[epi]MAMA SAID 2.08.18
Dariusz Ringer, Edwin McLoughlin
Son, your life's an open book
Don't close it 'fore its done[/epi]
[3.08.18] mama said
Сообщений 1 страница 10 из 10
Поделиться12018-10-24 16:03:30
Поделиться22018-10-24 17:38:19
Руки — в карманы. А там — полно песка.
Приятно, наверное, перебирать пальцами в карманах песок, представляя, что ты не бродишь по вечернему Дублину, спотыкаясь и отбивая ноги о неровную мостовую, а лежишь на спокойном теплом пляже. Да вот незадача — все пальцы там, рассыпались, донести бы и не потерять.
Песочник задумчив, он пугает людей. Вид хмурый, таинственный, немного отталкивающий. Перемены чернеют пятнами на щеке, осыпаются прахом с кожи; контролировать это почти не может. Да, незадача — пустил демона в душу, сам себе вырыл яму, подножку поставил, упал туда и ходит грустно.
В пустую витрину смотрит, ловит отражение взглядом. Усилием воли собирает пальцы воедино, с живым, болезненным интересом касается щеки — пылью сталкивается кожа с кожей, обнажённая кость проходит сквозь осыпающуюся плоть, дотрагивается до ещё крепких зубов. Не больно, неприятно, дважды неприятно: украдкой отворачивается от одинокого прохожего, накинув капюшон. Он не поможет, но увиденным будет поражён.
Увы, но люди видят, замирают от неприязни; смотрят в тусклые глаза, боятся болезни, крепче сжимают ладошки детей, переводят своих любимых на другую сторону дороги. Духу безразличны их мысли, но внимание привлекать не любит — и рассыпался бы окончательно, если верил, что сможет собраться назад.
Под длинными рукавами змеятся трещины по коже, ломают рисунки татуировок, поблекшие, искажённые. Он то ли не помнит, как должно быть, то ли не может заставить себя просто быть. Какой цвет? Синий? Зелёный? Сейчас — только песочно-серый и его немногочисленные тона.
Надо поправить, хоть что-то из всего. А вот и цель — тату-салон; или храм того, кого недавно признал покровителем? Впрочем, это сейчас играет наименьшую роль. Куда важнее, что имеющий власть распылить его одним взглядом может знать, как совершить обратное; слепить заново, вернуть гибкость тела и разума.
Открылся недавно? Значит, хозяин будет здесь. Толкнуть дверь — непростая задача, если только и прикладываешь усилия, чтоб не рассыпаться в свои же штаны. Заваливается внутрь; остатки обаяния тратит на удивительно живой оклик.
— Я слышал о славном заведении, — лицо песочника возвращает привычный, хоть и бледноватый облик; кисти рук — снова в карманы. Неудобно, если надо выбирать что-то одно. — Эй, Эдвин, пару слов старому доброму журналисту не отсыплешь?
И даже сейчас — насмешки, правда, нынче уже над собой.
Поделиться32018-10-24 18:37:18
Решение открыть подобное заведение пришло спонтанно. Как, в общем-то, и всегда бывало у Эдвина. Он никогда не славился продуманными схемами, он творил то, что просто приходит в голову. Всё началось с того, что он сказал Эгиру "давай откроем БДСМ-клуб".
Ну давай, чего бы его не открыть? Но официально такое заведение не может существовать, его прикроют, так что - клуб этот был неофициальным. Эдвин много времени потратил, прежде чем нашел помещение с достаточно большим подволом внизу. Там то все самое интересное, а как же. А тут, наверху - цивильная обстановка, современная, выполненная в черных, белых и лиловых тонах.
Тату-салон "Уроборос" встречал просторной прихожей, сбоку были несколько вешалок, куда можно повесить одежду, впереди - стойка администратора с новеньким ноутбуком от пресловутого "апле" на ней. Черные кожаные диванчики, черно-белые стены с картинами, выполненными в психоделических тонах, большое изображение Змея, кусающего ха свой хвост, и террариум с такими же змеями, живыми, извивающимися там по коряге и песку.
Обстановка приятная, располагающая. Сразу видно - местечко дорогое и претенциозное, здесь работают мастера своего дела. Пара татуировщиков - рослым мужчины с забитыми рукавами, сидели на диване и болтали о чем-то своем. Их Эдвин отбирал лично для своего заведения. И все тут знали о том, что происходит внизу. Более того - эти двое там были постоянными клиентами. И внизу тоже работали те, кто знает своё дело...
Местечко приносило хорошие деньги.
Эдвин уже отпустил своего администратора. Хороший был мальчишка, нравился МакЛафлину, и сотрудник усердный. Сейчас Ньярлатотеп сам выполнял роль администратора, занимаясь тем, что сидел за стойкой и смотрел на ноутбуке мультфильмы. "Американский Папаша" заходил отлично, особенно в сопровождении сладкого чая и конфет из вазочки на стойке, что вообще-то предназначались для клиентуры, но.
Одна за одной сладости исчезали в прожорливом ротике, Эдвин глухо посмеивался над мультфильмом и стряхивал пепел сигареты в пепельницу, умудряясь делать всё сразу - курить, пить чай и жрать конфеты.
Когда дернулась дверь, то мелодично зазвучала музыка ветра, висящая на косяке. Эдвин поднял взгляд и зацепился за уже знакомое лицо. Разве что, лицо это было такое, что его можно было выжимать в лимонад вместе лимонов. Было похоже на то, что Песочник пришел с чем-то. С какой-то темой, которую он хочет обсудить, но мнется на пороге, словно школьник, желающий поговорить на тему секса. Может, клиентом подвала стать захотел, а?
Ньярл проглотил очередную конфетку. Стряхнув пепел в пепельницу, он приподнялся и глянул в сторону двоих парней на диване.
- Том, Ларри, вы можете идти домой, сегодня пораньше закроемся, - черноволосый мило улыбается. Рослые татуировщики замолкают и кивают, скользят взглядом по пришедшему парню с пониманием. А, он пришел лично к шефу. Наверное, точно в подвал явился. Куда же еще? Раз их тактично выпроваживают домой, значит...
- Заметано, - парни поднимаются и одеваются, снимая одежду с крючков вешалок, а потом проходят мимо, сдабривая Дариуша весьма масляными взглядами, словно оценивая его фигурку и внешний вид.
- Увидимся, босс.
"Босс" откинулся на спинку кресла и закинул ноги на стол, покачиваясь. Взгляд темных глаз - прямо на Дариуша. Внимательный и видящий насквозь.
Садись, детка, в ногах правды нет. Чайку? - пропел Ньярлатотеп, облизывая парня взором своих цепких глаз, - С чем пожаловал, Дариуш? Выглядишь так, будто тебя рожей по лимонам повозили.
Он хихикает сдавленно, прищуриваясь и наблюдая, затушивая сигарету в пепельнице.
В воздухе витает запах ментолового дыма и освежителя воздуха с гранатовыми нотками.
Из колонок звучало что-то тяжелое. Кажется, Мэнсон.
Поделиться42018-10-24 19:21:48
Он молчит, скрывает лицо в тени капюшона, сдерживая улыбку — вдруг отвалится вместе с зубами? Прячется не от зоркого Ньярла, по-хозяйски царящего в стильном помещении, которое Дариуш в любое другое время рассмотрел бы до деталей; от людей, которых хозяин послал прочь. В глубине души его всё-таки тянет резко откинуть назад ткань, порывисто поднять зияющее провалами лицо; возможно, до эпичного вовремя потерять глазик-другой под ноги мужикам.
И от души посмеяться с Ньярлатотепом над ужасом, что охватит человеческие души.
Дариуш с облегчением садится, услышав, как закрывается дверь. И не знает, с чего начать — а после начинает с козырей.
— Помощь твоя нужна, — истончённые, почти лишённые плоти руки неловким жестом скидывают толстовку, осторожно вылезая из рукавов, песочник очень старается не рухнуть комочком прямо под внимательным взглядом Эдвина. — Как думаешь, можно как-нибудь поправить? — он демонстрирует поблекшие тату, которые кажутся меньшей из бед. Но как же не сыграть хоть одну ноту комедии?
Озадаченно поджав губы, выразительно и вопросительно смотрит на Ньярла, будто действительно пришёл советоваться по коррекции.
"Скорее, по заживлению," — хихикает сам над собой где-то за кадром.
— Чувствую себя, как снеговик в апреле, — пожаловался он наконец полноценно, но не переходя на нытьё. — Ты, наверное, один разобраться сможешь. Ну я и пришёл...
Он сбился, затрудняясь сформулировать дальше. Не стеснялся, но никак не выходило подобрать верных слов. Наверное, Эдвин уже всё понял?
— Тебе как-то по-особому помолиться надо или да? — Дариуш коротко, но с оттенком безнадёжности рассмеялся, неловко потирая пальцами собственное запястье. Ну, хотя бы не отвалилось ничего важного.
Поделиться52018-10-24 20:03:41
Ньярлатотеп смотрит скептически. Ну конечно, как же, пришел он по татуировкам узнавать, ага. Тем более, он не был татуировщиком, сам Ньярл. Он был лишь владельцем, художником, который приносил в салон эскизы новых тату, а все остальное за него делали специально обученные люди.
Эдвин сцепляет пальцы перед собой и внимательно смотрит. Его взгляд скользит холодной змеей, совсем как те, что ползают в террариуме у стены. Он точно знает - Песочник пришел с чем-то... Важным. Чем-то непонятным, в чем он не может разобраться.
Он наклоняет голову набок и хрипло смеется. помолиться... ага, вот это уже ближе к сути. Ему молятся, когда что-то нужно. Когда есть вопрос, проблема, которую не решить обычными способами, и значит, пора подключать необычные, нестандартные.
Ньярлатотеп перегнулся через стойку и коснулся пальцами запястья Дариуша. Его прикосновение породило тысячу мурашек. Они разбегаются в разные стороны и исчезают, словно их и не быо... Это даже приятно. Это заставляет в мозгу вспыхивать какие-то рецепторы, порождая особую реакцию. Кажется, она называется автономной сенсорной меридиональной реакцией. На эту тему есть миллионы видео на пресловутом ютубе, на эту тему можно говорить долго. Но касания Ньярла именно такие. Медленные, аккуратные, легкие.
Его щупальца осторожно касаются висков, невидимо и неощутимо. Но что-то трогают, отчего по телу разливается едва ощутимое тепло. И вновь мурашки. Табунами ходят по загривку. Мурашки бегают по коже и по душе...
Его сшибает ворох отчаяния. Оно такое - уже на грани. Оно такое - уже подходит к той особой, опасной черте, когда перерастет в безнадежность. Вот, зачем пришел Дариуш. Ему просто больно. Он просто хочет избавиться от этой боли, вылечить себя, исцелить душу.
Только Ньярлатотеп не был медиком. Он не лечил. Он лишь калечил, и то, что произошло с Эгиром, то, что его удалось подлечить - это чудо, не меньше. Сможет ли он снова сотворить такое чудо? Ньярл не знал. Ему не привычно строить, он ломает. Он бросает стеклянными осколками прямо в сердце, шпигует его, будто фарширует утку яблоками. Чтобы все кровоточило. Чтобы было больно.
Он не штопает раны.
Но он пообещал быть покровителем. Это он умеет, хоть и плохо. Слишком безумен, чтобы быть полноценным общепринятым боженькой, который сидит на облаке и слышит все молитвы.
- А, вот оно что.
Он улыбается, пряча в улыбке оскал. Встряхивает длинными, угольно-черными волосами. Ладно, ему интересно. Интересно,ч то могло такое сделать с песочным Человеком. Почему он так расстроен? Почему потерян, словно один из тех - что танцуют безмолвно в звездных пустошах по пристальным взглядом его Отца.
Еще один потерянный. Так забавно.
- Не надо молиться. Иди сюда.
Ньярл поднимается и манит за собой. Он отходит к кожаному креслу в углу, там рядом журнальный столик с кучей разных журналов на тему татуировки. Кивком головы приглашает присесть, рукой показывает знак "ок". Всё будет, наверное, окей, а может и нет. Может, он сейчас влезет, как слон в посудную лавку, и всё разрушит к чертовой матери. Он то это мог. Хотя, он постарается действовать изящно. Как змея, огибающая острые камни. Всё будет хорошо, наверное. Ну, он постарается во всяком случае.
Почему он хотел стараться ради того, кого он убил? Не знал. Но Ньярл вообще редко знает свои мысли понимает сам себя. Он хаотичен и беспокоен и куда его понесет в следующий момент... Может, он решит просто доломать то, что было там обломками, вздымаясь над морем внутренней души. Может быть. Может быть...
Он ждет, пока Дариуш сядет. Потом обходит кругом, напевая что-то под нос, присаживается на корточки перед ним и берет ладони в свои. А ладони у него теплые, почти горячие. Они резкий контраст с холодными руками Дариуша, он слегка разминает его пальцы. А взгляд - в глаза, прямо в глаза и никуда больше. Оне видит насквозь, видит всё на свете. Видит душу. Израненную, истерзанную. Он видит...
- Сиди спокойно.
Ньярл смотрит. Его взгляд проникает дальше, внутрь, под прослойку души. Он смотрит в самую глубь, чтобы понять, чтобы разобраться. Разберется ли? Ну попробует. А там - какие-то разрозненные осколки. Они летают туда-сюда как стрелы, как иглы. Задевают и легко ранят. Задевают и оставляют тонкие царапины на теле, болезненные и острые, кровоточащие.
Крики, слова. Проникновенные. Что-то происходит. Там человек. Нет, не человек. Не человек... Демон. Вокруг него аура, яркая аура, она горит как пламя. А потом...
А потом его что-то отвлекает.
Что-то внутри Дариуша зовет его. Зовет настойчиво, хоть и очень зыбко. Зовет сквозь толщу песка, что покрывает сущность Песочника. Там, из мира снов. Там, из мира... Его мира.
- Подожди...
Ньярлатотеп хмурится. Он приподнимается и приближается. Его дыхание ощущается на коже, от него пахнет ментоловым дымом и конфетами. Он не понимает, просто не понимает. Словно там, внутри - сфера былого света. Она наполнена мерцанием звезд, она звенит, она поет под его взглядом. И он касается её. Касается ровно так, чтобы в голове вспыхнуло. Чтобы перед глазами рассыпались пески древнего Египта, чтобы в ушах зазвучали миллионы песнопений в величественных храмах...
Он отшатнулся назад. Не верит. просто не верит.
- Дариуш...
Слова путаются и теряются. Ньярлатотеп впервые выглядит озадаченным. Он пытается понять, осознаь то, что он увидел, то,ч то почувствовал, то, что такое... Такое родное.
- Я...
И тут на его губах растекается широкая улыбка.
- Это... Это я тебя создал.
Молчание.
Отредактировано Edwin McLoughlin (2018-10-24 20:04:40)
Поделиться62018-10-25 21:05:36
Снизошло странно-лютое спокойствие. Странное — потому что песочник прекрасно знал, кто перед ним, что он сможет сделать; но не вздымались тревожно предчувствия. Наверное, таким взглядом смертники смотрят на приближающийся поезд, сидя на рельсах?
И всё же он доверял Ньярлу. Просто оттого, что немного понимал, имел смелость примерить на себя эту ситуацию с другой стороны; песочнику и самому было бы интересно помочь кому-то в примерно схожей ситуации. Так почему бы и нет?
От диагностирующих касаний Дариуш чуть повёл плечами, роняя песочек на стойку. Показалось, или в самом деле стал прочнее остов, на котором едва держалось тело? Дух-то не знал деталей лечения, никогда раньше не был на техосмотре, следил потухшим взглядом за пальцами Эдвина. Щупальца, правда, оставались за кадром. Им не стоило большого труда вскрыть рассыпающуюся крышу, заглянуть в потрескавшийся песочный двигатель: Рингер сидел смирно, не сопротивлялся, не ставил преград, как в их прошлую встречу. Даже пожаловался мысленно, радуясь тому, что этот порыв Ньярлатотеп поймёт без слов.
И так же покорно, подобно обречённому пациенту, следует до кресла. Не смотрит на раскиданные журналы — даже не даёт себе клятвы пролистать их от и до чуть позже. Никак не идёт из головы улыбка бога, оттенок которой он так и не смог уловить; Эдвин знает, что делать? Знает, как?
Неважно.
Дух на удивление неровно равнодушен. Знает два исхода, оба из которых действительно вживую и вмёртвую знает, проходил: или опять в пыль, а дальше — снова ждать, держась за лотерейный билет судьбы. Или обратно в это немножечко испорченное тело. Кажется, он не расстроится ни в одном из вариантов, откидывает голову, расслабленно глядя на Ньярла. Его чёрные глаза пронзают, не требуют — просто берут своё; а духу не стыдно ни за одну песчинку, что он позволяет видеть.
Да, дурак. Скажи ведь, забавно вышло? Было; ну что же? Таиться песочник не привык. Хранить секреты? Что это?
Если только парочка случайно похоронится невнимательной песчаной дюной.
Позволяет всесильной воле скользить по памяти, онемевшими руками почти не чувствует чужой жар. Пока Ньярл осторожно растирает пальцы, с них слоисто стирается то ли плоть, то ли пепел, то ли песок; так окончательно оторвёт ведь! Даже частичное присутствие бога в неожиданно крохотной душе, которую сам Дариуш до сих пор считал бескрайней, походит на непрерывное давление на горло. Чувствительно-напряжённое, но терпеть можно.
И дух терпит, разрешает, открывает; невольно тянется навстречу, робко, но уже учится показывать необходимое, как дитя, явившись с разбитым коленом. Вот здесь болит. И вот тут, на ладошки упал. Смотри, как некрасиво стало здесь...
Не здесь.
Не туда.
Спина песочника резко напрягается, а глаза начинают слезиться помимо воли, вот только взгляд уже не отвести. Хочется крикнуть, но глотку сводит песчаной удавкой; "не туда" такой породы, когда стоматолог помимо зуба врезается в щеку буром, пробив до мозга череп. Продолжает вгрызаться, потеряв боль в анестезии.
Внимание бога направлено не на горизонт. Не на ложное небо, нависшее над пустынной душой.
На песчаный покров, что разлетается вокруг от одного интереса. Слой за слоем, осевшие года поднимаются вверх пыльным туманом, нетерпеливо смахиваются прочь чужой волей; это уже мало похоже на процесс исцеления — уже ни на что не похоже.
Под пепельно-серым песком, хранящим столетней давности сны — следующий. Под рыже-кирпичным мелким крошевом — три сотни. Четвёртая, пятая смешались причудливым узором. Шестой слой молочно-белого песка полон снов о прерванных полётах; их он ещё с трудом, но узнаёт.
Дальше ломается счёт. Пропадает память, концентрируясь лишь на недавнем прошлом. Он смотрит Ньярлу в глаза и видит то же, себя изнутри, но со стороны — не понимает, хочет сбежать, вот только хватку уже не разжать. Там, под окаменевшим уже песком, что трескается с немым оглушительным чувством — материнская порода. Он добрался. Он тянется к ней.
И Дариуш слепнет, окончательно погружаясь в незнакомое — или родное? Потеряв лицо Эдвина из виду, светлыми контурами по тьме продолжает внимать тому, что богу удалось откопать; и облик незнакомых (родных?) воспоминаний отпечатывается заново негативом плёнки.
Дух резко выдёргивает руки из настойчивых пальцев, прижимает ко лбу, щекам, сжимаясь в кресле. Он уже не ломается, как прежде — знакомые прикосновения кожи, знакомо упругие мышцы. Сердце стучит, лёгкие свободно расправлены; неожиданно карие человеческие глаза настороженно глядят на улыбающегося Ньярла.
Настороженно — не то слово. Дико, потрясённо; песочник съёжился внутри человека, которого сейчас от переживаний трясло как иву на берегу. Смысл слов доходит не сразу.
— Куда? — абсолютно невпопад выпалил Дариуш, осторожно выпрямляясь в кресле. В очередной раз с усилием потирает лицо рукой, жмурит глаза от пляшущих белых пятен. Создал. Ага. Как файл на компьютере, что ли?
Но среди пирамид их не было.
Каких, к Ньярлатотепу, пирамид?
— Не понял, — признаёт поражение песочник. Украдкой дёргает себя за ухо — то не отвалилось в ладонь, что уже хорошо. — Спасибо, вроде полегче.
Немного, но физическая разруха теперь сменилась духовной. Дариуша хватает лишь на то, чтобы ждать ответа, но что там так блестит картинками?
Журналы? Дух с трудом отводит сползший с Эдвина взгляд, пытаясь собраться.
Поделиться72018-10-26 01:13:33
- На Кудыкину Гору, - фыркает Ньярл насмешливо. Он прячет удивление под толщей своей ироничности и смешливости. Он так давно не встречал никого из своих былых аватаров... Вообще, в этой жизни - ни разу. Он плохо помнит ту, другую жизнь, что была потеряна в ворохе забвения. Тогда было многое, тогда... Он был Богом. Его аватары ходили по земле, продвигая его Слово, его аватары плодили невероятные культы древности, за ними шли люди, ловя каждый их взгляд и преклоняясь перед ними... Перед ним.
И вот, сейчас перед его глазами - один из таких аватаров. Сотканный из песков далекого Египта, странствующий в мире Снов. В его мире, откуда он пришел. Звездные пустоши были на пересечении, и оттуда Иные говорили со смертными через их сны. Этот же товарищ был наделен способностью гулять по миру снов без проблем и вопросов, когда-то он был частицей Ньярлатотепа, кусочком его разума. Потом - ему была дарована милость, высшая милость. Своё сознание.
Потом же он был убит собственным отцом.
И вот теперь он здесь.
- Ты не понял? - голос Ньярла прозвучал мягко. Мягче даже, чем можно было ожидать. Он понимал, что тема была сложной, что это не объяснишь с разбегу. Поднявшись, черноволосый отошел от кресла и включил электрический чайник. Негромко напевая под нос какую-то мелодию, он размышлял, как бы понятнее объяснить суть произошедшего. Песочник выглядел растерянным, потерянным. Он был потрясен тем, что с ним сделали. Ах, любовь... Тема для долгих размышлений. Ньярлатотеп отрицал её у себя какое-то время, но мировой змей изменил его мировоззрение. Интересно, будет ли он так же потерян, если Йормунганд покинет его? будет ли он как его... Сын?
Чайник вскипел и щелкнул. Эдвин снял его и налил кипяток в пару пластиковых стаканов, куда окунул пакетики с чаем, положил сахар. Один из стаканов перекочевал в холодные руки Дариуша, чтобы согреть его и чтобы дать какой-то объект, на котором можно сосредоточить взгляд и внимание. Ньярл же чуть придвинул второе кресло, находящееся за журнальным столиком и уселся напротив своего творения. покачивая стаканчик с чаем в руке, он внимательно смотрел на парня, рассматривал его. Взгляд скользил по чертам его лица, по острым скулам, по впавшим щекам, по глазам, под которыми залегла темнота. несчастное дитя. Если бы Ньярлатотеп умел толком сочувствовать, то посочувствовал бы ему.
- Слушай меня, и слушай внимательно.
Чай в стакане был теплый, Ньярл разбавил его водой из кулера. Ненавидел горячий чай. Отпив глоток, он облизнулся. Пять ложек сахара.
- Дай я проведу для тебя маленькую экскурсию в прошлое... Когда-то я был Богом. Вспомни школьный курс истории древнего мира. Египетская мифология. Бог, названный Сетом. Им был я. И мне было... Чертовски скучно. Чтобы развлечься, я вселял частицы себя в разум людей и давал им удивительные силы. Эти люди перерождались и были такими же богами как я. Ну, почти... Они все были мной. Как бы тебе объяснить? Единый разум. единое сознание. все они... Я. Я говорил через них, они были моими глазами и ушами, они становились божествами для смертных. Но иногда становилось скучным и это...
Он усмехнулся, вновь отпивая глоток чая. Да уж, с первого раза всё это не переваришь. но он постарается донести более доступным образом.
- Некоторым из этих аватаров я давал собственное сознание. Они отделялись от меня, обретали свой разум, вкушали полностью свою силу и безумели от этого. пытались убить меня, чтобы завладеть моими силами в полной мере. А я... Ну как тебе сказать. Я их жрал. Поглощал, жевал как конфетки. Мы играли в кошки-мышки, и я был кошкой, которая дает мыши иллюзию свободы, а потом глотает. и возможно, о ком-то я забыл. Возможно, кто-то был умнее остальных и не лез на рожон...
Хотелось съесть большой шоколадный торт. Ньярлатотеп смотрел на Дариуша и видел тень непонимания в его глазах. Ну да, он пришел с конкретной проблемой, а ему тут странные истории давно минувших дней.
- Однажды, я вселил в своего аватара сущность песка. Я дал ему власть над снами. Я наделил его разумом и отпустил. А потом забыл о нем. А потом уснул. А потом он пришел в мой сон и получил по ушам...
Он был уверен, что всё было именно так. Прикосновение к сущности песочника дало ему кусочек памяти, воскресило там, глубоко внутри, вытащило из толщи забвения. И он вспомнил, как это было. Всё, до мельчайших подробностей.
- Ты... Понял меня? - Ньярл улыбнулся и тихо рассмеялся.
И сразу же все проблемы с демоном отошли на второй план.
- Ну здравствуй, сынок.
Отредактировано Edwin McLoughlin (2018-10-26 01:35:15)
Поделиться82018-10-26 12:18:00
Где-то там, куда дотянулся Ньярл, однозначно творилось нечто необычное. Звёздная сфера, песня без звука и мелодии, откопанный базис его существования — скелет духа, настолько же потрясающий, настолько невероятный. Всё это так стремилось занять положенное место, что Дариуш даже не заметил, как Эдвин занялся чаем.
Погружённый в размышления, подавленный звоном в ушах. Постепенно песок расслабляется, укладываясь в привычные формы, радужка наливается привычной чернотой — той же, какая поблёскивала в глазах Ньярла. Он устремляет взгляд на него, принимая безропотно источающий тепло стаканчик. И, пока бог начинает свой рассказ, песочник нутром чувствует, как в гамму его бледной палитры примешивается искристо-чёрная краска. Змеисто расплывается по песку внутри, окутывает сетью, мраморными прожилками пропитывает душу.
Так же, как должно быть изначально.
Так же, как было до того, когда Ньярл его забыл. Перестал звать своим голосом, вытягивать наружу суть, позволяя ей оставаться погребённой под веками, годами, днями; а песок его бледнел, истончался, вытянутый из снов обычных смертных.
Не просто так дух надменно презирал притесняющих его богов. Морфей, Гипнос и прочие; они не вступали в открытый конфликт, но тех людей, кого они касались, песочник не мог путать своими сетями. Суккубы и крадущие сны тени, охочие до его кошмаров — всего лишь преграды; ни одно создание не вызывало ничего, помимо отстранённой неприязни. Потому он не присоединялся к сонму иных созданий ночи; не шёл на контакт, упиваясь одиночеством.
Не просто так его забавляло человечество, часть которого выбрала поклонение тёмным силам. Прежде дух не задумывался, чем вызвана его тяга к культистам, взывающим к древним именам, считал это обычной забавой; не задумывался, почему вообще мог их слышать.
Потому что должен был по природе своей.
— Понял.
Вспомнил злосчастную смертельную встречу. Тогда резонировала так же вся его сущность, от исхода сил до последних, самых свежих песчаных вихрей: возможно, сложись тот сон иначе, он бы не развоплотился, а осознал себя. Как сейчас.
— Я никогда не хотел идти против тебя, — внезапно выдал Дариуш, удивляясь самому себе. Это говорит он сам или его память? — Мне досталось больше любопытства, чем гордости. Я летел вперёд, а не стремился рушить опоры.
И в самом деле, он оставался в тени, скользил по разумам, проникал с мыслями. Изучал, создавал, сплетал образы и упоённо носился по свету, как по большому магазину с игрушками, сбивая изредка с полок то одну, то другую. Вечное дитя, оставившее след в памяти людей как вредный дух, которым можно пугать непослушных чад. Песочному человеку не ставят храмов, не воспевают в молитвах — так за что бороться с силами, которые жаждут поклонения и мощи? Им попросту не за что было сражаться.
— Я уже сбился... Это который мой день рождения? — вновь дух резко заулыбался, сдерживая весёлый хохот. Пришёл в равновесие, отчего с прежней силой его внутренний мир завертело и разметало эмоциями. — Здравствуй, пап.
Поделиться92018-10-26 16:16:58
Он был рад, что потерянное чадо нашлось. И оно умнее многих, тех, что пытались поглотить его в поисках силы, но в итоге оказывались поглощены сами. Эдвин отпивает чай, смотрит на Дариуша блестящими черными глазами. В его глазах сосущая бездна, но даже она может стоить единственным в мире приютом, пристанищем для измученной души.
И вот уже нет проблемы, с которой Дариуш пришел сюда. И вот уже всё отходит на второй план. Но оно всё еще маячит где-то там, за спиной, с этим нужно разобраться.
Ньярлатотеп ставит пустой стаканчик на журнальный столик и потягивается.
- Я знаю, с чем ты пришел сюда. Тебя ранили, тебя обидели. Тебе кажется, что ты изорван, но поверь... Нет более крепких тварей, чем я и ты. Я делал вас такими, что бы вы могли вынести все превратности судьбы. Ты сам не знаешь, но в тебе великая сила, только найди её, верни её. Мой мальчик, мы никогда не плачем из-за чужих слов...
Он смеется в тон Дариушу, встряхивает черными волосами, щурит глаза, блестящие аметистами. Они сильны, они древние куски стали. Их трудно пробить, но в тот же момент бывает легко, если знать - куда. В любой цепи есть слабое звено, Ньярл понимал это. Но он старался извлечь это звено из своих аватаров, сделать их идеальными, чтобы было интереснее их пожирать. Песочника он пожирать не станет. Распылил уже один раз, этого достаточно, чтобы тот понял - лучше не нарываться на острие ножа. И тот знает. Знает.
И не хотел идти против, просто оказался не в том месте и не в то время. Как бы ни банально это звучало.
- Тебе больно? - Ньярл ведет бровью, смотрит внимательно, - Я могу залечить твои раны. Как лечу свои каждый день. Ты это я, Дариуш. Я это ты. Я чувствую тебя и твою боль. Если ты сосредоточишься, то почувствуешь и меня. Услышишь меня. И будешь слышать всегда.
Он растревожил этот улей, он смахнул толщу песка с того, что когда-то вкладывал. Там - сердце. Там - светоч. Он звучит, звенит, поёт. Как поёт голос Ньярлатотепа, Иного, и Звездных пустошей. Там высоко в небе, на пересечении страны снов - Отец, а ему уже - дедушка, выходит. Он связан со всеми ними, он тянет свои щупальца и касается. Тянется и звучит в их душах, в их сущностях.
Ньярл поднимается и подходит к креслу напротив. Вновь присаживается на корточки, смотрит на Дариуша. Протягивая руки, берет его ладони, слегка сжимает, смотрит в глаза.
- Чувствуешь?
От его пальцев - тепло. Оно растекается по всему телу, окутывая, словно приятным одеялом. Что-то внутри тянется, тянется к тому, от чего было оторвано, вибрирует и звенит в унисон. Оно близко, так близко. И может это помогает, точнее поможет залечить то, что было растерзано и раздавлено.
Может быть...
Оно тянется к единому целому, стремясь воссоединиться вновь, но Ньярл не примет, нет - это уже отдельное существо. Оно заслужило быть собой, будучи собой уже много-много лет. Он не знал даже, сколько лет существует Песочник. И какой это по счету день рождения. Их было очень много, он перерождался раз за разом, раз за разом...
Где-то внутри открывается рубец, рваная рана, которая была на месте сочленения.
Но то, с чем Дариуш пришел - оно становится глуше и становится дальше.
Оно почти неслышно.
Прячется где-то глубоко внутри.
Отредактировано Edwin McLoughlin (2018-10-26 16:48:05)
Поделиться102018-10-26 23:46:32
Крепкая тварь?
Грубо, но со вкусом. Дариуш легко улыбнулся, услышав определение. Да, они такие. Песочник не без причин гордо считал себя неуязвимым, прекрасно зная собственные особенности — избегал крепких заклятий, осторожничал при встречах с опасностями, лишь в исключительных случаях из-за невнимательности пропуская удары судьбы. Получив смертное тело, превратил то в идеальный инструмент — не боялся угроз со стороны людей: ни нож, ни пуля не могли навредить тому, кто вовремя обращался в пыль.
Не позволял никому нанести себе хоть каплю вреда, кроме...
Тень мелькнула во взгляде. Исчезла. Дариуш почти не оставил в себе этот мрак, отделив от себя, отсекая от души и безжалостно вручая в чужие руки. Он слушал отца, который говорил про силу; к чему она, если нет точки, достойной усилий? Песочный аватар был создан без определённой цели, как стрела без наконечника, но с неплохим оперением.
Волан, скорее.
Прежде, чем Дариуш вновь начинает баюкать в разуме случайные шутки, Ньярл возвращается к тому, с чем дух явился этим вечером. Больно ли? Нет. Он собрал её всю, бережно, по песчинке; сжал воедино и швырнул обратно, к источнику, к причине всего. Что осталось, не болело, но клочьями путалось в мыслях, сминало намерения и желания, не поддавалось контролю. Он стискивает зубы и отводит взгляд — от досады. От горького результата собственных неумелых попыток измениться: грубо, порывисто, на эмоциях. Ему даже немножечко стыдно (исключительно потому, что сидит перед творцом) за неоправданную торопливость, за то, что в полученных ранах виноват лишь он сам. При определённом моральном спонсорстве, но всё же...
Это ли было уязвимостью? Поэтому песочник так яростно воздвиг границы, избавляясь от тревожащих его воспоминаний, полных чувств? Там, в песке, остались лишь сухие уродливые следы, распахавшие ровные просторы бороздами и оврагами. Отпечатки, не наполненные смыслом. Вот только тело ещё что-то помнило; это ненадолго. Он забудет. Так же, как забыл когда-то отца.
А следы те затянутся без шрамов — теперь он уверен. Острые когти судьбы не коснулись лежащей под сонными песками основы, лишь повредили уязвимую его часть. Дариуш без колебаний принимает протянутые руки, покорно прикрывает глаза в ответ на льющееся тепло. Слышит, и в этот раз музыка не кажется ему искажённой и неприятной — ей не мешают отражаться и множиться полные забытья песчаные просторы. Песня становится понятной, когда Ньярл рядом, его присутствие помогает прочнее чувствовать связь с прошлым. Единство с собой. Сформированный годами одиночества дух и изначальная его часть, украденная долгими годами, теперь смешаны в нечто прекрасное.
Дариуш отвечает, неуверенно, но с каждой секундой всё легче становится на душе. Это и в самом деле тот язык, на котором песочник пытался отчаянно говорить с Оливером; тогда он единожды объяснился, приоткрыв завесу. Кажется, он ещё и имя ему как-то раз дал — но стёр одним яростным жестом, не оставив ни звука, ни мысли. Потому что тот... Недостоин?
Усмехнувшись, доверительно наклоняется вперёд, легко упираясь лбом в чужой. Пьянит эта двойственность единения и одновременной независимости; встаёт на места искажённая реальность, разглаживаются старые и новые шрамы.
— Жаль, мы не встретились раньше.
Может, умнее бы был.