Шатен в кожаной куртке, темных солнцезащитных очках и рюкзаком на одном плече, чью лямку он придерживал пальцами, стоял в толпе прямо посреди улицы этим ясным и солнечным деньком… Омраченным убийством.

Вернее будет сказать: омраченный сразу несколькими убийствами. Трое человек, что нашли свое последнее пристанище в закоулке тихого спального района. Сразу за супермаркетом — по пути Оливера от колледжа до дома.

Парень тяжело вздохнул и посмотрел себе в след (в сторону парковки в дали), а затем — дальше по направлению, по которому студент и должен был двигаться, если бы его не привлекло столпотворение и ярко-красные, да синие огни машин Гарды Шихана — органов дублинского правопорядка.

«Каждый день — праздник?» — демон раздумывал над тем, хорошо это или плохо, что прямо на его пути обнаружились тела.

С одной стороны… А... Не...
С любой стороны — это великолепно!

Вызывало интерес, забавляло и одновременно, вместе с этим, защищало Андервуда от перспективы быть похищенным сегодня.
Да, падший ясно чувствовал нечто, что скрывается в его тени и усиленно смотрит. Однако стоит резко обернуться и вглядеться в темную фигуру на асфальте — никаких тебе глаз. Зверь прятался, ожидал своего часа, который, судя по нарастающей тревоге, исходящей от древних инстинктов, наступит в ближайшее время. Ни сегодня, так завтра, а пока… Белиал будет наслаждаться зрелищем за желтой полосой «do not cross», потому что сцена за ней воистину великолепна.
Будто ожившая картина: тела, прекрасные в своей наготе, с выгрызенными внутренними органами; наполненные розами и прочими травами, словно букеты дьявольского романтика в красивой «обертке»; руки, ноги и головы отделены от туловища и сложены неподалеку в нечто, говорившее о страсти убийцы к оккультизму.

Лорд лжи не был экспертом-криминалистом или серийным убийцей, но видел в работе маньяка нечто очаровывающее. То, отчего захватывало дух и сдавливало дыхание, как если бы это была надпись на асфальте «я люблю тебя» для девицы у окна. Такие же трепетные и волнительные ощущения, вперемешку с легким возбуждением, получал хранитель Зла. Знал ли он получше любого следователя, какого мастера эта работа? О, да. Конечно знал. Никогда не видел прежде, но понимал, почему эта выставка была устроена именно тут, именно здесь, именно сейчас. Кое-кто ведь обещал ему, не так ли?

«Где же ты?» — голубые глаза трепетно блестели, в поиске автора картины в толпе.

Как хорошо, что они скрыты за очками, а то выглядел бы странно.

Он не видел Кернса Лемана среди незнакомых озадаченных и напуганных лиц. Регин, как всегда, умел затеряться среди смертных, несмотря на свою популярность в определенных кругах.
Олли давно уже успел выяснить: кем являлся и как звали парня. Благо, тот оставался на слуху. Произведение искусства, говорите? Да этот парень — художник! Смертные просто не видят изящества в смерти. Гнусные варвары, убивающие талант.

Маньяк не мог не прийти. Они всегда возвращаются на место преступления. Наслаждаются своей непознанностью. У виверна же, могут быть и иные причины. Например, ждать реакции демона. Тот, по крайней мере, хотел, чтобы Регин ее ждал. Оливер даст любую реакцию, какую только захочет мастер.

«Подойди же. Незаметно встань рядом. Поговори со мной, как бы невзначай. Дай мне поблагодарить тебя за потрясающее удовольствие, что ты мне доставил.»

Полицейские копошились, что-то усиленно рисовали и фотографировали. Белиал успел как раз вовремя: еще даже журналисты не показали своих вездесущих носов.

[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-25 02:49:43)

По всему телу проходит стая мурашек, стоило Кернсу появиться и обнять его.

Впрочем, Оливер и так находился в эйфорическом состоянии от вида потрясающе распотрошенных тел. От ощущения страха в сердцах смертных, что рождала эта инсталляция.

Искусство ведь на то и искусство, что не обязано нравится всем. Вещь безвкусную от вдохновляющей всегда отличало лишь одно — реакция. Белиал считал, что подлинное искусство рождает в наблюдателях хоть какой-то отклик. Прочие серые полотна могли заставить обывателей пройти мимо, не посмотрев, тут же забыв, но не шедевр… Шедевр захватывает обывателя, приказывает встать исступленно, завороженно всматриваясь.
Страх — это тоже эмоция, сравнимая по силе своей со многими самыми яркими чувствами, вроде восторга, радости и горечи. И люди в этой толпе боялись прямо сейчас.

До ступора. До дрожжи.
Животный страх жертвы.
Ужас перед неизвестностью.

Вообще, страх по природе своей был похож на влюбленность: адреналин связывал эти два чувства вместе. Бабочки ли это в животе или подкашивающиеся от мандража ноги — не важно. Демон не умел до костей бояться по-настоящему чего-то реального. Лишь пугался или тревожился, а потому страх для него становился еще более сроднен любви.

Теперь каждый человек, что увидит эту картину, по-настоящему влюбится! Прелестно!

— Я в восторге, — не мог оторвать взгляда парень, честно признаваясь в своих чувствах.

Он ожидал и жаждал этого, ведь Регин обещал, но никакое ожидание не подготовит тебя к подобному. Пытаться предсказать поступки страстного безумца — это как угадывать погоду по приметам.
Бесполезно. Да и надо ли?

Олли ощущает касание зубов и дыхание его учащается. Это было опасно и это заводило лишь сильнее. Вот так вот, в толпе… Благо, никто никогда бы их и не увидел: у демона есть аж целых два способа скрыть их присутствие, однако, ни один из них не потребовался.

— Мне придется прятать твои трупы, если ты попытаешься изобразить мой портрет, — шептал в усмешке юноша, легонько касаясь чужих кистей на своей пояснице, щекоча их ледяными пальцами.

Регин отстраняется и Олли чувствует себя странно вне холодящих душу объятьях. Ласковый убийца, который может и тебе перегрызть глотку, если что; жестокий любовник, напрягающий каждую клеточку тела одним своим присутствием, заставляющий трепетать и остерегаться себя. И хранитель зла: казалось, глупый, покорно позволяющей подобраться к себе со спины маньяку.
Белиал был настолько безумен в своей всепоглощающей любви к тьме, что даже на пользу. Именно так и нужно вести себя, когда заходишь в клетку к зверю: главное — не бояться, ведь он чувствует твой страх. Нападет, если решит, что ты ему надоел; что ты недостоин находиться с ним рядом.

Общение с осколками изначального Зла всегда было трудным. Каждый из них имеет свой характер. Свои предпочтения. И всем нужно угодить, чтобы защитить.

— Твой подарок того стоил, — счастливо улыбнулся Андервуд, идя рядом, — Эти лица… Они поражены твоей работой. А многие из них так и вовсе никогда не забудут этот день!

Парень рассуждал мечтательно, закусив нижнюю губу по привычке, от нервов. Все-таки, последние дни были полны необоснованной тревоги.
Он посмотрел на Регина: тот всегда соблюдал осторожность истинной знаменитости. Это радовало того, кто был заинтересован в его осмотрительности и приводило в грусть от очередного осознания людского варварства. И как только они умудрялись вообще двигаться в научном и культурном прогрессе? Наверное, дело было в исключительных индивидуумах, которые толкали все человечество вперед. Редкие особи, что были словно цветное пятно в черно-белом ряду. Таких, чаще всего, высмеивали их же соотечественники и казнили глупцы.

А виверн… Лорд лжи не знал, сколько перерождений тому удалось пережить. Как он лишался сосудов. Но в одном парень становился уверен точно: свиньи убили в нем желание творить, сделав из него монстра.

И падший злился от этой мысли каждый раз.

— … И никогда не найдут тебя вновь, отныне. — дополнил, спустя время, свою ранее сказанную похвалу.

Оное стало одной из главных целей того, чьи способности, вероятно, лучше всего подходили для подобной задачи. Отец обмана, манипулятор и иллюзионист — он сделает все, ради чего был создан. Покровитель и хранитель. Тот, кто питается и ловит кайф от темного хаоса.

— Ты уверен, что хочешь ко мне? — рассмеялся юноша, — Моя аскетичная студенческая берлога, боюсь, слабо подходит твоему… — он остановился, раздумывая, — Ах, ну да. Подворотня всяко хуже была, чем моя квартира. — пожал плечами, — Если ты хочешь, конечно… То нам придется сесть на автобус и проехаться до окраины города с двумя пересадками.

Все эти сложности, к которым он привык в последнее время, вместо банального такси.

— Поездки на такси меня напрягают. Мне проще оставаться на людях. Всегда. — шатен вновь вернулся в то самое напряженное чувство, что преследовало его, — Думаю, за мной кто-то постоянно следит…

Андервуд резко встрепенулся, махая успокаивающе руками перед собой. Мимо проходило множество потенциальных «жертв», на которых озирался его собеседник и почему-то демон на секунду почувствовал себя так ничтожно, будто бы он был одним из смертных.

— Нет, сейчас, думаю, беспокоиться не о чем. Я не чувствую этого давящего желания рядом с собой, но… — посмотрел на секунду куда-то в сторону студент, — Прибывание у меня в гостях может стать идеей опасной.

Оливер резко пришел в чувство: перевел взор голубых глаз на Кернса, протянул руки и повернул чужое лицо на себя, подошел почти вплотную, пытаясь разглядеть за темными очками то, что видели эти глаза…

— Не смотри на других, когда я говорю с тобой, — губы были в сантиметрах от маски, — Это грубо, — прошептал он и отстранился.

[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-25 02:50:14)

Демон был иного мнения насчет людской памяти.

Да, они склонны забывать многое, но повторяющееся насилие порождает страх, затем панику, а паника — это хаотичная стихия, с которой никто и никогда не был справиться в силе. В панике даже самые добрые люди способны на ужасные поступки. Безумие порождает безумие, единственный поступок ведет за собой сотню других и вот уже один монстр заставляет всю округу трепетать в ужасе, а имя его запечатлевается в истории.

Примером могут служить серийные маньяки, чьи имена известны каждому.

Тот же Джек-потрошитель. Убийца, что лишал жизни трущобных проституток несколько столетий назад. В свое время этот маньяк умудрился поставить всю общественность Лондона на колени и, так и оставшись не пойманным, будоражит кровь потомков до сих пор. Его имя стало нарицательным и обозначало кровавого монстра.

Но знают ли люди, кто такой «Монстр Анд»? Кто-то, разумеется, знал самого результативного маньяка в истории, но не каждому знакомо это имя столь же сильно, как имя названого ранее «Убийцы из Уайтчепела», что прикончил и расчленил всего лишь пять путан.

Сколько же нужно жертв, если трехсот недостаточно?

Ответ на этот вопрос был очевидным для хранителя зла: не важно сколько, важна лишь периодичность, загадочность и всеобщая паника. Ты должен убивать, но не так чтобы оное стало рутиной. Ты должен быть осторожным, но не прятать трупы столь тщательно, чтобы их стало невозможно найти. Ты должен не только наводить ужас своими методами, но и вдохновлять других.

Один маньяк — хорошо. Двое — лучше.
А там, где двое, всегда есть третий.
Троих поймать уже сложнее.

«Главное в таком деле — соблюдать не хитрые правила и не попадаться на глупостях.»

Пока он размышлял об этом, его поцеловали, выбивая готовящуюся речь о природе страха из головы. Олли и впрямь чуть ли не задохнулся от столь хищного выпада, но кто говорил, что общение с Регином будет легким? К тому же, подобной глубины поцелуй — в новинку для демона в данном теле. Такая чувственность и убийственность заставляла улыбаться от удовольствия и страдать от недостатка кислорода. Даже печать, кажется, горела огнем.

— Ты тоже ошибаешься, думая, что такой, как я, способен на ревность. Я просто люблю вежливость. — фыркнул, словно ударяя кнутом в ответ, голубоглазый мальчишка.

«И вообще, я чистоплотный. Просто не слишком богатый», — был недоволен выводами виверна лорд лжи, но озвучивать не стал.

Сам все увидит.

Меж тем, они тронулись с места. Собеседник, словно друг из университета, с которым парень был близок. Чересчур близок. Их взаимная мания пугала: демон, что является фанатом, готовым практически на все ради своего идола; и маньяк, по взгляду на которого не было ясно, хочет тот лишить жизни хилое тело сегодня или пока еще нет — мало ли, что в голову взбредет. Их странный союз выливался в обжигающую льдом страсть. У каждого от своих собственных тараканов. Весьма эгоистичное и нарциссическое влечение к самому себе в глазах другого.

Нравились ли им сами поцелуи или то, как они выглядят со стороны во время их?

— Твоя излишняя самоуверенность не перестает меня печалить, — спокойно отозвался юноша в ответ на длинную речь, пока они шли к остановке.

Пожалуй, у безумия любого гения, как и у всякого безумия были свои «проблемные» моменты. У Кернса сих моментов было сразу два и первый Белиал уже озвучил.

— Есть те, кто не по зубам даже тебе, Регин, — так же спокойно пояснил он, — И, знаешь, я отнюдь не из пугливых. Просто… Мне кажется, это как-то может быть связано с тем шрамом на моей руке. Ведь день его получения я практически не помню.

На остановке кучковалась группа других студентов, а потому Оливер говорил чуть тише, стоя сзади, из-за плеча.

— Однако умиляет стремление к альтруизму в отношении меня. Неужели тебя волнует судьба какого-то демона? — усмехнулся в привычной манере парень, глядя на приближающийся автобус.

Еще немного погодя, вся группа нырнула внутрь общественного транспорта, поочередно справляясь с турникетом. Сам же шатен не был удивлен растерянности знаменитой модели в непонятной для него ситуации. Наоборот, он даже весьма забавлялся мыслью о том, что маньяка, убившего пятерых людей ради искусства, могла приводить в раздражение банальная толкучка уставших учеников.

Руки, сцепленные за спиной были напряжены — парень ясно чувствовал то, но ничего поделать не мог, кроме как, попытаться отвлечь разговором.

— Идеальное место для извращенцев, ты имел в виду? О, да. Они любят затесаться среди тесноты и облапать кого попало, — съязвил Андервуд и приподнял чужие руки, — Для похоти у нас есть Асмодей, но, знаешь, я еще и соблазнителем считаюсь.

«Правда, похоть — это всего лишь удобный инструмент манипуляции, не более. Мои потребности куда выше низменных желаний. Настоящая соблазнительность — это искусство, а не суккубские флюиды грязного секса.»

Наверное, именно поэтому Белиал никогда и не испытывал какого-либо голода, используя силы изменяющие интенсивность некоторых… «желаний» на прочих. Способности, чем-то похожие на способности искусительниц и инкубов, но по природе своей идущие из различных источников.

Не грязная похоть, но извращенная красота экстаза.
Не голод, но наслаждение созерцателя.

Демон соблазна (он же и лорд лжи, по совместительству) являлся скорее наблюдателем чужих работ, чем непосредственно автором, но когда приходилось творить, он подходил к этому со свойственным ему изяществом и изощренностью.

Набитый битком автобус и потные тела скота — отнюдь, не изящно.
Скорее уж — грязно.

— Я мог бы сделать так, что ни одна живая душа и не посмела бы на нас взглянуть, а если взглянула, то увидела бы устраивающую их иллюзию… Пока, в это же самое время, ты бы наслаждался, в действии, любой своей темной мыслью в отношении меня, — шептал на ухо Оливер.

«Или я могу попросить и те захотят отойти, лишь бы не раздражать тебя...»

Несмотря на то, что «грязь» — вторая проблема Кернса, шатен готов мириться и принимать эту сторону. В какой-то мере оное даже будоражило кровь, когда все шло не так, как падший того хотел.

Люди без «но» — скучные люди. Обычно подобные идеальные персонажи скорее раздражали своей недостижимой ослепительностью, чем привлекали пытливый взгляд. Виверн же вызывал у демона что-то кроме скуки одним только сим горчащим привкусом, да и, к тому же, умел удерживать на себе внимание. В принципе, оного достаточно для нестабильного разума повелителя зла.

— Но хочу ли я этого? Хм… — коснулся языком кожи виска, поддерживая начатую игру.

И все нескромные жесты растворила в себе жмущаяся толпа, а затем, Оливер, внезапно, начал двигаться в ней, пропихивая себя и своего компаньона в дальнюю часть салона. Прижимаясь спиною к стеклу. Здесь находиться становилось легче: хоть какая-то настоящая стена, кроме стен из тел.
[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-25 02:50:59)

Если бы кто-то захотел, то, возможно, они бы обратили внимание на странные разговоры двух молодых людей. Впрочем, те даже в теории никогда бы не захотели о чем-то подозревать или волноваться: Белиал уже растянул свои невидимые мрачные сети по всему транспорту, крепко хватая за сердце каждого; подвязывая на ниточках кукловода чужие желания. Не ведающими истинного лика этого порочного мира всегда становилось управлять легче всего: никем и ничем не защищенные — идеальные жертвы; скот, плотно жмущийся друг к другу в забитом транспорте, везущий их, казалось, прямо на скотобойню.

Действительно, почему бы не убить пару-тройку из стада, да понаблюдать, как остальная часть этого же стада разбежится в ужасе спустя какое-то время. Например, когда вон та дамочка с собачкой на руках случайно наступит на вырванный острыми когтями глаз, смачно раздавливая кусок плоти, опуская взгляд вниз, и, думая о том, что наступила в дерьмо собственной псины. Почему бы и нет?

— На следующей остановке, — между тем ответил Оливер.

«И все-таки: нет», — резко отрицал сию бойню в мыслях он.

Но не потому, что демон проникся симпатией к роду людскому (по правде говоря, его отношение к «собратьям» варьировалось от безразличия до гневного раздражения — в зависимости от ситуации), а потому что он слишком любил безумный хаос разума Регина для того, чтобы превращать гения в одноразовый предмет собственного развлечения. Улики то он может как-нибудь и скроет на продолжительное время, но вот когда их таки обнаружат и поднимут панику, этим может заинтересоваться СБС.

А внимание защитников тайны магического мира ему привлекать к своей персоне не хотелось бы. Пока что складываемый им костер не был достаточно большим, чтобы превратиться в лесной пожар, сметая прочь все правила; возвращая мир на круги своя: в бездну тьмы. Белиал был не готов противостоять целому сообществу уверенных в своей правоте истуканов, а Люциферу, например, и вовсе противостоять не хотелось.

— Верно, — кивнул демон, — Похоть, насилие, кровь и огонь — это инструмент. Однако даже инструмент бывает изящным, — попытался вновь объяснить свою точку зрения он, шепча на ушко, — Словно выбрать скрипку: Страдивари или заказать самую дешевую по интернету. Секс бывает искусством и, как ты верно выразился: «телодвижениями, которым люди придают больше смысла, чем следовало бы». Возможно, ты так считаешь, потому что никогда не испытывал истинную красоту разврата? — с этим вопросом автобус остановился.

Не дав время на ответ, шатен вырвался из чужих давящих объятий, словно изворотливая змея, мягко, но настойчиво отодвигая цепкие руки. Вместе с шумной толпой покинул душный транспорт и уже на улице нашел глазами собеседника.

Взяв того за руку, повел прочь и, спустя пару шагов, отпустил чужую ладонь, тем самым позволяя идти на ровне с собой, как было то прежде.

— Знаешь, люди видят в крови и насилии тошнотворность и отвращение. Считают, что смерть ничто не оправдывает. — усмехнулся, — Хотя, среди них находятся индивиды, поощряющие метод «око за око», и, предпочитающие убить убийцу. — справедливо заметил падший, — И все же лишь те, кого общество отвергает, истинно прав в своей аморальности, если та направленна в эстетику. Убийство ради убийства — это варварство. Секс ради секса — тоже. Красота в результате: в рожденном предмете искусства, появляющимся посредством материала и инструмента. Холст и краски, мрамор и молоток, тело и нож, похоть и разврат.

До дома им следовало прокатиться на еще одном автобусе, но, обратив мимолетное внимание на лицо виверна, Андервуд понял: следующая поездка, вероятно, закончится массовыми убийствами.

— Готов к еще одному раунду? — резко встал, словно вкопанный, юноша, — Или возьмем все же такси?

Глупо было брать такси на середине пути, но на что только не пойдешь ради чужого комфорта?

— То, что произошло с моей рукой… — поднял ее демон, — Оно беспокоит меня. Потому что эта рана была получена, когда я использовал некоторые свои достаточно опасные силы… Не знаю почему, но использовал.

Он повернулся к Кернсу, приблизился, вновь взял за кисть и перевернул ту раскрытой ладонью вверх. Дотронулся указательным пальцем ее центра, пропуская малое количество приятного успокаивающего тепла…

Это то, что он называл «Блаженством». Сила, которая может быть достаточна опасна в огромных количествах.

— Щекотно, верно? — поднял не голубые, а красные глаза на спутника юноша, — Это лишь малая часть того, что можно получить с ее помощью.

Палец двинулся вдоль ладони к запястью, вызывая вибрацию в коже. Глаза Олли вернули прежний цвет, а затем тот потянулся всем телом за поцелуем, словно завороженный, но, внезапно, приходя в себя, сделал шаг назад.

«Странно...» — подумал об этом навязчивом желании падший, но не придал тому значения.
[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-25 02:51:34)

Парню казалось, что он уже достаточно рассказал об эстетике хорошего убийства и сладостного разврата. Приятно, что кто-то интересовался его вкусами в этом вопросе, но разговоры лишь усиливали аппетит, а не удовлетворяли.

Что для него секс? Секс — это искусство. Трудно сказать, в каких именно красках демон видел похоть, потому что у искусства нет заранее выбранной формы и очертаний. Оно формируется творческим порывом. Искусство всегда вызывает эмоции, задерживает дыхание и заставляет смотреть на себя: оно красиво в своем обличье, какое бы то ни было.
А вот: «что такое красота?» — уже иной вопрос. Труднообъяснимый. Слишком субъективный и тонкий.

Разумеется, в то же самое время, секс — это инструмент для достижения цели. Кто-то использует его ради денег, иные же (например, Белиал в прошлых жизнях) ради влияния. В этом плане существа мало чем отличались от смертных. Наивно считать, что подобный вид взаимовыгодной сделки — нечто отвратительное. Да, скучное. Да, неинтересное. Но и не всякий росчерк на бумаге — портрет.

Наверное, у себя в голове падший разделял разврат именно на такие два вида: то, что для всех и то, что для избранных. Первое — это, как кока-кола и картофель фри; второе — изысканное вино и вкуснейшее ресторанное блюдо. Каждое имеет право на существование. Совратитель пользовался всеми видами, но наслаждался лишь от высшей ценности формы. Он слишком надменен, чтобы получать удовольствие от самого процесса. Его целью является чувственность и образность: грубое страстное зажимание в подворотне или же ласковые игры с завязанными глазами — не важно.

«Анатомия…» — задумался голубоглазый, дабы ответить на ранее заданный вопрос, но его ловят, как зверька, что хочет ускользнуть, подразнив хищника.

— Я… — дыхание сбивается, когда юношу притягивают ближе и он исступленно открывает и закрывает рот, глядя прямо в глаза Регину.

Это было похоже на то, как художник рисует картину мысленно. Острое желание запачкать холст.

Руки Оливера ложатся другому на грудь и скользят к шее, забираясь под волосы и под капюшон, назад — на затылок, холодя кожу своими вечно ледяными пальцами. Его взгляд мерцает, бегает туда-обратно по чужому лицу, силясь понять, что задумал виверн.

— Анатомия… Дело не в ней. Дело в том, что я слишком сильно гонюсь за тьмой, которая кусает меня в ответ. — беря себя в руки, шепчет падший, приблизившись к чужим губам, — Хочешь знать, как хорошо я умею скрывать следы? — усмехнулся Оливер — Я могу сказать, насколько сильно, — рука вылазит из-под капюшона и гладит лицо, — Если потребуется скрыть следы твоих проделок, то я готов даже получать шрамы.

Шатен не может больше сопротивляться этому: он медленно и чувственно целует Регина, захватывая чужой язык в сладостный танец, щекотавший небо. Наклоняет голову на бок, продолжая поцелуй и поглаживая большим пальцем лицо маньяка, а затем отрывается от манивших его губ.

Хоть парень и сказал, что готов получать шрамы, но, в действительности, получение их было делом проблематичным — единственный шрам на руке чуть не убил демона, покуда местная ведьма не залатала чахлого смертника. Белиал знал, куда обращаться в случае нового серьезного ранения, но… Он, итак, слишком много кому обязан. За такие услуги обычно платят равнозначной ценой — спасением чужой жизни. Очень большой долг.

— Ты думаешь, я покажу тебе эстетику секса? — наигранно усмехнулся юноша вновь, словно никакого поцелуя только что и не было, — Я не создаю. — четко отрезал демон, но тут же приблизился к виску, чтобы шепотом добавить, — Я помогаю воплощать чужие желания и направляю их… — откинув капюшон, легонько укусил чужое ухо и продолжил, — Чего же ты хочешь, мой любимейший творец? — провел кончиком языка по месту укуса, словно извиняясь за него.

И никто не посмотрит на двух парней, потому что их уже давно здесь нет. Мастерство иллюзий укрыло присутствие и звуки голосов.
[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-25 02:52:22)

Вместо ответа Регин ведет его к дороге.

Белиал довольно и лукаво улыбается, а в светлых глазах горит странный огонек. Все чувства ясно говорили о том, что скоро демона ожидает новое потрясающее шоу: второе за один и тот же день. Кое-кто очень легко заводится и не раздумывает над тем, следует ли потакать собственным прихотям… Надо запомнить. Эта черта невероятно привлекательная на субъективный вкус соблазнителя. Безумие вдвойне прекрасно, если оно не поддается ограничениям и регулировке. Придется, однако, хорошо задуматься над тем, как держать, растущие не по дням, а по часам, аппетиты творца.

Но пока что Оливер не имел ничего против того, чтобы вдохновлять Кернса на очередное убийство, а может и парочку. Честно говоря, парень не знал, что именно хочет сделать попутчик, но в первую же секунду понял, по увеличивающимся желаниям в чужом сердце, что это будет смертельный фокус.

Такси тронулось, увозя их в неизвестное направление. Сам же студент, по крайней мере, никогда не слышал данного адреса до сего момента.

— Хорошо, — послушно кивнул мальчишка, придерживаемый за подбородок, — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — на всякий случай решил добавить он.

Длинные холодные пальцы легли на чужое запястье и мягко убрали руку от своего лица, поднося ее к губам, и, невинно целуя костяшки с полузакрытыми глазами.

Поездка не выдалась долгой: остановившись у дорого заведения, такси высадило их. Голубоглазый поднял голову, задумчиво и немного потерянно разглядывая вывеску ресторана, а затем метнулся взглядом к попутчику, всем своим видом будто вопрошая. Впрочем, виверн не стал долго церемониться, а просто повел демона прямо к необходимому отелю с другой стороны здания без лишних объяснений.

«Какой поразительный контраст...»

Обычно дорогие местечки выбирали район подстать себе: элитные многоквартирные дома, пятизвездочные отели, бизнес-центры или шикарные бутики и автомобильные салоны... но здесь все вышло несколько иначе. Редко, когда встретишь откровенный «бордель», будто выстраивавший себе девиз: «Ты богат, женат и нужно не особо задерживаться с любовницей? Своди ее в прекрасный ресторан, а затем сними комнату с кроватью-сердечком и зеркальными потолками в любовном отеле шаговой доступности! Экономь время, дружище.»

Да уж… Не слишком привлекательное место по меркам эстета.

Впрочем, тот не сказал ни слова, лишь ожидая, что будет дальше, и, покорно поддерживая пелену иллюзий еще с того самого момента, как они вышли из автомобиля. Демон зла верил в изобретательность маньяка. Если бы не верил, то его бы здесь не было.

«Настигну тьму? Как интересно...» — как всегда, партнер был излишне самоуверен.

Олли даже начал получать от этого странное удовольствие, а потому кривил лицо все более безумно-радостнее, словно в старые добрые времена воплощения инквизитора, сжигавшего ведьм — улыбка хранителя зла, который терял терпение. К счастью, кроме улыбки Белиал ничем не выдал собственного, пробивающегося, сумасшествия, что усиленно скрывал за масками до сей поры.
Да, в такие моменты его продолжало выбивать из роли — каждый раз одно и то же, хоть сколько пытайся сдерживаться. Хорошо, что глаза не покраснели от излишних демонических настроений.

Он так бы и стоял, как вкопанный, мысленно ведя бой сам с собой за возвращение самоконтроля, но широко раскрытые, сияющие от безумия, глаза накрыли ладонями. Один палец, на опущенных и не движимых руках, нервно дернулся, а улыбка резко исчезла, возвращая образ мальчика-подростка. Кажется, Белиал еще держится молодцом: крыша не слетела от одного только упоминания близости тьмы.

Далее Оливер слышал лишь голоса и делал шаги в неизвестность, пока Кернс любезно не убрал ладони с его век, являя перед собой картину застывшей администраторши на ресепшене с купюрой в руке. И пока маньяк снимал бабочку с миловидной девушки, падший осмотрелся, в поиске камер: в таких местах их не ставят, а зря. То-то был бы фильм для службы охраны!

Подойдя к стойке, поставил на нее, спрятанную с другой стороны, табличку «временно отсутствует» и накрыл иллюзиями застывшую. Примерно в это же мгновение на глаза вновь легла неизвестность, оставляя парня наедине с собственными быстрыми и восторженными мыслями; звуками похоти со всех сторон; а в довершение ко всему — запахом дешевого парфюма, исходящего от повязки, что служила ранее галстуком-бабочкой персонала; потом перед носом возник аромат благовоний, что несколько скрасило впечатление (он любил благовония, пусть даже конкретно эти благовония далеко не те, что жгут в Индии перед статуями божеств).

В остальном же обстановка оставалась вполне терпимой. Возможно, даже отчасти родной: уж очень это все, кроме запахов, напоминало знакомый круг ада с бесконечными стонами разврата, вперемешку с криками мучающихся грешников. Только без криков грешников, эх. Может, лорд лжи всего лишь слишком сильно соскучился по своему дворцу?

Дверь за ними закрылась. Сделав несколько шагов, Андервуд приземлился на мягкое кресло с удивительно неплохой обивкой. И тем не менее, терпение капризного мальчишки почти лопнуло. Словно чувствуя это настроение, Регин целует его, а тот с удовольствием поддерживает чувственный танец языков. В ту же секунду, иллюзионист щекотал пальцами, на ощупь, чужие ладони, двигаясь к запястьям, перемещаясь на руки, останавливаясь на локтях. Голову кружило, а дыхание учащалось, разливаясь горячим комом где-то в центре груди, опускаясь к животу. Он хотел бы углубить этот поцелуй, сделать его страстным и рваным, но партнер отстраняется, заставляя даже юношу по инерции преследовать чужие уста, склоняясь вперед, но безуспешно. Кусая раскрасневшиеся губы, Белиал принялся ждать свой второй «сюрприз».

Время тянется медленно и беззвучно. Только одинокие шаги и ощущение присутствия отмеряют его — сумасшедший медленный ритм.

Горячая капля, упавшая на щеку, заставляет шатена подозрительно нахмуриться.
Повязка тут же слетает с него.
Перед лицом Кернс; вокруг него — алые и безвкусные стены, освещаемые типично-розовым светом любовных отелей, отдающим чем-то неоновым. И все же самым главным являлось то, что ждало лорда лжи наверху, когда тот поднял глаза к потолку — тела. Каждый обезображен, но кто-то все еще жив, пытаясь дергаться в конвульсиях, но останавливаемый безжалостной магией. Всех их резали на части невидимые ножи, обращая розовую кожу в прекрасный темно-красный оттенок.
Кровавый дождь, устроенный маньяком не был ливнем: редкие капли попадали на голову и бледное от освещения лицо юноши, чьи синяки под глазами в этом же самом освещении теперь несколько пугали своей болезненностью.

Капля. Еще одна. Они медленно сползали по лицу, оставляя за собой сиротливые дорожки, будто слезы. Белиал продолжает наблюдать за людьми, пока одного из них буквально не разрывает на куски, чтобы окатить их душем, окончательно пачкая всю одежду и тело в этом.

«Вампирская вечеринка, значит?» — демону не впервые видеть кровь и купаться в ней.

И не то чтобы он регулярно принимал ванны из крови девственниц для омоложения и силы, просто род его работы подразумевал жестокости. Отношение к крови у падшего всегда оставалось восхитительное и равнодушное одновременно. С эстетической точки зрения, например, смотря на маньяка перед ним, кровь была прекрасна (особенно на Регине). С практической точки зрения кровь не вызывала восторга. Для парня она всегда оставалось железной и неприятной на вкус, в каком бы состоянии ту не пробовал демон.

Из него бы вышел плохой людоед или вампир.

— Я ее видел, — коротко сообщает демон искушения, довольно и спокойно улыбаясь, но пропуская по телу тысячу ударов тока от языка виверна на коже, — Но мне никогда не надоест смотреть на это вновь и вновь. — шепчет он.

Однако выскальзывает рукой и, сдвигая назад парня, встает с кресла, дабы получше рассмотреть результат работы творца, прикованный к потолку. Поднимает голову и тянет руку к еще живой, но изувеченной девушке, касается лба двумя окровавленными пальцами.

— Как красиво… — комментирует он, посылая волны успокоения сквозь голову, заставляя ту закатывать глаза от удовольствия, — Особенно красиво, когда они тоже наслаждаются этим перед смертью. Это ведь красиво, дорогая, верно? — девушка никак не реагирует на слова, особенно в отсутствии рта, но тому, кто чувствует людские желания, не нужны глупые слова, — Скажи спасибо за этот сладостный миг… Но не мне, а ему… Это ведь лучший момент в твоей жизни! — мягко, почти заботливо, пальцы скользят от лба к виску и на ошметки того, что было щекой, — Ах да… Рот. Точно. — в эту секунду невидимое лезвие разрезает место под одним из пальцев манипулятора, чуть раня и его.

Оливер резко отрывает руку от трупа: умерла в процессе, но в наслаждении, какая прелесть.
Задумчиво смотрит на капельку собственной крови из царапинки на указательном пальце, а затем засовывает его в рот, пробуя на вкус.

Каждый раз одно и то же, ничего не поменялось: привкус металла на языке и не более.

Разворачиваясь лицом к временно оставленному без должного внимания Регину, парень вытаскивает изо рта палец и подходит ближе.

— Знаешь, я совершенно не понимаю этого вкуса, но может мне понравится, если это будешь ты.

Он скользит рукой по лицу партнера, а затем гладит шею, откидывая слипшиеся в крови волосы назад и притягивает за затылок, впиваясь губами в бьющуюся жилку под кожей, жадно всасывая и оставляя синяк. О да, падший знал, что в их индустрии не допустимы отметины на теле и это заводило еще больше, отчего тот стоном посылал вибрацию в шею.
Свободная рука, тем временем, забиралась под одежду, лаская живот и грудь, пачкая их алой краской, двигаясь по ребрам вверх и на бок — на спину, даже немного щекоча этими движениями.

— Ты прекрасен… — шепчет в кожу, отлипнувший от нее, юноша и нетерпеливо покусывает.
[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-26 05:17:31)

Демон продолжал покрывать мелкими укусами, алую от крови, кожу шеи и ключицы. Он назвал виверна прекрасным, поскольку тот таким, на «скромный» взгляд эстета, казался. В оном не было ни грана лести или обмана. Еще тогда, в подворотне, при первой встрече, юноша отметил, что этому лицу определенно пойдет алый цвет. В нем виделось нечто очаровывающее, приковывающее пытливый взгляд соблазнителя, который, возможно, видел все, что мог предложить мир, а также рай или ад: все виды удовольствия, чувств, ощущений; огонь, поцелуи и прикосновения, отдающее болью или невероятным наслаждением. Но бывает, что даже повидав кровь в любых формах и количествах, ты удивляешься, словно впервые, когда смотришь на кого-то, кто будто бы только и создан для того, чтобы в ней купаться. В такие моменты хранитель зла, в очередной раз, мысленно восхвалял прекрасную матушку-Тьму за то, что она сотворила с мирозданием, вырвавшись из-под контроля Яхве. Даже не так… Демон восхвалял эту субстанцию за то, как мастерски та извратила созданное, рождая нечто новое из простого и серого. Она рисовала ограниченным количеством красок, но умудрялась перемешивать их так, что каждый раз ее верный демонический покровитель невольно не мог сдержать безумной улыбки.

Белиала заводила жестокость, безумие и сладострастие. Никакой рациональности. Лишь темная сторона хаоса. Трудно было сказать, что падшему ангелу нравилось больше: Регин или то, каким тот становился, когда надевал маску, сотканную из чистого помешательства. Одно парень сказать мог точно: чем больше виверн разрывался в безумном коктейле доминирования и подчинения, тем сильнее желание подступало к горлу. Оно горело внутри груди, иногда щекоча живот.

— Король? — усмехается Олли, отрываясь губами от чужого плеча, и, гладя пальцами липкую шею у ее основания.

Его усаживают обратно в кресло и юноша не сопротивляется этому. Даже не замечает, что ткань собственной, тяжелой от влаги одежды, оказалась порвана. Просто наблюдает красными, от налившейся и не особо сдерживаемой силы, глазами за своим импровизированным «подданным»; не отрывается, прожигает исподлобья.

Давненько его не называли королем. Когда-то лишь мудрец Соломон делал это. А затем подобные ложные знания распространились по миру в различных гримуарах и тайных учениях.
Его пытались призывать нелепыми заклинаниями; рисовали глупые и неработающие печати (только сам Белиал знал истинный сигил); называли «князем», «королем», «властелином», «правителем мира сего». Какие только имена и титулы не давали лорду смертные в попытках угодить и задобрить. Люди — глупцы, верящие, что признание среди них что-то значит для сильнейших.
В разные времена Отца лжи забывали и вспоминали; культы в его честь рождались и умирали. Только вот какая разница? Культы обезьян недолговечны, как и их жизнь. Чья-то вера нужна лишь ангелам-хранителям и мелким сошкам. Темному ангелу разрушения с пепельными крыльями гибели не нужна подобная мелочь. Единственным, задевающим его высокомерие, становилось то, что всегда находились индивиды, недооценивающие ангела, по праву когда-то стоящего в одном ряду по могуществу с Люцифером.

«Когда-то...»

Даже если времена те минули, а бесконечные перерождения временно забрали большую часть способностей «великого лицемера», он все равно продолжал оставаться силой, с которой необходимо считаться, поскольку вовсе не силы делали лорда опасным. Угрожающим тот был из-за своего безумного, но обширного ума, огромного опыта и умения приспосабливаться. Падшего не прозвали бы Отцом лжи, если бы тот выезжал исключительно на своих иллюзиях или внушении.

— Верно, — расплылся в улыбке красноглазый и поставил локоть на подлокотник; чуть склонил голову на бок и дотронулся указательным пальцем уголка рта в лукавой задумчивости, — Я никогда не прикасаюсь с должной искренностью к тем, кто этого не заслужил. — Оливер охотно подыгрывал маленькой игре; он любил спектакли, да и, признаться честно, его самолюбие невероятно тешил статус «короля».

Король лжи или же король соблазна — не важно. Эго этого демона уже затуманивало его взор. Совсем как в старые времена, когда свиту составляли одни только льстецы и лжецы. Похоже, Белиал так до конца и не усвоил урок.

— Кажется, я знаю, о чем ты думаешь, Регин, — произнес хранитель, следя за, волнующими взор, ладонями, что играючи расправлялись с пуговицами на рубашке, — Для некоторых колдунов, мы — демоны, лишь слуги, — палец соскользнул с уголка губ, а затем, рука легла на подлокотник; юноша усмехнулся, — А я думаю о том, каково это… Когда изнывает от жажды прикоснуться к существу, род которых всегда считал лишь родом прислужников, — голова чуть вздернута, а длинные пальцы придерживают подбородок колдуна, — На что это похоже? На жажду? На эксперимент? На влечение? — глаза смотрели в чужие глаза с прищуром.

Оливера трясло от этой близости в чуть заметной дрожжи. Он ведь и сам испытывал нечто похожее по отношению к Регину: странное притяжение, когда брюнет находился поблизости. Желание отдать всего себя и, одновременно, желание убежать подальше, дабы еще немного понаблюдать, чего же придумает изобретательное создание. Почему Кернсу, до боли, нужно заинтересовать «низшее существо»? В принципе, как странно, что высшее существо пытается обратить внимание низшего на себя? О, нет, даже так: как странно, что высшее существо называет себя низшим прямо сейчас?

Но так ли все это? Неужели колдун до сих пор не понял, что демон, сидящий перед ним — это не просто рядовой бес, а нечто большее и глобальное. Белиал не переставал умиляться тому, как меняются глаза маньяка со временем. Он много раз видел этот взгляд: в нем читалась жертва, попавшая в ловушку. В ласковую и заботливую ловушку, сотканную из восхищения и обожания. Кумиры ведь так же зависимы от фанатов, как и те от первых, не так ли?

Демон выглядел совершенно беспечно: ни на что не обращал внимание, позволял делать с собой все, чего пожелает чужая извращенная душа. Однако в этом и состояло его предназначение: толкать других в объятья тьмы и греха, сильнее запутывать, топить в сладостном болоте грязных прихотей. Все, что требовала пустая душа хранителя, о чем кричало темное сердце в ответ, было «еще» и «больше». Он жаден и ненасытен. Наблюдатель, которому никогда не будет много и никогда не перебор.

И все же ради приличия мальчишка дернул руки, проверяя прочность крепежа:
«Крепко.»

Руки к коже. Кровь к телу. Красное на белом. Андервуд вздрагивает, когда теплая жидкость и красивые ладони дотрагиваются до торса и живота. Голова невольно поднимается, а веки закрываются. Дыхание глубокое и рваное. Самообладание царапает дразнящая близость губ, леденящим дух дыханием. Похоже, колдун был тем, кто умел сохранять терпение. Чего не скажешь о демоне, который чуть ли не извивался на одном месте, периодически нервно и шумно выдыхая, когда слипшиеся волосы виверна щекотали кожу.

Он ничего не отвечает на провокационный вопрос, помутневшим и голодным взглядом красных глаз не отпуская, движущуюся за бокалом, фигуру маньяка.
Внимательно следит за всеми действиями существа и стекающей по его запястью жидкостью, но все так же сохраняет молчание, разрезая тишину только собственным шумным дыханием.

«Было бы весьма неожиданно, если бы кровь дракона дала мне хоть что-то. Подозреваю, на вкус она такая же, как и вся кровь — металлическая», — скептически предполагал падший, но вслух говорить этого не стал.

И прекрасно было понятно, что даст ему эта кровь… Ничего магического в этом нет уж точно. Впрочем, Оливер все равно принялся пить содержимое наполненного бокала, взглядом гипнотизируя снизу-вверх партнера. Пить старательно, через силу, под конец давясь этим, противным для него, как и всякая любая кровь, вкусом. Она наполняла рот, стекала через край по подбородку — на шею и дальше вниз. Давненько демону не доводилось поглощать такое большое ее количество. В этом теле так и вообще — никогда.

Когда с формальностями стало покончено, а Олли явно поплохело на мгновение, не дав прийти в себя или вздохнуть лишний раз, маньяк агрессивно целует парня. У красноглазого даже закружилась голова, а руки за ней онемели.
Потрясающая пытка окончилась, позволяя испытуемому закашляться и яростно глотать воздух, приходя в себя. Голова устало опущена, а из приоткрытых губ вытекала тоненькая струйка крови.
А после он громко и счастливо рассмеялся, словно ребенок, которому дали желанный леденец. Смех вышел очень безумный, но было уже плевать. Голова поднялась, а взгляд наполнился новым, ошалелым блеском.

— Твой король доволен, — заключил наконец он, когда приступ смеха закончился, — Это было потрясающе! — широко улыбнувшись, юноша вытянул шею, приближаясь к чужому лицу, которое сразу же удалилось.

Как же ему хотелось схватить этого наглеца! Притянуть и дать почувствовать на себе, когда легким не достает воздуха. В очередной раз безуспешно дернув руками, он крепко сжал пальцы в кулаки и недовольно цокнул.

Однако прыть быстро поубавилась, когда мучитель напомнил ему о происходящем, пальцами забираясь под ремень.

— Ха… — резко выдохнул демон, довольно улыбаясь и закрывая глаза, — Регин… — прошептал одними лишь губами шатен, — Сколько еще ты собираешься дразнить меня? — глаза распахнулись, возвращая ту темную похоть, что была многим ранее до сего момента.

[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

У них, похоже, была какая-то своя, различная реальность. Поскольку, перебирая прошлое в голове, Оливер определенно мог сказать: когда-то его звали Агриэль и он был ангелом — еще до сотворения мира; потом он пал и стал демоническим лордом Белиалом, правящим во дворце обмана. Пепельнокрылый никогда не был рабом.

«Соломон...» — разумеется, память подсказала одно из самых нелюбимых имен.

Величайший смертный маг и мудрейший царь Вавилона, пленивший семьдесят два духа вместе с подвластными им легионами ада. Король Белиал был шестьдесят восьмым пленником. Сразу же за герцогом Амдусциасом и пред захватом маркиза Декарабиа. Считается ли это за рабство? Нет, он являлся заложником, но никак не рабом. Даже само допущение обратного приводило в бешенство. И хоть время в заточении и не нравилось ему, но этот период принес свои плоды: иллюзионист приобрел новые знания о магии, печатях и ритуалах. Даже заимел собственную, изобретенную Соломоном, дабы легко откликаться на призыв смертного. Конечно же, не приходилось и сомневаться в том, что, по освобождению, падший сделал так, чтобы ни одна живая душа не знала о правильном начертании сигила. Плодом этого получился вывод: никто и никогда более не мог призвать Белиала без желания оного. Не все демоны становились рабами.
Хранитель зла не прислуживал никому и не выполнял требований царя без платы. Слухи об их любовной связи — ложь, появившаяся, возможно, с подачи самого хранителя (Оливер еще не вспомнил, как эти слухи появились). В любом случае, ни в одной версии событий лорд не представал в образе покорного слуги.

Парень снисходительно улыбнулся, но ничего не сказал. Он никогда не разубеждал язычников в их собственной вере. Пусть думает, что маги покорили демонов. Пусть не верит в апокалипсис и Божий суд. Это проблемы виверна.

Однако Олли становилось лестно, что Регин считает его, если не равным себе, то хотя бы достойным. Сие значило, что демону будет проще вести собственную игру. Союзники — это приятно. Обожатели — еще лучше. Хотелось подпустить Регина как можно ближе, чтобы захлопнуть клетку. Не просто косвенно влиять на происходящее, а наблюдать в непосредственной близости и поощрять. Белиалу всегда будет мало, даже если ты решишь отдать ему тело и душу. Даже если начнешь обожать и преклонятся (оккультисты как-то поднадоели). Ему нужно дать нечто большее, дабы насытить… Нечто, о чем и сам падший не ведал.

— Влечение? — наклонил голову на бок юноша, пожирающе глядя на парня на коленях, расстегивающего ремень брюк, — Так мало? — одна бровь поднимается, серьезно вопрошая, — Я очень голоден… — длинный язык касается ткани джинс в самом чувствительном месте и Оливер рвано вдыхает чуть подрагивающим голосом, а затем прикрывает веки и задирает голову, глядя лукаво сверху-вниз вечно красными глазами, — Меня устраивает только помешательство, не меньше… — довольно усмехается хранитель зла, своеобразно заигрывая с виверном, — Твой король слишком требователен к своему бедному подданному?

Их накрывает новая волна алого. Регин манипулирует магией и наслаждается процессом. Белиал же совершенно не обращает внимание на жидкость, похожую на краску, итак, полностью в ней вымазавшись. Его интересовало лишь происходящее. В нем уже горело пламя, грозившее перерасти в пожар: оно требовало чужих рук, губ и тела; оно требовало свободы, но кисти прочно сдавливались ремнем. Какая жалость.

— Хм… — демон рассматривает лицо напротив, покрытое кровью, — Мне никогда не нравился «Красный квадрат» Малевича. Как и Черный. Один цвет — это слишком просто.

Разговоры об искусстве мало возбуждали плоть, щекоча лишь разум, в следствии этого, Белиал бывал очень нетерпелив. Он любил страсть безудержную и красивую. Размеренная же заставляла его любоваться происходящим со стороны, аки критик, словно тот и вовсе не был участником процесса. Сие не хорошо, но и не плохо. Просто отличалось от того, что привык испытывать демон за последние века, так давно не пробуя ничего столь изысканного…

Ладони на бедрах раззадоривали даже больше, чем нежные касания пальцев на твердой плоти. Странно, но Белиал никогда не отдавал предпочтения нежности. Огонь, секс и кровь — три вещи, царившие в царстве лжи и разврата. В них слишком мало мягкости.
Регин же дьявольски хорош в своем занятии. В подтверждение этого, дыхание юноши сбилось, а глаза помутнели вновь: ни одна мысль, кроме «хочу» не задерживалась в голове демона. Будто спичка, соблазнителя легко распалить похотью и заставить судорожно изгибать дугой спину, закусывая нижнюю губу. В очередной раз Олли проклял чертов ремень на руках, мешающий ему наслаждаться тактильным контактом с любовником.

Прикосновения уже не казались холодными. Красноглазый ясно чувствовал, как кожа обжигалась под чуть красноватыми губами, словно от раскаленного клеймо. Почему-то вспомнился их первый, наполненный магией, поцелуй в подворотне. Похожий поцелуй настиг его и сейчас, только более страстный. Голова закружилась, но где-то в процессе он понял, что онемевшие руки наконец-то были освобождены. Недолго думая, ими Оливер резко схватил Регина за волосы на затылке и притянул еще ближе для более глубокого поцелуя.
Язык настойчиво щекотал небо парня. Рука колдуна же скользила по мокрому и липкому торсу легко и так правильно, будто не в первый раз изучает тело студента. Белиал наконец-то не выдерживает и сдавленно стонет в чужие губы, прося больше и больше. Он, как всегда, ненасытен до невозможности.

— Человек? — сперва не понимает о чем тот говорит, тяжело дыша прямо в губы после поцелуя с привкусом крови и собственного тела, — Я не знаю. Он крепко спит. Испугался бы, наверное. — нарочно отмахивается от неприятного вопроса падший.

Он давно уже потерял всякую связь со второй половиной, полностью отринув человечность. Однако предположить реакцию Оливера Андервуда было просто: при первой встрече с тьмой этот мальчишка испугался. Человек не хотел иметь ничего общего с демоном внутри себя, так что становилось весьма не удивительно, почему в конце концов кто-то из них должен был проиграть в этой войне за сознание. Очевидно, у подростка не оставалось шансов против древнего демона.

Не останавливаясь в глубоких рассуждениях на этой теме, лорд лжи внезапно притянул виверна для нового поцелуя, пока ладошки, тем временем, будто следуя примеру чужих, ласкали спину и лопатки прекрасного тела. Они опустились чуть ниже и кончиками пальцев прошлись по животу, невольно щекоча.

— Расскажи королю о своих желаниях… — языком проскользнул по скуле к самому уху, кусая за мочку и тяжело дыша, — Тебе нравится, когда тебя целуют? — шепот и влажный поцелуй в ушко, — Или когда кусают? — он укусил кожу за ним, — Тебе нравятся мои прикосновения? — одна рука возвращается на спину, другая же расстегивает ширинку штанов и забирается внутрь, лаская эрекцию парня, — Я хочу лишь одного… — Оливер прижимается губами к чужой коже, — Ммм… Знал бы ты, какое мучение смотреть на тебя без возможности прикоснуться. — вибрациями в кожу произносит демон, крепко прижимая к себе тело виверна и не прекращая ласк руками.
[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Белиал улыбался. Улыбался и наблюдал. Вызвать помешательство? Постараться? У Регина до сих пор оставались мысли повелителя, властвующего над слугой. Но ведь демона здесь нарекли королем... Хотя, чтобы получить что-то, нужно постараться — сие правило относиться в равной степени и к королям. Подари народу то, что он хочет больше всего и получи обожание. «Хлеб и зрелища»: Оливер готов был показать, как сильно он ценит лояльность своего «подданного», дабы тот полюбил безумством своего короля. Обрадовал его извращенную тонкую натуру.

«Иди же в мои лапы… Хищник, поглощаемый другим хищником. Получи то, чего ты желаешь больше всего, дабы затем я взял у тебя все, что тебе принадлежит.»

За все ведь нужно платить, правда? Иногда чужой кровью людей, висящих на потолке, иногда сексом, словно таинственным ритуалом, скрепляющим их тела и души. Они теперь вместе. Не так вместе, как могли позволить себе то люди. Так, как могут только существа объятые желание крови, похоти и насилия.

«Да, испачкай всего полностью. Возьми то, о чем хочешь мыслить и делать. Обожай меня, люби меня, восторгайся мной, бери.»

— Хорошо, — усмехается, соглашаясь показать жар, когда его тут же вытаскивают из кресла, — Если то твое желание: возьми все, что хочешь.

Язык накрывает его собственный, лаская, дразня, ломая волю и лишая воздуха. Оливер подхватывает одной рукой челюсть виверна, не давая прервать поцелуй раньше времени, будто сам толкаясь в лапы смерти. Дразня холод ответной решительностью: убей меня если посмеешь, но ты не посмеешь, потому что хочешь меня живым и теплым. Хочешь, чтобы я изгибался под тобой и стонал одно имя.

— Я стану для тебя всем, кем пожелаешь, если ты дашь мне все, что у тебя есть. Без фальши любви. Принадлежа мне, но не как зверь или подданный, а так, как только можно принадлежать демону: душой, взглядом, телом. — произнес после поцелуя он, ощущая влажные засосы на коже.

Позже языки пламени от поцелуев станут яркими алыми отметинами на белом мраморе, напоминая всему миру о произошедшем. Он поглаживал любовника, ласкал плечи и лопатки, впивался пальцами в кожу, оставляя красные полосы, незаметные во всем красном окружении. Безумие, достойное быть музейным экспонатом, если заставить время остановиться и поместить их туда.

Юношу подхватывают за бедра и усаживают, а внутри у него уже давно все горит огнем: его движения и поцелуи на коже, на ключицах, на плечах рваные и быстрые, неконтролируемые, страстные. Действительно, — гори оно все огнем. Ничего не существовало, кроме Регина и чужого безграничного сумасшествия; и Белиал прыгает в него, как в бассейн, наполненный алой кровью. Выныривает, проводит обеими руками по волосам и широко улыбается.

— Возьми же меня, — желание быть в чужих руках стало до того дьявольским, что еще секунда и он вонзил бы нож под ребра виверну, посмевшему так долго мучить своего короля.

Если бы рядом был нож.

Чужой рот обхватывает его, опаляет, приносит невероятное удовольствие. Экзотика. Длинный язычок, ловко бегающий вдоль, обвивающий, заставляющий громко стонать, откидывать голову, тяжело и быстро дышать, хвататься одной рукой за волосы, сжимая их. Еще. Больше. Этого недостаточно.

— Ах… — громко выдыхает в очередной раз, — Пожалуйста… — ему нравилось выглядеть в прекрасных глазах любовника кроткой добычей, но в действительности же он просто брал то, чего хотел больше всего.

А хотел он прямо сейчас не церемониальные ласки. Он хотел ритуального секса. Кровь и тела идеально подходили для этого. Белиал хорошо понимал, почему демоны могли быть вызваны на Землю подобными человеческими жертвами: темная жажда крови и пламени составляла душу не только хранителя зла, но и многих прочих его слуг и легионеров. Ему стало интересно и он опустил голову, дабы спросить:

— Единственный ли демон я, что молит тебя взять себя?.. Единственный ли? Сколько их было? — это не ревность и не злость или гнев; это интерес, живой и холодный интерес, хоть и произнесенный удивительно горячим и пошлым голосом.

Язык Регина проникает внутрь мучительно плавно. Не то. Это не то. Белиал нетерпелив. Ему хотелось больше. Жаден настолько, что сама жадность бы позавидовала в этом вопросе. Он не знает, куда деть свое тело, дрожит, гнется, как ветка, раскрывается перед зверем.
«Бери же. Прелюдия для тех, кто умеет любить. Прелюдия — это шоколад в конфетах с коньяком. Я хочу напиться.»

[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]

Отредактировано Oliver J. Underwood (2019-02-02 01:20:24)

Регин предупреждал его. Требовал отсутствия лжи. Что же, Белиал не станет лгать ему — будет бесстыдно стонать и просить, ведь демон не верил в любовь. Лишь в страсть и в секс, облагороженный кровью. Его любовник на сегодняшнем пиршестве соблазна — маньяк, пожирающий своих жертв. Но Оливер не боялся, нет. Он знал, что в этот день смерть ему не грозит. Сегодня запечатлялась клятва служения, хотя виверн мог думать и иначе. Настоящий ритуал, но не для призыва и не магический. Формальность, доставляющая удовольствие обоим участникам процесса. Сводящая с ума от желания и огня.

Укус, вероятно, — кровавый, совсем не беспокоит падшего. Он так увлекся, что будто бы и не чувствовал боли, вместо этого откидывая голову и позволяя слипшимся темным волосам Регина щекотать шею, зубами же оставлять собственнические метки, словно сие что-то значило.

— Хочешь, чтобы я принадлежал тебе? — горячим дыханием шепчет Олли, — Такой жадный монстр…

Тело охватывает пламенем, вырывая у соблазнителя стон прямо на ухо любовника. Заставляя закусить губу от эйфории и боли. Чувство наполненности такое потрясающее, что превращает демона в развратного и кроткого мальчишку, повинующегося чужой темной воле, омраченной красным желанием.

— Тебе нравится? Скажи, что тебе хорошо… — жарко и исступленно просит с полузакрытыми веками он, покрывая хаотичными влажными поцелуями ушко, висок и скулу монстра, пока тот продолжал входить еще и еще глубже.

Огонь, прожигающий насквозь. Посылающий ударами электрического тока по коже одну мысль: «как же хорошо». Редко у Белиала были столь волнительные моменты близости. Редко они становились столь дикими.
Глубже.
Проникая все глубже и быстрее, сотрясая скрипящий стол под ними.

— Еще… Да… — Оливер любил быть шумным: издавать звуки, отдельные слова, шептать чужое имя и громко постанывать, когда удовольствие становилось совсем невыносимым.

Губы искусаны в кровь, тело, впрочем, тоже расцарапано — все эти места горели пламенем, пока тонкие длинные пальцы обнимали за лопатки Регина, притягивали ближе, словно мечтая слиться и никогда не заканчивать феерическую картину желаний плоти.

Прерывание такого — это преступление, но партнер все же прерывается, останавливает темп, устраивающий их двоих, чем вызывает у напряженного красноглазого разочарованное мычание. Тем не менее долго ждать не пришлось. Переворот и продолжение прерванного акта, когда плоть любовника вновь входит под другим, более правильным углом. Стон. Иной стон. Стон будто бы жертвы, которую пожирают в ночи. Стон жалостливый, но отличающийся тем, что в нем не страх, а новое удовольствие: Регин нашел ту самую точку и без конца бил по ней. Говорил что-то, что уже не расслышал Олли, погруженный в столь же бесконечные стоны; просьбы: «быстрее», «сильнее»; одобрительные восклицания: «хорошо» и «да».

Темноволосый определенно доставлял ему редкое удовольствие. Настолько, что выбил из головы иные мысли, кроме как о себе.

Парень, давно уже уцепившийся руками за стол, резко отрывает одну из рук и закусывает кожу ладони у большого пальца до крови, стремясь сдержать свои слишком громкие выражения плотской любви. Но вместо этого получается лишь еще более пошло и сдавленно подавать голос, посылая вибрации в кожу.
[icon]http://sd.uploads.ru/t/a9PK7.png[/icon][status]baptism by fire[/status]