрал голову и стал судорожно хватать воздух губами.

«Дариуш.»

Шатен подхватил недопитый бокал виски и тут же ударил им об кофейный столик у дивана, разбивая и разрезая ладонь осколками стекла.

Глаза Белиала наполнились красным непрошеным свечением, которое всегда возникало в минуты его особой эмоциональной несдержанности. Эта же рука, несмотря на боль, потянулась за амулетом вновь. Чтобы пустить этот цикл по кругу.

Он злится. Он грустит. Значит человек еще где-то внутри. Его нужно вытравить. Уничтожить и растоптать. Прекратить чувствовать.

Забвение ища в собственной пытке, как старый военнопленный, стараясь приобрести иммунитет к боли. Навсегда запечатать душу на ледяной замок. Даже если там останется незаживающая рана. Она будет только его достоянием. Никто не заглянет, не надавит, не почувствует.

Идеальный демон. Идеальный хранитель тьмы. Этого ли хотел папочка?
Чтобы он бы конченным ублюдком.
И ангел им станет.

Одевает окровавленный амулет. Пачкает одежду. Рука окрашивает диван пятнами. Рана оказалась чуть глубже, чем предполагал Андервуд. Благо, осколков внутри нет.

А вообще… Плевать.

Шумно выругавшись, и, уже начав погружаться в сладостный шепот артефакта, падшего отвлекает смс. Отвечать или даже смотреть на него не хотелось. Как и на множество прочих, которые приходили к нему ежедневно, но…

Что-то заставило его снять с шеи пилюлю от жизни. Взять в здоровую руку смартфон, в темноте комнаты освещая ярким бело-голубым лицо Оливера.

Неизвестный номер.

А сообщение…

«Демон?» — в пьяном сознании чеканилось лишь это.

Сердце забилось чаще от неожиданности происходящего. Нет, не сейчас. Он не готов решать проблемы тайны своей сущности. Ну почему именно сейчас?
Пьяный парень еле встал, опираясь о спинку дивана, и, качаясь. Красная обивка впитывала темную кровь, как пролитый чай. Черт его знает, как потом эти следы выводить.

Телефон лежал в кармане, а ладонь — неаккуратно обмотанная бинтами и, пропитавшая их насквозь, покоилась там же, в глубине пальто. Пачка сигарет… В ней осталась одна, последняя. Денег на другую — нет. Выкуривать ее было нельзя. Поэтому разбитый на вид юноша припас ту напоследок.

Он не спал. С того дня. К черту, на самом деле. К черту сон. К черту грезы. К черту Рингера.

Улица лишь слегка приводила в чувство: заставляла соответствовать прохожим. Оливер шел с опущенной головой и взъерошенными волосами, чуть накреняясь то влево, то вправо при ходьбе. От него несло дымом, алкоголем и помойкой. Душок, мало чем отличающийся от запаха бездомного. Внешность и болезненный вид того был хуже: пару раз парня пытались остановить и вызвать скорую.

К черту.

Искомый адрес оказался каким-то тату-салоном. Белиал не видел эту вывеску ни разу в жизни. Значит, внутри его ждал незнакомец. Обычно, в таких случаях демон не стал бы идти, не рисковал, но сейчас ноги не слушались. Шатен просто толкнул дверь и зашел. Вот так вот легко. Будь что будет.

Он же не умрет окончательно до второго пришествия Христа. Так чего же ему бояться? Лишиться очередного тела?

Он плевал на эту жизнь с высокой колокольни. Если смерть — это способ больше не чувствовать, то он ее примет, как исцеление. Но что-то подсказывало, что все совсем не так. Только поэтому Олли и не задумывался свести счеты с жизнью до этого. Нет смысла.

— Привет? — хрипло протянул полусевшим голосом он.

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-10-24 21:39:46)

Шаг в помещение. Шаг в пустоту. Шаг в сознание.

Всего мгновение длилась реальность, сменившаяся бесконечной тьмой ужаса и всепоглощающей боли. Достаточная, для того, чтобы отправить помощника прочь. Огромная бесконечность боли после. Той, от которой подкашиваются ноги и ты опадаешь на ближайшую стену с широко раскрытыми глазами. Еле держишься, чтобы тут же не рухнуть на пол.

Оливер не понял, что конкретно это было. Осознал лишь, что человек в проеме что-то сделал с ним. Не видел щупальца, хотя и являлся величайшим манипулятором, да иллюзионистом… Это потому что он пьян вдребезги? Или… Да, как Оливер и почувствовал по опыту: перед ним стояло невероятно могущественное нечто. Ни ангел, ни демон, ни жалкие монстры, которых хранитель Зла оберегал.

Эта тьма в защите не нуждалась. Она была огромной и необъятной. Не похожей на ту, что когда-то сдерживал в себе ангел начала. Иного рода, меньших масштабов, но все равно поражающая воображение.

Было в ней и что-то… Знакомое. Не понятно лишь, что.

Во всяком случае, все эти логичные выводы — это лишь песчинка в океане песка того, что в бесконечности и секунде пронеслось в затуманенном сознании.

Это были страдания. Похожие на то, что дарил Белиалу амулет, но отличающиеся.

Лорд лжи видел отчетливо, что есть обман. Ему показали другую версию реальности. Должно быть, еще более больную. Да, определенно еще более ужасную. Но это был кошмар, а кошмары — это всегда лишь часть нереального. У этого мастера манипуляций не было способов воплотить свои иллюзии в жизнь. Максимум — сделать субъективной правдой одного безумца.

Поэтому реальность всегда будет страшнее: она никогда не заканчивается и существует для всех.

Эта острая, словно нож в сердце боль зашла глубоко, но и вышла так же скоро. Оно неспособно задержаться в том, кто знает, как работает манипулирование.

Однако незнакомец предложил растянуть это страдание в вечность…

«Может ли у него получится? Сделаться так, что я никогда не приду в себя и не догадаюсь?»

Черноволосый ответил за него, не успев даже дать время на ответ и осмысление.
Белиал принял это и кротко кивнул. Наверное, выводы этого странного парня правильны… Наверное… Постойте, а он вправду может погрузить Белиала в безумие? Безумие богини не затронуло, а его безумие сможет?..

— Мне показалось, ты могущественен, — медленно начал шатен, отрываясь от стены, — Я ошибся?

Сомнения о сумасшествии исчезли. Это нечто не способно навсегда подарить ему забвение и боль. Оно даже не увидело очевидного:

— Забыть я не в силах. Но я делаю все, чтобы воспоминание не дало мне вступить на эту дорогу снова. Оно будет вечно приносить мне боль. И эта боль будет в сто крат больше той, что принес ты мне. Потому что она воистину бесконечна.

Раны имели свойство зарастать в шрамы, но… У него был амулет. Если только оно начнет происходить, то Белиал переживет эту реальность снова. Не даст себе забыть. Образы того дня вечно останутся свежи.

Язык парня заплетался, но формулировать слова в предложения удавалось все же достаточно неплохо.

— А я могу отказаться? — он был не очень уверен, что «да».

Неизвестно, зачем этот парень позвал его. Не просто же, чтобы сказать «забудь о нем»? Это стало бы слишком глупым для незнакомца. Ему было бы проще убить бельмо на глазу, чем чаек предлагать.

Хотя… Белиал же все равно возродится.

Да, Оливер был сломан.
Но он был сломан всегда.

Не так сильно впрочем… С самого своего рождения в обличье ангела, Агриэль был искаженным. Хранил девственную землю и райские сады от Тьмы, однако, сам поддался на ее чарующий шепот. Даже не заметил, как.
Его сломленность, его искажение — это результат, к которому Белиал шел тысячелетиями, через восстание, пытки, ад. Поиск самого себя в утраченной части, с которой падший был неразрывно связан.
Осколки первородного Зла все еще разбросаны по миру. Они теплились, ждали своего хранителя, своего покровителя. Их всех нужно было собрать, запечатать. Впрочем, демон — сломанная игрушка Бога. Вместо того, чтобы выполнять свою работу, тот воспринял слово «хранить» несколько иначе. Стал расширять раны мира, приумножать, сеять и наблюдать за хаосом. Древний чувствовал себя от этого живым. Его бездонная дыра в душе вновь стала связана с тем, что он когда-то упустил из-под контроля.

Белиал — это дефект, неисправность, помеха, поломка в слаженной машинерии Яхве.

Во всех своих перерождениях ангел не постигал иного способа закрыть зияющую рану, кроме как создания беспричинного Зла. Он был одним из тех немногих демонов, кто остановился в своем развитии еще после падения. Застрял и зациклился.
Хотя, верным будет отметить, что Белиал ни в одной из своих ипостасей не видел иного способа. Лишенный простых человеческих эмоций, он носил маски. Даже похоть являлась всего лишь обманом великого лжеца. Инструментом для расширения греха людского.

Тело Оливера все изменило. Родившись ослабленным, лорд познал двойственность своего сознания к восемнадцати лет. В нем жил мальчишка и демон. И все это был он. И все это был Белиал.

Но человек для изголодавшегося стал неожиданностью. Человек не хотел быть поглощенным, как всегда оно бывало с теми, кто жил в сосудах до него. «Олли» не хотел становиться единым с собою, находя Белиала отвратительным. Мальчишка видел собственное истинное прошлое, видел, как красноглазый продолжает искажаться, а аппетиты его растут. Юноша хотел сохранить свою жизнь обычного подростка неприкосновенной, огородив себя стенами.

А падший… Каков дурак. Позволил ему играться, чувствовать себя отдельной личностью. Испытывать эмоции.

К чему же это привело? Да к очевидному: однажды кто-то забрался в их разум, обнаружил эту двойственность, сыграл на чувствах слабого и влюбил в себя человека, вопреки желанию демона. И если после этого падший настаивал бы и воевал с Олли, то их сосуд — Оливер Джон Андервуд, скорее всего, давно бы уже отправился в психушку. Поэтому темный, не знавший любви, сдался. Отдал все в руки второй половины. Сам лишь сидел и наблюдал. По природе своей экспериментатор, сумел даже сделать любовь источником душевной пищи, которым до этого являлась тьма.

Оливер думал, что все нормально, но парня никогда не покидало чувство, что в действительности — все это лишь очередная иллюзия жизни. Злая шутка Бога.

С того дня. С середины июля, шатен вспомнил себя прежнего. Вновь почувствовал вкус безумного хаоса. Заблуждение ушло на второй план: он никогда не сможет быть вместе с Дариушем, потому что тот не способен его насытить. Он демон, а не подросток. Он воплощение бездонной ямы зла, а не чей-то трепетный любовник. Ни одно существо не способно его насытить. Лишь целая стихия.

Поэтому, выслушав незнакомца, Оливер прекрасно его понял. Вспомнились слова, которые отпечатывались шепотом в мыслях, когда сущность только-только пробуждалась. Эхо двух голосов в одной голове: человека и не человека.

«Я — это ты. Ты — это я.»

Может, непонятным оставалось лишь только, как две части одного и того же могут быть разрозненными настолько… Белиал почувствовал знакомый вкус еще в самом начале, но ничего, кроме легкого привкуса.

— Значит… Сын?

Что-то подсказывало ему, что «сын» в данном случае — понятие условное.

Шатен сделал шаг к стойке, но садиться никуда не стал. Просто взял свой чай и отпил немного. Сладкий. Его сейчас стошнит от приторности. Но, не попробовать, Андервуд не мог — мамочка учила его быть вежливым в гостях.

Существо над ним насмехалось, но Белиал не менялся в лице со своего холодного равнодушно-страдальческого выражения. Манипулятору нужно нечто более глубокое, чтобы вывести его на эмоции. Он был жутким показушником: наедине давал себе волю в драме, но на людях становился холоднее льда.

— Спасибо за чай… Эм… Отец песочного человека. И все же, ты меня похоже не понял. Безумие — это то, что я видел миллионы раз, — парень задумался, — Нет, даже так: я буду очень удивлен, если ты сможешь загнать меня в бесконечное безумие. Мир бы сказал тебе за это спасибо точно. Можешь и дальше пытаться мериться со мной размерами своего эго, но я повторюсь: я сделаю все, чтобы больше не пересечься с твоим сыном. Так будет лучше и тебе, и мне, и ему. Если бы я действительно хотел Дариушу зла, то никогда бы его не бросил.

Было сложно, но падший пытался сделать так, чтобы его поняли. Он не в настроении плести интриги. Не хотел и дальше быть связанным с человеком по имени «Дариуш Рингер». Олли наполнялся уверенностью, что сделал только лучше, расставшись с ним. Как бы то болезненно не стало, демон не забудет урока. Пусть песочник забудет, а он нет. Амулет, вырванный из чужой реальности, из чужой груди, не даст забыть.

Достав из кармана пачку дорогих сигарет, шатен задумчиво постучал ею об стол. Ни разу за разговор он не позволил себе заглянуть в чужие глаза, вместо этого, либо разглядывая общий силуэт, либо смотря куда-то мимо. Он знал, что некоторым лучше не смотреть в глаза. Особенно тем, кто опасен. Спасибо, что хоть в голове не так навязчиво копались, предпочитая слова.

— Ты ведь меня не предупредить позвал, да? — так же задумчиво спросил Олли, — Наказать. Просто ищешь, за что конкретно. Ждешь, что я скажу какую-нибудь гадость в «его» сторону…

Он перестал постукивать внезапно и поднял взгляд на незнакомое лицо.

— Вот тебе правда, повелитель луж: я никогда не скажу ничего плохого про этого человека.

Несмотря на все… Несмотря на боль, которую тот, несомненно, тоже принес Андервуду. Несмотря на то, что тот врывался и копошился в его сознании без спросу. Несмотря на то, что песочник влюбил часть человеческую в себя.

Сейчас здесь только Белиал. Он разделял все чувства двух половин, хоть и сам никогда не питал от этого мысленного восторга. Демон не был по-настоящему влюблен в Рингера. Только «Олли». Но, все равно, падший не хотел и не мог сказать ничего плохого. Понимал, что сейчас в нем говорит угасшая воля второго, но противиться желанию мальчишки не стал. Пусть их тело скажет то, что нужно и следовало сказать, если это хоть как-то освободит повелителя грез от него.

Больше он не позволит себе этой теплоты в отношении к прочим никогда.

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-10-26 07:38:01)

Высокомерный лорд лжи никогда не признавал слабости. Даже перед самим собой. Это была, пожалуй, его главная проблема. Если бы не она, то демон, вероятнее всего, не разошелся бы с человеческой своей половиной настолько сильно.
Ему казалось, что мальчишка в нем — брыкающаяся рыба, которая наконец-то проигрывает, но на деле тем, кто прячется в темной комнате являлся Белиал. До сих пор, с того момента, как в своем осознанном сне с песочником он сказал: «Я отдаю право решать все вопросы с тобой этому идиоту.»

Но парень не признает этого. Ни за что. Если признает, то не сможет удержать себя.

Поэтому самовлюбленный Белиал верил себе.
Впрочем, незнакомец сказал «Оливер Джон Андервуд» и именно это имя заставило внешне спокойного парня встрепенуться в душе, как от удара электрошоком.

Верно, он был не просто демоном, как отметил темноволосый. В нем еще жив мальчишка, которого падший хотел затоптать в себе и поглотить без остатка. Они вдвоем составляли эту личность. Одна половина желала держаться подальше, а другая… Хотела Дариуша.

Любовь Оливера странная и противоречивая, как и он сам. Любя, он захотел быть любимым в ответ, но вкусив этот плод познания, понял, что не способен обречь другого на страдания большие, чем тот сможет получить от слов о расставании. Пускай так, чем болезненная ложь. Однако принять решение стало проще, чем исполнить: его тянуло, влекло, силком тащило за объектом своих чувств. Парень желал объясниться, но не мог подобрать слов. Хотел сказать, что в действительности любит его, но вместо этого творил ужасные вещи, когда «вылавливал» песочника в городе.

Оливер Андервуд не верил себе целиком. Знал, что может сорваться вновь и вновь, потому что слаб и разбит не меньше, чем тот, кому он принес боль. Его натура не могла остановиться в стремлении все усугубить. Он был очень поломанным ангелом, не понимающим, как перестать зависеть от чего бы то ни было в этой жизни: от тьмы, от любви, от секса, от боли, от банальных сигарет, что сейчас практически пустой пачкой лежали в его руке.

У него существовало лекарство. Последнее, которое ему подарил Рингер. Даже сейчас… Этот человек умудрился помочь ему.

Помочь забыть себя и не забывать никогда.

Постоянно испытывая боль, ему не грозило больше быть зависимым от иллюзий реального мира. В грезах песчаного артефакта он видел себя настоящего — ублюдка, сжимающего чужую душу до размера амулета. Одними словами и поступками уничтожая привязанность, и, обрубая все нити. Свои и чужие.

Вне зависимости от того, что произошло в том странном мире, Олли брал вину на себя: только он ответственен за произошедшее ранее и тогда. Без его любви, резких слов и преследований оное никогда бы не случилось.

Если амулета не станет? Сможет ли это порождение хаоса помочь ему?

Хотелось отдать его, да. Если оно поможет и привязанность исчезнет. Ладонь, скрываемая в кармане, и, перевязанная окровавленными бинтами, сжала предмет, с которым Белиал не расставался никогда и даже не помнил, как тот вообще очутился в пальто.

«Подождите.»

Лорд лжи был лордом лжи всегда. Он чувствовал нелогичность, подвох в словах собеседника. Потерянность и почти покорность, сменились гневом и злобой в его глазах, ставшими от слишком сильных эмоций красными. Ими он посмотрел в чужие бездонные очи уже без страха.

Как он посмел использовать собственного сына в своих грязных играх?!

— Ты, — отшатнулся падший, но не прекращал наблюдать за мужчиной с вызовом, — Так вот оно что… Я чуть не поверил, поздравляю. Значит, не хочешь, чтобы я сделал больно? Тогда к чему тебе мой артефакт, который приносит лишь боль? Будь ты таким прекрасным отцом, то давно бы уже вырвал из меня все, что мешается, но ты… Ты просто мерзок: торгуешься на чувствах к собственному чаду.

Шатен спрятал пачку собственных сигарет в карман.

Расстаться с частью себя? Однажды ему уже это предлагал сделать песочник. Вот уж действительно: сын весь в отца. Только и тогда, и сейчас ответ будет одним, да тем же — нет. На это много причин:
Во-первых, Белиал слишком горд, чтобы принимать чью-то помощь.
Во-вторых, человек — его часть. Она несет в себе и некоторые его силы, а ослабший за века демон стал слишком жаден до них.
В-третьих, Олли был дорог демону. Именно эта двойственность позволяла ему в нынешней жизни чувствовать эмоции. Без них, вечно душевно голодное создание ощущало нескончаемую скуку.

— Да, я беспринципный ублюдок. Именно потому что я тот, кто здесь сейчас: демон с чувствами человека и человек с желаниями демона.

Самые отвратительные существа во вселенной — это люди. Потому что в людях сочетался свет и ужасающая тьма. Оливер никогда не ощущал себя так же. Но в нем нет света. В нем не было тьмы. Он был «ничто» (спасибо папочке за имя), который вкушал лишь темноту зла, а сейчас научился пользоваться и другим источником сил.
Терять один из открывшихся ему путей выхода из застоя? Ни за что на свете.

— Попробуй, забери у меня амулет силой​, — бросил юноша, — У тебя получится. Ты же ведь совсем как мой отец: делаешь все лишь для себя, — поморщился, будто сказал нечто гадкое Олли, — Отберешь подарок своего же сына? То, что он отдал мне с такой болью? Плюнешь на его желание?

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-10-27 02:07:54)