Кажется, кабаре было наполнено блеском, тонуло в блеске - украшений, фальшивых и настоящих, улыбок, смеха. Это место походило на нескончаемый праздник, в центре которого, конечно же, была она - Роуз.Наряд из бусинок приятно холодил кожу, когда она двигалась, сидя на пианино, во всю глотку распевая песню, подмигивая, улыбаясь, хихикая, теряя один элемент наряда за другим. Раздеваться для нее не было проблемой, тем более, что веера закрывали все от зрителей, а музыканты прекрасно помнили, что любовницу дона Кармайкла Фальконе трогать не стоит.

Ему было уже за пятьдесят, трое детей и жена, клан в его распоряжении, и молодое тело Роуз. Впрочем, не так уж часто он им пользовался, вот и сегодня его не было в зале, что поначалу огорчило девушку. Ей принесли подарок перед началом вечера, с запиской о том, что Кармайкл занят. Наверное, опять возится со своей женушкой, которая знает о любовнице, само собой, не стремится пускать мужа к ней. Когда он с ней разберется, черт его дери? Роуз не была особо умной, сама так говорила. Приехав из кукурузного штата в Чикаго, она смогла найти свое место на сцене бурлеска, смогла привлечь внимание Фальконе, и уж точно не отказалась бы стать его женой, даром, что Кармайкл был стар. Это даже удобно в какой-то степени. Продажа юного тела за все удобства по жизни.
Но увы, Фальконе не планировал избавляться от матери своих детей, Роуз продолжала петь и танцевать в бурлеске, размахивая веерами с перьями, как сейчас, обнажая спину, но скрывая нечто более… весомое.

- Тебе цветы, - Кристина ловко сует в руки Роуз большой букет цветов, который та и прижимает к груди, пока второй рукой придерживает опахало, скрывая наготу задницы. Она пробегает, цокая каблуками, чтобы приготовиться к следующему номеру, уже зная, что букет не от Фальконе. Тот сегодня одарил ее очередным колье, цветы по второму кругу - вряд ли.
И оказывается права. Подписи нет, два предложения: “Вы прекрасны? Выпьете со мной?”.
Он ходил не первую неделю. Появлялся почти каждый вечер, редко пропуская ее шоу, но предлагал выпить лишь в дни, когда Фальконе не было в спикизи. Роуз не сомневалась, что у этого мужчины нет страха перед мафией, но, определенно, он не стремился идти на конфликт. Она чувствовала исходящее от него чувство опасности, которое было для нее словно огонь для мотылька. И как бы Роуз не стремилась отлететь подальше, она все равно соглашаясь подлететь поближе.
Как и сейчас.

Пальцы сминают записку, букет отправляется в вазу. Роуз накидывает на обнаженное тело халат, смотрится в зеркало - хороша. Позади возникает Марти:
- Готовься к следующему номеру, финальному.
Девушка улыбается Марти через отражение в зеркале, шелт ему воздушный поцелуй, который тот ловит. И поднимается со стула, чтобы выйти на следующую песню.
Она видит его у бара. В руке стакан с виски, взгляд направлен на нее. И это заставляет чуть более эротично выгнуться в танце, подмигнуть и улыбнуться. Роуз знает, что где-то тут в зале всегд есть надзиратель из числа ребят Фальконе, но это ее не останавливает. Надеется, что знаки поймет только тот, кто их ждет.

- Коктейль, - кивает Роуз бармену, занимая свободный стул возле поклонника, - сколько нужно цветов, чтобы вы разорились? Каждый вечер новый букет, мне их девать некуда. К тому же, разве вы не слышали - девушки любят глазами, особенно, когда перед ними нечто блестящее.
Она смеется, чуть хрипло, связки напряглись несколько песен, делает глоток коктейля, смотрит на своего поклонника лучистым взглядом и, наконец, решается спросить:
- Вам не страшно умереть?

Роуз улыбается, но по спине пробегает дрожь. Дело даже не в тоне, каким говорит с ней поклонник, а в том, что он правда не боится. Ни мафии, ни, возможно, чего-то больше. Он уверен в себе, он уверен в своей власти и силе. Казалось бы, таких мужчин тут достаточно, но на деле, Ройз знает, многие просто норовят показать то, чего нет. А этот не такой. Она почти сравнивает его с доном Фальконе, только он моложе Фальконе, привлекательнее, и сейчас вызывает в голове Роуз страстные и неприличные образы.
Прямо тут, на стойке.
Или на том столе.

Девушка встряхивает головой, отвлекаясь на коктейль, отводит взгляд от мужчины, старается не думать о том, что у него очень чувственная линия губ, а она так давно не оказывалась в руках, способных заставить ее стонать до хрипоты.
- Что?
Роуз понимает, что увлеклась мыслями так, что не расслышала вопроса. И теперь вопросительно смотрит на мужчину, чувствует взгляд бармена, в нем все предостережение, как напоминание не увлекаться, иначе не только ее кавалера могут пустить с тонной кирпичей ко дну озера Мичиган.

- Беспокоюсь? Ну да, я всегда беспокоюсь о людях, которые так слепо нарываются на неприятности.
Интересно, он знает, кто ее любовник? Должен знать, тут все знают об этом, Кармайн не особо скрывает свои внебрачные отношения. Поговаривают, что его жена обычно весьма коварна, и девочки, которые спят с ее мужем, долго не живут, но Роуз пока жива, вполне себе жива, возможно, синьора Фальконе пока не решила, что делать с юной девой.
А та не хочет возвращаться к полям кукурузы и жизнью в обществе маленького городка, где все, что будет ей отведено, это днем работать официанткой в кофейне, а вечером попробовать петь в клубе, но сомнительно, что выйдет. Там не любят выскочек, там от них ничего не ждут, не хотят, предпочитая загнобить их обычной повседневностью, от которой сводит скулы.
Роуз создана для большего, она знала об этом с самого детства.
Как и то, что этот мужчина каким-то мистическим образом ее притягивает, но вместе с тем и пугает.

- Вы мне шлете цветы, но так и не представились. Так и будет? Если да, то я могу вас называть мистер Икс. Будете для меня загадкой. Хотя знать ваше имя гораздо приятнее.
Воздух вокруг становится тяжелее, наполняясь чем-то таким, что сама Роуз не в состоянии опознать. Но она все тоньше ощущает аромат собственной туалетной воды, он распадается на нотки, которые отдаются странным привкусом на губах, смешиваются с тем, что исходит от собеседника, и это заводит, мягко доводя до приятного чувства вожделения.
Она краем глаза замечает, как меняется свет в зале и из заводной музыка превращается в томную, маня в танец. Роуз обводит взглядом приятный полумрак, возвращаясь к кавалеру, и спрашивает:
- А вы меня пригласите потанцевать?

- Прямо все и обо всех?
В голосе Роуз скользит недоверие, но она ощущает, что собеседник, действительно, знает все обо всех. Что-то говорит об этом в его взгляде, от которого по спине девушки бежит дрожь. Она отвлекается на коктейль, замечая, что ее бокал уже практически пуст, а градус в крови не повышается, видимо, от волнения. Взгляд же кавалера становится слишком пристальным, Роуз ерзает на стуле от ощущения, что платья на ней нет, даже проводит рукой по ткани, убеждаясь, что вот оно, на месте, шелестит пайетками, звенит бусинами, играет яркими цветами. Она кивает бармену, просит второй коктейль, тот отходит в сторону, но следующие слова все равно слышит, это заметно по поползшей вверх брови. Да и сама Роуз едва не с открытым ртом смотрит на мужчину:
- Вы рискуете. Здесь много ушей, которые знают, куда шепнуть подобные слова. Мне будет жаль, если вас утопят в Мичигане.

Ей и правда будет жаль. Хотя это недопустимое чувство. Нужно перестать о нем думать, попросить больше не присылать цветы, и тем более украшения. Но имя говорит само за себя - ирландец. Все ирландцы заносчивые наглецы, которые рискуют, не боясь последствий, они поставляют виски, они заедаются с полицией, они спорят с мафией за территорию, сумасшедшие они, как и тот, кто сидит рядом. Роуз играется его именем - Джонатана О’Нилл, пьет новую порцию коктейля, подает руку, когда он уводит ее в танец, который она выпросила.
Полумрак танцпола должен скрыть их, то, как слишком крепко прижимает ее к себе Джонатан, то, как она совсем тому не противится, льнет, улыбается, почти смеется. Пожимает плечами и парирует вопрос в тон ему:
- А вы нахальны. Или мне это кажется?

Нет, совсем не кажется, его руки скользят по ее спине, задевая обнаженную кожу, играют пайетками, изучают ее, слишком откровенно, слишком уверенно, но ей это нравится. Это возбуждает, это заставляет желать большего, настолько, что Роуз забывается.
Она бы, наверное, почти повисла на нем, но чувствует чужую руку на локте, которая оттягивает ее грубо от партнера по танцу и разворачивает лицом к себе.
- Ты забываешься, - искаженное гримасой недовольством лицом Бобби, одного из мальчиков, которые Фальконе так любезно оставляет для Роуз в вечера, когда сам не приходит. - Пойдем, проветримся, - он тянет за собой Роуз, та едва не падает в первый момент. - А ты не лезь, - бросает он Джонатану.

Щеки Роуз горят алым цветом, глаза обжигают непрошенные слезы.
Проклятье. Если Бобби расскажет Кармайну, быть беде. Роуз почти уверена, что она не пострадает, но…
Бобби выталкивает ее в переулок за заведением. Декабрьская сырость почти сразу обхватывает девушку в свои цепкие объятия, и она начинает дрожать.
- Пусти, скотина, больно. Тебя за синяки накажут!
Бобби выполняет ее просьбу, но совсем не так, как той бы хотелось, пинком отправляя ее к стене напротив. Его ухмылка говорит сама за собой, и только сейчас до Роуз начинает доходить, что ей даже не надо будет упрашивать его промолчать, он сам предложит ей сделку, которая ей очень не понравится. Она прижимается к стене, забывая о холоде, о вони в переулке, о том, что тут и кричать бесполезно. Ползет по стеночке в сторону, качает головой:
- Не смей даже думать об этом.

Роуз рвется в сторону, но Бобби перехватывает ее, снова толкая к стене. От удара затылком звездочки начинают плясать перед глазами, поскуливая девушка съезжает по стене. Она смотрит снизу вверх, как Бобби расстегивает пояс брюк, и ее заранее начинает тошнить, пока рукой она пытается стянуть с ноги туфлю, чтобы хоть чем-то вооружиться.
- Сволочь, я Кармайну расскажу!
- И про своего хахаля тоже? Ты так терлась об него, что была готова прямо там раздвинуть ноги перед ним. Что ж, раздвинь их передо мной, какая в сущности разница, - резким рывком он ставит девушку на колени, а попытку ударить его туфлей пресекает на замахе, попутно влепляя Роуз пощечину так, что она падает на асфальт.

Помощь приходит неожиданно, из распахнутой двери, в которую до этого Бобби вытолкнул и Роуз. Она не сразу понимает, что в дверном проеме стоит ее недавний кавалер, вот только этого еще не хватало. Старается натянуть пониже край платья, отчаянно смотрит на испорченные безнадежно чулки. Между прочим, чулки дорогие, почти на вес золота.
Джонатан говорит странные фразы, звучат они как-то так, что Роуз даже дышать перестает, цепляясь за них. Не сразу понимает, что он спрашивает у нее, кивает, всхлипывая. Надо бы помотать головой, но не выходит, и лишь новый всхлип давится, Роуз старается успокоиться, но нервы натянуты, как струны гитары, неправильный аккорд, и лопаются.
Струны, между прочим, еще дороже чулок.

А лицо у Джонатана в этот момент страшное, пугающее. Роуз съеживается, на миг ей кажется, что с него рисовали демонов на полотнах в церкви, где святые изгоняют этих товарищей прочь из людей да прямо в Ад. Кажется, он получает удовольствие, кажется, ему совсем не жаль. И Бобби выглядит таким непонимающим, что в какой-то момент Роуз даже хихикает, нервно, натянуто, то ли от страха, то ли от восторга.
- Что? - Недоверчиво спрашивает Роуз, вскидывая на Джонатана глаза. Смотрит и не верит в то, что он говорит. - Но… - переводит взгляд на Бобби. Да ну, как это, убить себя по чьему-то приказу? Невозможно ведь, такое просто нереально.
Только голос в голове, не принадлежащий ей, шепчет - все возможно, моя дорогая, главное, только захотеть.
Смотри.
И желай.

Она ведь ненавидит Бобби за это унижение. Щека горит до сих пор, а вид уныл и кошмарен. Ей не за что его жалеть. К тому же, если он выживет, то расскажет все Фальконе, и тогда, возможно, пристрелят ее. Или нет, но пойдут за Джонатаном. Впрочем, глядя сейчас на него, Роуз начинает верить его словам, что ему не страшен даже сам черт.
Она кивает. Не отвечает словами, просто кивает. Нет, это все игра, и Бобби не застрелится, значит, пойдет жаловаться боссу. Может, стоит поспешить домой, сесть на первый утренний поезд, господи, Роуз ненавидит Айову, стоит только вспомнить о ней.
Но пока она решает воспользоваться помощью Джонатана. Опирается на его протянутую руку, неловко поднимается с земли, как есть, в одной туфле. И успевает увидеть из-за плеча мужчины, как Бобби медленно, очень медленно, подносит пистолет, засовывает дуло в рот. Он смотрит на нее с мольбой, а в голове девушки идет рефрен “не может быть-не может быть-не может быть”, и в то же время вот ведь, может. Палец нажимает курок, выстрелом расплескивает мозги, кровь, осколки кости, Роуз хочет закричать, но крик застревает в горле.
Не может быть.
Но тело Бобби падает на землю, заставляет отшатнуться Роуз от Джонатана.

У него сейчас не такое лицо, как было несколько минут назад. Холодный и жесткий взгляд, но выражение совсем иное, более, что ли… ласковое. И протянутая рука так и призывает пойти за ним следом, пойти вместе с ним, хотя инстинкт самосохранения требует бежать. Но куда? Рассказать эту, леденящую душу, историю Кармайну? Он не поверит, он скажет, что это она виновата. А Роуз хочет жить, Роуз очень хочет жить.
Хотя даст ли ей этот Джонатан шанс на выживание?
И все же, выбирая между риском стать трупом, по уровню хладности совпадающей с Бобби, и каким-то призрачным шансом, что все получится, Роуз выбирает второе. Она стягивает туфлю, следует за Джонатаном.
- Куда мы? Куда вы меня забираете?
Роуз ступает на дорогу, с которой не будет возврата. И кабаре больше не будет, и Фальконе больше не будет. Ночь перемен, как ни прискорбно это звучит, к которой, на самом деле, девушка была совсем не готова, но теперь ничего с этим поделать не может. Только следовать за белым кроликом, почти как Алиса, падающая в нору.

Дорога в обитель Джонатана прошла как в тумане. Роуз не понимала, по каким улицам они ехали, не понимала, в какую часть города. Она вообще не очень понимала, что происходит вокруг, как быть дальше, что делать, и вообще - жизнь теперь, определенно, изменится, все уже не будет, как раньше. Роуз хотела бы с радостью закрыть на это глаза, не думать об этом, но она лишь пыталась не сойти с ума, вспоминая то, что происходило в переулке.
Это было очень странно. С точки зрения здравого смысла ничего здравого в том не было, но в то же время, оправившись от первого шока, Роуз не чувствовала ничего противоестественного в том, что сделал Джонатан. И уж ей совсем не жалко было своего обидчика.

…приятное чувство опеки окутывает Роуз, пока она сидит в кресле, а Джонатан обрабатывает ей полученные ссадины. Она едва слышно шипит, антисептик пощипывает, а прикосновение мужских рук заводит так, как ничто другое, достаточно лишь тонких и спокойных касаний, что странно для Роуз. Она бросает испытующие взгляда на Джонатан, разыскивая в нем ответ на свой вопрос, но ничего подобного нет, и девушка продолжает гадать, к чему все это ведет.
- Д-да, лучше, спасибо, - выдыхает Роуз.
Стоит мужчине отстраниться от нее, подняться и отойти, как сразу возникает чувство сиротливости. Девушка вопросительно следит за ним взглядом, пытаясь сформулировать вопрос, простой вопрос, который принесет ей ответ, но хочет ли она на самом деле его получить? По хорошему, ей стоит решить, что делать дальше, ведь теперь Фальконе потребует у нее ответ, и тот ответ, который Роуз, откровенно не умеющая лгать, ему даст, приведет ее к финалу.

Девушка откидывается на спинку кресла, пытаясь расслабиться, но выходит плохо. Она принимает стакан с виски из рук хозяина дома, одаривая его слабой улыбкой в ответ на шутку:
- Я танцую в кабаре, где алкогольные напитки продают из-под полы, глупо их сторониться.
Виски обжигает, от неожиданности и резкого глотка заставляет закашляться, от чего на глазах наворачиваются слезы. Она откашливается, приходя в чувство, стараясь сосредоточиться. Джонатан ее о чем-то спросил, точно, и нужно ответить.
Но что ответить? Что она трусиха? Что она хочет жить? Что ей страшно и…

- Да. На самом деле боюсь, - тихо признается Роуз. Она крутит бокал в руке, наслаждаясь переливая янтаря, но испытывает желание закрыть глаза, чтобы утром проснуться и решить, что это был сон. Странноватый, диковатый, но сон. - Хотела сказать, что меня беспокоит мое завтра, но это не единственный повод для волнения, - честно выдает Роуз. Она, наверное, сейчас выглядит как идеальная блондинка, хлопает голубыми глазами и собирается спросить о том, что видела, делая при этом невинное выражение лица: - Что я видела там, в переулке?

Стоит спросить Джонатана о том, как сразу возникает ощущение опасности, аура риска, что окутывала его еще в кабаре, но потом переросла в нечто более яркое в переулке за ним, и испарилось сейчас, пока они вели разговор.
И вот снова - это чувство теперь усиливается, чувство риска, которое исходит от мужчины, а еще силы и власти, способные свести с ума от напора, который от него исходит. Таким мужчинам хочется принадлежать, и только сейчас до Роуз доходит понимание, как сильно, на самом деле к нему ее тянет.
- Я не понимаю. Мне кажется, что я тебя знаю. Но я точно уверена, что мы раньше не встречались. Ты опасен. Ты… действительно, опасен, возможно, опаснее Фальконе, и это меня тоже пугает. Потому, что я ничего не понимаю на самом деле, что мне кажется, а что на самом деле. Но я точно видела что-то… ты… ты приказал ему убить себя? И он это сделал, так ведь? Это правда? Я это видела?

Роуз меньше всего волновали все трезвенники мира, а так же любители незаконного алкоголя, с ними пусть разбирается полиция. А вот мужчина перед ней волновал, причем уже не в том романтико-вульгарном смысле. Он все больше давал понять, что Фальконе и рядом с ним не стоял, и виски уже не шло в горло, вместо того, чтобы расслабиться, сознание подкидывало совершенно дикие картины, от которых начинало подташнивать, а взгляд скользил по комнате - куда бежать. Как назло, за окном еще громыхнуло, и вот так сразу небо разразилось дождем, намекая на то, что без зонтика туда не стоит соваться, но если хочется жить, то какой к черту зонтик.
- Но… как? Это ведь… ты что, магией обладаешь?

В дремучей Айове каждая третья женщина ведьма просто потому, что неурожай и падеж скота надо на кого-то свалить. Жизнь фермеров проста и незатейлива, а оборотни, говорят, шастают по округе. Роуз этой фигне не верила, но точно знала, что миссис Смит продает забористую траву, а у собственной матери конопляная делянка расположена прямо в подвале, так что там не только оборотни привидеться могут, но и сам мог спустится по лестнице с небес в светлый праздник Пасхи, чтобы благословить своих обкуренных детей. От той жизни Роуз и убегала, стремительно и не оглядываясь. И совсем не для того, чтобы погибнуть в этой.
Она пытается делать вид, что пьет, по половинке глотка, долго держит во рту, не желает понимать, о чем Джонатан говорит. Какие-то намеки, почти что пугающие ее, смущающие и нервирующие, улыбка прилипла к губам Роуз, совсем бледная, не такая уж игривая. Пока что можно списать на пережитый стресс, да и гром за окном раздражает. Она снова бросает быстрый взгляд в окно, лихорадочно придумывая в голове план побега. Ладно, допустим, сбежит, а дальше куда? Каяться к дону, что так вышло? Ну можно, конечно, попробовать, авось Кармайн поверит любовнице, если сама приползет, мокрая и несчастная, уж точно до него ближе и лучше, чем до автобуса на Айову.

- Знаю? - Переспрашивает девушка.
Похоже, Джонатан свихнулся. Наверное, давно присмотрел ее в кабаре, решил прикарманить, а может он вообще маньяк? Роуз пытается вспомнить, не говорили ли что-либо подобное прикормленные Фальконе доном, но нет, вроде ничего, а ведь ее бы наверняка предупредили, бегай по городу маньяк. Возможно, он просто не успел засветиться.
И что теперь делать? Как действовать?
Роуз смущенно краснеет, ставит стакан на столик рядом:
- Что, прямо сразу переходим к горизонтальному положению? Но… мне кажется, мы торопимся с этими разговорами, тем более, что знаю я тебя очень мало, совсем мало, несмотря на то, что видела часто.
Она медленно поднимается, поправляя платье, испорченные чулки дополняют картину, давая повод свободно покинуть комнату, в которой оказалась с Джонатаном. Роуз неловко улыбается, превращая это в своеобразное извинение.
- Куда мне точно нужно, это в ванную комнату. А после можем продолжить разговор о том, что я все-таки должна знать о тебе. Мне туда?

Она даже не ждет кивка, видела приоткрытую дверь ванной комнаты, туда и направляется, в надежде, что типичная американская квартира в Чикаго будет выглядеть как все - и точно, ванная находится в двух шагах от входной двери, вторым шансом становится окно в самой комнате, которое ведет на пожарную лестницу.
Боже, храни идиотов-архитекторов, мысленно воспевает им Роуз молитву, осознавая, что ей не придется воевать со входной дверью, и шансы на побег от психа немедленно возрастают.
Она торопливо запирает дверь в ванную, пускает воду, стягивает порванные чулки и даже туфли, в них по скользкой лестнице далеко не убежишь. Придется вылезать с ними в руках. Самое сложное - это открыть чертово окно, на подоконник которого приходится забраться, откидывая в стороны занавески из плотной ткани. Оконная рама не хочется поддаваться, ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего, вынуждая Роуз стараться все больше, упорнее. Она оглядывается на дверь, через сколько времени хозяин кинется на поиски гости, нужно успеть до этого самого момента выбраться, и не просто из окна, но еще и по пожарной лестнице вниз спуститься, а там в крайнем случае до первой патрульной машины добежать.
Неожиданно окно поддается, распахиваясь, но вместе с этим и стекло идет трещинами, разлетаясь и отбрасывая от себя Роуз. Удар выходит несильным, но осколками девушку засыпает, как и шума выдает достаточно. И все же она не сдается, торопливо поднимается, вытряхивая все стекляшки, забывая об упавших туфлях потому, что явно дала знать, что тут что-то не так, и снова забирается на подоконник, чтобы выбраться на лестницу, осторожно ставя босые ноги на мокрый металл, стараясь не свернуть себе шею.

Побег не удался. Провал был так очевиден, что просто поразительно, на что надеялась Роуз. Она вскрикивает, когда сильные мужские руки обхватывают ее за талию, втягивая обратно в квартиру. Промокшая, дрожащая, в ужасе, пытается даже отбиваться, но силы не равны. А за окном грохочет гром - в декабре, серьезно?
- Пусти!
Девушка дрожит, пытается ударить, но руки в крепкой хватке пальцев Джонатана - это вообще если имя настоящее, сама Роуз уже уверяется в худших своих опасениях! - но когда это становится бесполезным бьет ногой по колену.

Правда, это не помогает ей освободиться. Короткая борьба приходит к логическому завершению, попытки высвободиться из уверенной хватки не приносят успеха. От голоса Джонатана, звучащего над самым ухом, по спине бежит дрожь, но Роуз не нравится это чувство, оно ужасное, будто тело готово принимать эти прикосновения, в то время как душа испуганной птицей рвется прочь.
Она не хочет кричать.
И замолкает, гордая в своем решении. Понимает, что пользы никакой не будет с ее криков. Джонатан усаживает ее на стул, не дает даже дернуться, связывает руки за спиной - не освободиться. Она дергает запястья, не веревка, что-то другое, вроде бы шелковистое, но безжалостно впивающееся в ее запястья. А пленитель возвышается над ней, взирая с улыбкой на нее, что вызывает лишь новую волну ужаса, но глубоко внутри теплится восхищение тем, как легко ему все удается, как идет ему эта вальяжность, и как он насмешливо-спокоен, пока она пытается освободиться.
Ни дать, ни взять, кот играет с мышкой. Мышка поймана, мышка в ловушке, и ничто не может помочь ей получить желанную свободу.

- Что ты хочешь со мной сделать? - Наконец, спрашивает Роуз. Она могла бы и дальше молчать, но ее судьба ей не безразлична, она хочет понимать свои перспективы, может Джонатан убьет и утопит ее в Мичигане, камни к ногами и тела не найдут еще долго. - Это все ваши разборки с Фальконе? Ну так я ни при чем! Я не в курсе его дел, он даже не спит со мной, ему все время не до этого!
Такая глупая, но правдивая отмазка.
- Я ничего не смогу тебе о нем рассказать, а убив меня, ты не сделаешь ему хуже, просто потратишь на меня время. Хотя мог бы добраться до его жены, вот уж кто в курсе всех его дел, - бессильная попытка перевести стрелки зачтется на страшном суде, но Роуз вообще-то пытается выжить, и если получится, если повезет прожить последующую жизнь, а не сдохнуть этой ночью, то она готова и в ад отправиться, какая уже в том случае разница. Все, что угодно, лишь бы не умирать такой молодой и красивой.
Но сейчас она еще и выглядит не так уж ярко, растеряв весь свой лоск. Волосы подсыхают быстро, падает вьющимися прядями на лицо, обрамляя его и делая милым, придавая ему детскость. Пухлые губы, яркие глаза, она уже и не похожа на ту куколку из кабаре, все больше напоминая живого человека.

- Тебе нужно шпионить за ним? Я могу. Правда, могу! Скажи только, что ты хочешь узнать?
Торги, сплошные торги, ценой тому собственная жизнь, и за нее Роуз готова торговаться любыми категориями, да она даже готова продать собственное тело, если Джонатану захочется поиметь ее в различных позах, лишь бы потом она смогла уйти из этой квартиры.
Господи, какая она дура. На что повелась, то и получила. Щекочущее чувство риска привело ее к тому, что сейчас она была заложницей психа, который довел Бобби до самоубийства у нее на глазах, хотя Роуз все еще была не готова тому поверить. Не надо было с ним идти, надо было просто вернуться в кабаре, лучше посмотреть в глаза Фальконе и рассказать ему жалостливую историю.
Он бы ей поверил.
И уж точно не дал бы ее в обиду.

Джонатан повышает голос, и Роуз тут же цепенеет. На миг сквозь маску соседского парня проскальзывает властность и жесткость, заставляющие остановиться в потоке слов, нервно сжав пальцы позади. Руки начинают болеть, но скулить девушка не хочет, не хочет показывать слабость, хотя ей ужасно страшно, и эти раскаты грома, декабрьского, непонятного, будто бы что-то происходит - должен ведь снег идти, не так ли?
Вдруг вспоминается, что сегодня канун Рождества, сидеть бы под елкой, подарки разбирать, да пить глинтвейн, но нет, она далеко от дома, и приходит подозрение, что ей туда уже вообще не вернуться. Роуз нервно сглатывает, окончательно замолкая, всматриваясь в возвышающуюся фигуру над ней. Не понимает, что он говорит, слова-то вроде бы и знакомые, на понятном языке, но смысл их не доходит до сознания танцовщицы.

- Кто я такая? - Глухо переспрашивает Роуз, от страха в голос пробирается хрипотца, он садится на несколько тонов. Она откашливается, качает головой: - Ты с кем-то меня перепутал. Наверное, ты не ту нашел. Я… - попытка пожать плечами выходит неловкой, и Роуз решает пока этого больше не повторять. - Я всего лишь танцовщица бурлеска. Местная певичка, ни больше, ни меньше. Родилась и выросла в штате кукурузы. Это Айова. Возненавидела ее всей душой, потому и сбежала сюда, к красивой жизни. Вообще-то я мечтала о Бродвее, но судьба занесла в Чикаго. Я понятия не имею, кем я должна для тебя быть.
Но ее слова явно не впечатляют Джонатана, ему не интересно то, что она рассказывает, и Роуз умолкает, перебирая в голове мысли о том, что теперь делать, как быть дальше, что сказать и как получить обратно в свои руки собственную жизнь.
Взгляд мужчины скользит по ногам ее, оголенным теперь, не скрытым чулками, и кажется, будто она вообще перед ним, в чем мать родила, без платья, без белья, как есть, обнажена и беззащитна. И в то же время есть что-то в нем такое, что заставляет изнывать и желать, чтобы он протянул руку и провел ею по ноге, касаясь кожи, лаская ее. От неожиданности этого желания, Роуз встряхивает головой, рассыпая кудряшки, хотя прическа и без того потеряла весь вид, как и она сама, побывав под дождем.

Она не понимает. Просто не понимает этого странного, почти тлетворного воздействия присутствия мужчины на нее. Как можно, одновременно, и бояться, страшиться его, и вместе с тем изнывать от желания быть в его руках, чтобы эти губы касались ее в самых сокровенных местах, вытворяя с ней то, что и в голову не придет итальянской мафии со своими католическими исповедями каждую неделю, как часы пробьют полдень.
Роуз закрывает глаза, а дыхание Джонатана, совсем рядом, совсем близко, обжигает ее щеку, и по позвоночнику бежит дрожь возбуждения, пальцы сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладонь, боль должна отрезвить, боль должна заставить перестать желать непонятного, хотя дыхание и сбивается, и грудь все чаще вздымается, но Роуз изо всех сил старается дышать ровно, не поддаваться. Заставляет себя повернуть голову, взглядывая в глубину глаз своего тюремщика.

Наверное, в эту минуту в ней и правда что-то переворачивается.
Или просто так кажется. Потому, что яркой звездой вспыхнувшее желание и странная мысль “поиграем, любимый” гаснут, снова уступая место тому, что бушует в душе маленькой танцовщицы из бурлеска.
- Чего ты от меня хочешь? Говоришь так, будто знаешь меня годы, но я увидела тебя сегодня впервые и уж точно не встречала ранее, не так долго я жила, а в Чикаго всего-то каких-то полгода. Чего ты хочешь, Джонатан? Если, конечно, это твое настоящее имя. А то я даже не знаю, может, ты все лгал. Ты странный. И страшный. И я не знаю, как отпустить страх, если ты меня пугаешь так откровенно.