Godless |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
[epi]СТРАННЫЕ МЕСТА, ПРИВЫЧНЫЕ ПРОБЛЕМЫ 26-27.08.2018
Sebastian, Ophelia
Встреча в центре Дублина странным образом приводит Абигора и Офелию в мир Изнанки. Теперь они заперты в нем, пока не найдут отсюда выхода. [/epi]
Отредактировано Ophelia Doyle (2018-11-23 22:06:30)
Монотонные трели флейт глухим эхом текут по долине, раздаются под серым небом, жутко шелестят. Демон поражен, ввергнут в мимолетный ступор, но лишь до той поры, покуда разум его осмысливает предстающее пред его взором – мрачный мир, затерянный хаос, непомерно ужасающий, несоизмеримо могучий. Дуновений ветра едва ли слышно, едва ли чувствуются – только щупальца вздымаются в воздух, извиваются, и в такт им мир искажается, преображается на глазах.
Абигор не подобного ожидал. Искал лишь встречи с той, что неизменно оставалась ему важной из века в век. Нашел ее, нашел и иное – того, чего никто другой не пожелал бы находить, в цепко охватившей его опаске бросился бы только прочь, но что значит страх для существа, порожденного опаляющим огнем в приятном смраде Бездны…
О, нет – открывавшееся перед ним величие вызывает в нем неизбежные вопросы – вопросы о том, как бы выбраться, где найти выход, но оно же вызывает в нем невольное желание очароваться сим местом.
Его взгляд падает на Офелию, стоящую рядом, и возвращается к тому, что он видит. Несколько шагов вперед – и один назад, сделанный из неожиданной неуверенности. И мир смертных для него был чужд, но был более понятен, чем этот, пребывающий под властью древнего бога. Да, демон слышал об этом мире – веками находил упоминания, не придавал значения, заинтересовывался на ничтожные доли мгновений, отвлекаясь вновь на рассеивание раздора среди рода человеческого.
- Мы оказались в одной клетке, - мягко голос звучит, приглушенно, вкрадчиво, утаивая под собой безграничное удивление.
В иной ситуации Абигор воспринял бы все более шутливо, более задорно, но в этот момент он сам в себе не прослеживает ничего похожего. Нет веселья, не звучит смех. Нет превосходства, обыденно вплетающегося в его речь, и нет тщеславия, привычной спутницы любого сына или любой дочери Ада.
Опасение тихой поступью закрадывается в сознание. Демон понимает – долго здесь не продержаться и ему. И Офелии. Оба останутся пленниками мира, сплетенного из хаоса, и не выбраться им будет, не прорваться к заветной свободе, к которой оба стремятся из перерождения в перерождение. Подобный расклад его не устраивает ничуть, подобное будущее, вырисовавшееся, не нравится.
На его лице символическое подобие равнодушия, будто он остыл, поддался холодному флегматизму – всего-то маска, искусная актерская игра, которая нарушается – и вот сквозь нее прорывается накрывающая его потрясенность.
Отчетливо проявляется желание распахнуть крылья и взлететь, осмотреть мир, часть которого расстилается перед ними. Но оно – это желание – душится дурными предзнаменованиями, являющимися перед его внутренним взором. На свой дар предсказания Абигор сам полагается редко, только иногда манипулирует событиями, заставляя идти все так, как ему будет удобнее, лучше всего, но… он не обманывает самого себя.
Ироничным был бы самообман, а оттого он не верит образам, всплывающим у себя в сознании. Но они-то его и пугают. Его. Демона, занимающего далеко не самое последнее место в иерархии Ада. Не самое могущественное, не самое ужасающее порождение, однако то не мешало ему. И он испытывает растерянность, толику страха, толику любопытства – любопытства того, кто давно повидал все, пресытился всем, а теперь жаждет насладиться тем новым, что открылось так внезапно.
- Невероятно, - шепчет, непроизвольно ступает, осматривается, вновь и вновь, запоминает все, но тут же спохватывается: - Необходимо найти выход.
Протестует против собственных же слов, но при том усилием воли возвращает себя из размышлений и завороженности, смешанной со страхом. Абигор осознает, что забывается, понимает, что это место манит, а протяжная мелодия флейт, сколь бы ни была далека от определения «прекрасная», незаметно заставляет вслушиваться. Опасно это место, и опасно все то, что находится в нем.
Круг замкнулся.
И, похоже, размыкаться не спешил.
Офелия снова была в ловушке обстоятельств, вспоминая рассказы матери о векторном кольце, о магии и прочем. Магия была ей не подвластна, она родилась суккубом, не ведьмой, и эта сущность переходила с ней из жизни в жизнь, а вот все остальное было скучным для нее, за то и поплатилась. Ее карма упала ей на голову, стоило только перейти в следующую за первой жизнь, а потом… ну потом все как всегда.
Абигора она увидела, стоило ей вырулить в просторный холл офисного здания, в котором находилась ее котора. Захотелось почти сразу же развернуться назад, послав к черту слушание, клиента, Абигора, но увы, не для того она зарабатывала репутацию, чтобы продолбать все и вся потому, что судьба снова решила подписать ей смертный приговор. О чем она никому пока не рассказывала, не особо желая нарваться на Маммошино “не смей помирать, похороны оплачивать не буду, похороню в старых туфлях”. И главное, так же и сделает. Закопает за городом в старом платье, старых туфлях и без прически.
Фу, кошмар.
Но завещание точно написать надо.
Паника первой встречи отступила, оставив осадочек, не исчезла совсем, но позволила дышать, хотя и не очень-то хорошо. На смену ей пришел скептицизм, стервозность и готовность отбиваться от Абигора даже папкой с бумагами. Но пока она ту папку неловко роняет, когда ручка сумки, дорогой, черт ее дери, сумки рвется. Не иначе, как этот проклятый демон сглазил. В тот момент, когда листы разлетаются по полу, Офелия видит, что Абигор идет к ней, опускается, собрать все, а у кого-то звенит мобильный звуками флейты.
Какой идиот ставит такое унылое на звонок?
Поднимается она уже не в фойе, да и документы в руках выглядят какими-то серыми и странными. Офелия удивленно моргает. Флейта пронзительно впивается в сознание, в мир вокруг становится серым, пустым, холодным и неприветливым. Шутки сознания? Иллюзия какая? Не то чтобы странные вещи были для суккуба в новинку, но к таким резким переменам она оказывается не готова. Особенно, когда понимает, что тут совсем не одна. Быстрый взгляд на спутника - надо же, какая странность, Абигор - и Офелия фыркает едва слышно, пытается как-то пристроить документы, вспоминает о слушании, отлично, на него она, похоже опоздает.
- Где мы? - Эхом отзывается Дойл на слова Абигора.
Обстановка давит на сознание, и в первый момент кажется, что врата Ада распахнулись, но по лицу спутника видно, что не оно. Если сама Дойл не бывала в обители родителя, то уж Абигор должен помнить то пламя, из которого вышел, а он явно не согласен с этим местом, озадачивая ее еще больше. На его лице нет страха, но сквозь трещины маски Офелия замечает недоумение, и даже неприкрытое желание убраться отсюда, что настораживает. Если уж Абигору тут не по себе, то что говорить о ней, в сотни раз более слабом демоне.
Она позволяет ветру подхватить листы бумаги, уже бесполезной, делает несколько шагов в сторону, но тут же отступает назад под прикрытие силы демона, прячась в ней от того, что не понимает.
- Трудно с тобой не согласиться, - голос ее, обычно звонкий, наполненный соблазном, звучит как-то глухо для нее самой, Офелия вскидывает на Абигора вопросительный взгляд, ища ответов на вопросы: - Что это за место? Мне кажется, ты сам не рад, что мы тут оказались.
В нем нет свойственного ему сарказма сейчас, и это настораживает Офелию гораздо больше, чем что-либо другое, слишком серьезный Абигор почти закономерные проблемы гарантирует. Если уж он говорит о том, что нужно искать выход, значит, и правда есть повод для беспокойства.
Зато точно можно сказать, что не его вина в том, что они тут. А протяжные звуки флейты, наконец, умолкают, снижая градус раздражения демоницы на порядок.
Отредактировано Ophelia Doyle (2018-11-28 02:15:09)
Демон продолжает завороженно смотреть на открывшийся перед ним мир, как внезапно флейты замолкают – ломкие звуки больше не наполняют округу, только если прислушаться, то вдалеке можно расслышать легкое эхо, доносящееся по недвижимому воздуху точно нехотя, лениво. Хотел бы он сказать, что это к лучшему, но, увы, его реализм подсказывает совершенно иное – им грозит опасность.
Офелия задает вопрос. Абигор едва его слышит, осматривая окрестности. Мир, состоящий из ничего. Стоит пройти чуть дальше, и они могут повстречать то, чего никогда в любой иной ситуации не увидели бы.
Рука сама собой приподнимается, пальцы сжимаются в легкой, приглушенной нервозности – редкое для него ощущение. Демон, замечая это, решает, что это лишь начало, и он надеется, что они успеют обнаружить выход до того, как этот мир и его древний бог возьмут свое. Надеется и на то, что с ним им не придется встречаться.
Прикрывает глаза, вспоминает о собственном изначальном нежелании прибывать в Ирландию. У него много информаторов, и все, как один, твердили о множествах странных и необъяснимых событий, происходящих в Дублине. Он знал и не хотел вмешиваться, становиться частью всего этого – не его интересы, совсем не его. Подобные развлечения для тех, кто ищет незабываемых приключений. Он же, вопреки всем своим интригам, никогда не принадлежал к числу отчаянных авантюристов.
Тем не менее, он пришел. После остался ради нее. Теперь стоит здесь. Абигор поворачивает голову, смотрит на Офелию, стряхивает с себя наваждение.
- А ты внимательна, радость моя, - уголок губ слабо поднимается в призрачной улыбке, но и та исчезает, стоит ему всмотреться в серое, чужое небо над головой. – Об этом мире я слышал. Немного. Если я догадываюсь верно, если это тот самый мир, то у нас неприятности.
Говорить просто. Звук ее голоса и своего отвлекает от мрачных мыслей, отвлекает от любопытства. Его раздирает на части желание рассмотреть, каков мир, который он едва ли не считал вымыслом, настолько не придавал значения тому, что узнавал о нем, и желание двигаться вперед, найти выход, устало выдохнуть, возвращаясь в свой номер в отеле. Ему необходимо отвлекаться.
Флейта слышится чуть явственнее, но настолько тихо, что можно сказать, что они ничего не слышат. И стоит ли ее опасаться? Абигор размышляет над тем, имеет ли значение то, что они являются демонами, над тем есть ли у них защита, есть ли иммунитет к тому, что обволакивает сей мир в незримых объятиях.
- Пойдем. Не будем медлить. Чем быстрее найдем выход, тем лучше.
Меньше шансов застрять в этом мире. Демон не озвучивает собственные подозрения, не проговаривает их вслух, не желает пугать Офелию, а ведь все может оказаться лишь его грезами, мечтами. Иной мир, похожий на тот, о коем он не раз слышал. Он не назовет себя экспертом, однако, понимает, что миров не один и не два. И этот не самый лучший из них.
Поворачивается к Офелии. Пожимает плечами. Не такой встречи он желал, не в таком месте поговорить.
- Этот мир принадлежит тому, с кем ни я, ни кто-либо другой из живущих в мире смертных неспособен тягаться. Если мы проведем здесь слишком много времени, то рискуем остаться пленниками.
Хочет она, не хочет она – им придется действовать вместе, ей придется оставаться рядом с ним. Демон фыркает, забывая о волнении, о напряжении – на миг думает о том, что это будет занимательно, но эта мысль пропадает столь же быстро, уступая место недоумению.
Офелия в том состоянии, когда даже не рявкает, чтобы Абигор перестал звать ее своей радостью, ведь таковой она точно не считала себя. Нет, ну может радость, конечно, тут как посмотреть, но точно не его. Но место подавляет, заставляя притихнуть бурю низменных, таких человеческих страстей, которым поддаются даже демоны, привыкшие рождаться среди людей.
Он знает больше ее. У него в помощниках опыт и мудрость, свойственная тем, кто в общей сложности прожил гораздо больше, чем маленький суккуб, родившийся среди людей. Когда она только первый раз закричала в череде перерождений, Абигору, по скромным подсчетам самой Офелии, было не меньше пары тысяч лет. Куда там ей, со своей наивностью, не видевшей ни разу Ада, в то время, когда один из его герцогов, стоит сейчас рядом с ней, и знает очень немного о том месте, где они оказались. И звук его голоса намекает внимательной демонице, что ничего хорошего тут их не ждет, если уж Абигору крыть нечем.
- Какие неприятности?
Все равно Офелия упрямится, старается держаться на равных, сверкает голубыми глазами, требуя ответа. Потому, что без него она так и останется в неведении, а суккуб предпочитает знать врага в лицо. Даже если лица не видна.
- Отлично, ты не знаешь, где выход? Нам нужно его искать? Абигор, черт возьми, объясни мне, чтобы я понимала, чего ждать!
Неожиданно голос звучит громко для этого места, и эхом уносится вдаль, заставляя суккуба поморщится недовольно. Она не хотела нарушать мертвенную тишину этого места, где бал правит флейта, но ее жутко раздражает вся такая загадочность бывшего любовника. Которого уважает за знание, но все еще зла за собственную боль. Он бездарно обращался с ее жизнями, гробя их, возможно, жалея, конечно, жалея, ведь, наверное, любит ее, но все же, нет, ничего заново они все еще начинать не будет.
Она не будет.
И это не самое подходящее место для размышлений.
Офелия ежится от его слов, осматривается по сторонам, и покоряется необходимости следовать за демоном, пусть неохотно, но не признать его правоту будет как-то глупо.
- Отлично. В суд я не успеваю, и клиент останется без защитника, другого у него нет, а это значит, что когда мы выберемся отсюда, мне, чтобы сохранить свою репутацию, придется корректировать все последствия исключительно при помощи моих личных способностей. Как мило.
Нет, Абигор в том не виноват, что они оказались тут, в этом странном месте, которое сменяется не менее странным пустым городом, но кого-то же ей винить надо? Тем более, что он уж точно виноват в том, что оказался здесь с ней. А мог бы не подходить, а ведь явно с очередным подвохом собирался подкатить. И хотя ни место, ни время не располагало к этому, Офелия не удерживается от вопроса:
- Какого черта ты там делал?
Ответ она представляет, конечно же, стремился испортить ей жизнь. Кажется, это самое любимое развлечение Абигора, портить ей жизнь просто потому, что может. Но Офелия устала на самом деле, устала от этого, от бесконечной боли, от того, что вся любовь к нему пронизана муками, от которых все внутри ломается, и сердце ее, бедное и несчастное, рвется когтями на части, а она ничего с этим поделать не может потому, что вырваться из его рук сложно, практически невозможно. Лишь смерть ей в помощь, но сколько можно умирать по его вине? Офелия и правда не понимает, перебирая в эту минуту в голове прожитые жизни в которых она встречалась с Абигором - им ни разу не удавалось побыть счастливыми подольше, им ни разу не удавалось заключить брачный союз, стать родителями, приносить нечто большее, чем безумное удовольствие от тел да муки смерти.
Почему?
Ах да, маменькино проклятье. И о нем Офелия все еще не рассказала Абигору, впрочем, ей самой пришлось потрудиться, чтобы это прознать.
Демоница требует ответов, даже не допускает возможности того, что он сам не имеет понятия, что именно они могут ждать здесь. Крупицы информации, что доходили до него, могли содержать в себе ложь. Он внимательно осматривается по сторонам, понимая, что нужно обращать внимание на все, буквально на все. Бредет вперед, останавливается, не проделав и нескольких шагов, поворачивается к Офелии, требующей у него ответов.
Она не так сильно довольна его присутствием, но что поделать. Демон даже веселится от этого, но тихо, внутри себя. Что поделать, так уж у них повелось. Но что ему больше не нравится, так это то, что она оказалась здесь – не нравится то, что она тоже под угрозой.
На момент в нем вспыхивает и полыхает раздражение, но оно быстро сходит, стоит ему посмотреть вдаль – на горизонт, что не виден, на мир, который таит в себе опасностей прежде невиданных им.
- Это мир древнего бога. Флейты, эта музыка... Чем дольше ты будешь ее слушать, тем быстрее попадешь под ее влияние. И, кстати, я в этом мире в первый раз в жизни. Откуда я могу знать, где находится выход? – голос звучит мягко, хотя в нем звучит легкий укор. – Я не знаю, чего следует ожидать. Того, что знаю, слишком мало, и подозреваю, что многое по большей части является выдумкой.
Действительно.
Абигор не знает, не знает. Его познания обширны, но касаются они лишь Ада и мира человеческого, а не миров, существованию которых он то ли не верил, то ли не придавал никакого значения. Теперь он в одном из них. Мир, служивший, по преданиям, тюрьмой для богов, но это лишь слухи и сплетни. В это он не верит, как не верил в те истории, повествующие об этом мире. Потому все, что он может сказать наверняка, лишь вызовет еще больше вопросов, и вот на них у него уже не будет ответов.
- В лучшем случае – смерть, ведь тогда у нас появится небольшой, но все же шанс на то, чтобы переродиться в смертном мире. В худшем – забвение. Мы останемся тут навеки, и ничто нас не вытащит, если мы будем медлить.
Демон не хочет вести эти разговоры. Впервые в своей жизни он задается вопросом о том, а что будет с ним после? Занятное ощущение. Как давно он не чувствовал подобного? Прошли столетия или тысячелетия? И все же даже он умеет чувствовать, и не только привязанность и даже любовь, больную по своей сути, но, тем не менее. Для него стали открытием новые эмоции, что дали о себе знать, стоило ему лишь понять, где он находится.
Офелия продолжает говорить. Абигор вслушивается и невольно смеется. Судебное дело, защита кого-то… ее волнуют такие мелочи, а ведь стоит вопрос о том, что с ней самой будет дальше. Он постарается сделать все для того, чтобы она выжила, однако, и он не так уж и всесилен. Он силен, у него есть сила и власть, но все это будет пылью, если они повстречают кого-то, с кем и более могущественные существа неспособны сладить.
Странное чувство. Ощущение присутствующей опасности даже для себя самого. Демон заинтересован – и хочет уйти, и хочет остаться. Звучит безумно.
- Тебя волнует это? Сейчас? Прелесть, ты не на прогулке и не на экскурсии в другой стране, - проговаривает, почти урчит, как будто получает от всего происходящего некое удовольствие, но это совсем не так. – Хотя для меня это действительно что-то вроде экскурсии. Давно не видел ничего нового. Этот мир… завораживает.
Идет вперед, пока не взбирается на небольшую возвышенность и не видит в отдалении руины. Полуразрушенные стены, зияющие пустой чернотой окна. Проверить бы, да он сомневается, что там безопасно. Но и выбора у них особого нет.
Офелии совершенно не нравится то, что ей рассказывает Абигор. Ей не нравится этот мир, не нравится флейта и не нравится перспектива. Она хочет обратно, в Дублин, желательно еще со временем откатить к чертовой матери, чтобы успеть в суд, но куда там. И хочется иррационально обвинить герцога Ада, что он сюда явился неподготовленный, как это, есть что-то, чего он не знает!
Она вспыхивает злостью, хотя понимает, что Абигор прав, он не может знать всего, особенно, когда дело касается чужих миров. И винить его в том, что он не владеет информацией, по меньшей мере глупо. Но кое-что все же настораживает Дойл, и она недоверчиво смотрит на мужчину своими кошачьими глазами - ей кажется или он в самом деле боится? Офелия прищуривается, закусывает губу.
- Серьезно, Абигор? Ты боишься?
Кажется, это впервые, когда она видит его страх. Хотя и не страх даже, просто опасение, но Офелия точно знает, что ранее его мало что могло смутить, насторожить. И вот оно, этот момент, когда он не понимает, как тут оказался, как отсюда выбраться, а в ней самой ни капли торжества потому, что она искала в нем защиты от непонятного. Неожиданно стало как-то даже прохладно, зябко, хотя ветра тут не было, стояла безбрежная тишина. Офелия ежится, но не продолжает после налетать на Абигора, пока по крайней мере. Если он насторожен, она может его понять, ей самой тут неуютно и очень хочется вернуться в мир живых.
Но мысленное перемирие рушится, когда он насмешливо заговаривает о том, что ее беспокоит. Вспышка обиды, яркая, неконтролируемая, и чуть ушедшая вперед демоница оборачивается резко на каблуках, всматриваясь в красивое и холеное лицо Абигора. Он выше ее, но все же не настолько, чтобы пришлось запрокидывать голову, чтобы поговорить, или искать возвышенность.
- Нет, меня волнует не это на самом деле!
Она взрывается в гробовой тишине чужого мира, можно кричать, все равно некому осудить Офелию за несдержанность, а выпалить ему все, что на душе наболело, давно пора.
- Меня волнует, что ты какого-то черта появился снова в моей жизни и не понимаешь, что опять убиваешь меня, уже! Одним лишь фактом своего существования рядом! Меня волнует, что из этой передряги я могу не выбраться живой, а я жить хочу! Меня волнует, что ты как репей, прицепился ко мне, но я не понимаю, зачем!
Еще ее волнует боль при мысли о том, что он уйдет, и не будет маячить у нее на горизонте, но в этом суккуб не признается даже под страхом смертной казни, ведь это прямое “я тебя люблю”, в то время как кричать о ненависти проще и безопаснее.
Но ждать ответа от Абигора она не ждет, в конце концов, это дискуссия не имеет смысла, пока они тут оба заперты. Сердитая, пылающая, она разворачивается и направляется туда, где заметны дома маленького городка, пустынные и полуразрушенные. Идет стремительно, не оглядываясь, в какой-то момент почти бежит, но знает, что Абигор последует за ней.
Первые дома полуразрушены. Не хватает крыш, стен, окон. Здесь нет безликих офисных небоскребов, только частные дома, в которых даже среди разрушений заметен стиль. Офелия оглядывается по сторонам, пытаясь понять, куда идти. Место напоминает обычный маленький городок серединной Америки, таких тысячи на ее территории, о них снимают фильмы, о них пишут книги.
- Почти что Степфордские жены, - бормочет Офелия, ненавидя эту книгу всей душой. Она бывала в таких местах в своих поездках в Штаты, ведомая любопытством, не более, и сейчас ей совершенно не нравится то, что она видит.
Но вот ей видится дом, почти что целый. Пара выбитых окон не имеет значения на общем фоне. И Офелия беззастенчиво переступает порог, который охраняет незапертая дверь.
- Поразительно. Я думала, что тут будет пусто, - женщина заглядывает в гостиную, обставленную по полной программе, удивленно смотрит на нагнавшего ее Абигора. - Интересно древний бог живет. Может, это дедушка тут развлекается так, сбежал сюда, спрятался от нас, а то он как ушел, так с концами, никто найти не может.
Офелия редко так нахально называет Бога дедушкой, еще реже она о нем вообще говорит, предпочитая делать вид, что некоторые члены семьи ее не касаются. Но озадаченность этим местом она и не скрывает, удивленно озираясь по сторонам в этом мертвом, но жилом доме.
Демон равнодушно реагирует на слова Офелии. Боится ли он? Нет. Опасается ли? Разумеется. Из этого мира не так просто выбраться, если, конечно, это тот самый мир, а вот суккуба все еще этого не понимает. Ведет себя раскованно и даже смело, а зря. Внутреннее чутье подсказывает ему, что поблизости есть нечто, с чем им не справится, и не просто поблизости – присутствие чего-то чрезвычайно могущественного ощущается повсюду.
- Тебя удивляет мое опасение? Что ж. Наверное, ты многого обо мне еще не знаешь, - самодовольно ухмыляется. – Оглядись вокруг.
Его сейчас не волнует ничто, кроме того, что находится вокруг него, каков этот мир и как из него выбраться. А потому на эмоциональный взрыв демоницы он смотрит спокойно, закатывает глаза – нет, она не понимает. Их жизни висят на волоске, а ее волнуют вопросы, ответы на которые у нее и без того имеются в наличии.
Абигор чувствует в себе раздражение. Смотрит на Офелию, ожидая, когда она, наконец, перестанет привлекать к ним чужое внимание. Он не имеет понятия, есть ли здесь хоть кто-то, а если есть, то все уже должны знать об их присутствии. Ему страсть как не нравятся подобные размышления.
Тишина иного мира лишь показательна. Ему шепчет об этом его интуиция, ни разу не подводившая его за все жизни. Морок, иллюзия, готовая рассыпаться в прах в любое мгновение.
- Если хочешь выяснить отношения, то будь добра – дождись, когда выберемся, вместо того, чтобы кричать на всю округу и оповещать весь этот мир о том, где мы находимся, - язвительно отвечает, не желая дальше продолжать этот разговор. – Если из-за твоих криков к нам прибежит кто-то, то разбираться будешь с этим первая, а я в сторонке постою.
Неожиданно демон веселится, представляя себе подобное зрелище. Было бы замечательно, если бы прибежала особь женского пола. Бой двух женщин в грязи – то, что нужно для снятия напряжения и отвлечения от того факта, что они пребывают неизвестно где. Нет, разумеется, он ее защитит, не даст в обиду ту, которую любит, но успокоить ее сейчас необходимо.
Впрочем, это всего лишь мечты-мечты. Они останутся лишь в его сознании. А сейчас есть куда более важное дело – поиск выхода из этого мира.
Абигор следует за Офелией к тем самым домам. Как ни странно в данный момент его не интересует ни ее злость, ни то, что они, кажется, здесь совсем одни. Вытащить бы их шкуры отсюда. Перестать бы вестись собственным любопытством. К тому моменту, как они добредают до обжитого дома, демон полностью погружается в свои размышления, что не сразу прислушивается к словам суккубы.
А стоит их проанализировать, моментально усмехается.
И не отвечает.
Замирает, позволяя очередному видению заполонить свой разум, на миг доставить его в один из моментов будущего. Демон хватается одной рукой за что-то деревянное, запоминая все, что он видит. Та же серость мира, те же они, но по истечении значительного промежутка времени. Не факт, что сбудется, ведь будущее изменчиво.
- Я оказался прав, - едва мотает головой, стряхивая с себя отстраненный вид, и смотрит на скудное убранство дома. – Здесь кто-то есть.
Пустые дома. Руины. Но кто-то здесь жил, а кто-то все еще живет. В какой-то момент ему хочется узнать, найти этого кого-то и расспросить, но маловероятно, что на его вопросы ответят. Абигор хмыкает, выходя из дома, в котором находиться абсолютно нет никакого желания. Никого в нем нет сейчас.
Тем временем в мире что-то незаметно меняется, и демон не может понять, что именно, пока не осознает, что вслушивается в ломкие, нестройные мелодии флейты. Она вновь звучит. Тихо проскальзывает в мысли, завораживает и отторгает.
- Где же этот проклятый выход и как он выглядит, - потирает свои виски, начинающие гудеть от странной музыки.
- Ты никогда особо не стремился раскрыться передо мной, чтобы я что-то о тебе знала кроме того, что ты позволял знать.
И это чертовски бесило и бесит. Потому, что Офелия всегда выступала ведомой в этих отношениях, той, кого Абигор хотел иметь, был готова заплатить любую цену, но никогда не открывал душу настолько, чтобы она могла понять его. То, что поначалу ей так нравилось называть любовью, сейчас напоминал больше какое-то извращение, которое не было ничем приятным, лишь болью, отголосками разливающейся по телу.
В боли тоже была своя, особенная, красота, когда больно до сладости, когда пальцы Абигора сжимали ее плечи, встряхивая как куклу, когда он брал ее, не особо церемонясь, задирая сотни юбок, даже если она тому противилась - впрочем, все ее сопротивление быстро затухало, и она отдавалась его со страстью, той, что способна разрушать миры. Но было ли это любовью в общепринятом смысле, особенно, если он стремился ее все время угробить?
И уж тем более Офелия понятия не имела, что Абигор может чего-то бояться.
- Даже не представляю, чего ты способен бояться, - фыркает она, чуть разочарованная.
Нет, отношения Офелия не хочет выяснять. Она ни разу не истеричка, и обычно спокойная и хладнокровная, когда требуют обстоятельства. Это все Абигор, это демон так на нее влияет, превращая ее в непонятно кого, срывая ее, мешая ей трезво рассуждать и здраво поступать.
Он паршиво на нее влияет.
И Дойл берет себя в руки. Даже не отвечает на его реплики, предпочитая гордо умолкнуть и говорить только по делу, больше не обращая на Абигора внимания. Они стали вынужденным напарниками, что ж, в это игру можно играть на всех поданных условиях, не переходя на личности. По крайней мере, попытаться. Это сейчас Офелии всего тридцать, а за спиной гораздо больше сотен лет, при этом список ее интриг весьма велик, чтобы она не смогла справиться с приступами бешенства, которые в ней вызывает какой-то проклятый Герцог Ада.
Да пошел ты к черту, мысленно посылает его Офелия, благо, мысли тот читать не умеет, и этот выплеск остается незамеченным. А красиво бесится про себя не запретишь.
Голос Абигора вновь заставляет обернуться. Нарушает мертвую тишину дома, вызывая вопросы. Офелия вспоминает, что бывший любовник в прошлом мог видеть будущее, подарок геенны огненной, очевидно и снова не обошедший его стороной. Ярко-накрашенные губы раскрываются в вопросе, но Офелия его так и не озвучивает, отворачиваясь, и того, что сказал, достаточно, чтобы понять, что-то их ждет в будущем.
Снова начинает звучать флейта. В этот раз ее звуки кажутся гипнотическими, впечатляют больше, манят и зовут, настораживая. Офелия не обращает внимание, что Абигор выходит, она не слышит и не видит его, оставаясь одна совсем в этом странном мире, а музыка, каждая ее нота, диктует пойти вперед, по лестнице, наверх, на второй этаж, прямо и прочь. Суккуб видит в своей голове маршрут, по которому должна двигаться, ставит одну на ступеньку, другую на следующую ступеньку, медленно и заворожено поднимается вверх. Сознание ее даже не пытается сопротивляться, но неожиданно для самой себя она спотыкается. Трухлявая ступень или рука мироздания, но подвернувшаяся нога выбивает молодую женщину из равновесия, мгновенно отрезвляя.
Ухватиться за лестницу не получается. И крылья выпускать бесполезно, все равно уже кубарем летит вниз, чувствуя удар затылком, боль в ноге, а затем приходит темнота. Последняя мысль, которая еще хоть как-то вспыхивает в сознание - мысль об Абигоре. Ни злость, ни обида не останавливаю Офелию от того, что в такие минуты, когда ей больно, она всегда тянется к нему.
Отредактировано Ophelia Doyle (2018-12-04 23:33:56)
Он не отрицает. Только смотрит молчаливо на Офелию. Никогда не давать знать о себе самом – негласное правило. Старое, как мир, въевшееся под корку сознания, напоминающее о себе почти всегда. Тот, кто плетет интриги, не может жить, не ведя свою игру, тихую и незаметную, не может открыться и быть раскрытым кем-то.
Этот мир странный. Абигор сказал бы, что он страшнее Адских бездн, из пламени которых он вышел, но сомнения подтачивают его уверенность. Не тот, быть может, мир, не те, возможно, условия. Иными могут быть правила, а он может не так все понять. И его дар предсказания, данный ему еще при первом появлении, стоило ему лишь раскрыть глаза и узреть пламя, может ошибаться. И вопреки всему он застал его врасплох, явив чувства, прежде знакомые ему плохо – опасение, осторожность, желание выжить.
Искоса смотрит на демоницу вновь, понимает, что не хочет, чтобы она считала его чужаком, но ее слова, увы, правдивы – и ей тоже не было позволено знать о нем слишком много.
- Таких ситуаций, как эта. Того, чего я не понимаю.
Молвит кратко. Точно только для себя. Недоговаривает о том, что боится и иного – невозможности защитить ее, одиночества, которое неизменно следует за ним тенью. Для демона, право, сие такая мелочь. Но стоит прожить тысячелетия, как мир перестает быть сладок, интриги и войны прекращают быть забавами, превращаясь в скучные действия, которые не наскучивают лишь смертным, желающим наступать на одни и те же грабли снова и снова.
- Офелия?
Звуки флейты на миг становятся тише. На миг, в который он слышит грохот в доме и быстрым шагом пересекает расстояние, чтобы оказаться внутри и увидеть лежащую на полу Офелию. Шипит раздосадовано, осторожно поднимает на руки, стараясь не навредить ей еще больше. Укладывает на диван, находящийся в гостиной, предварительно стянув с него пыльное покрывало, и осматривает.
Абигор тяжело выдыхает, мягко поглаживая ее по лбу. Шансы на то, что в доме может найтись аптечка, ничтожно малы. И, тем не менее, он отправляется на поиски чего-то. Сидеть истуканом? Это ничем не поможет ей, а он желает хоть предпринять попытку для того, чтобы оказать ей помощь. Полагаться на «само пройдет» у него нет ни малейшего желания.
Ситуация забавна. В любой иной ситуации демон развеселился бы, но его настроение здесь продолжает катиться вниз, судя по всему, желая попасть домой – в Ад.
В доме, естественно, ничего не находится. Но помещения обжиты. Немного, но… чувствуется, что здесь некто был. Давно, но все же был. Абигора это лишь напрягает достаточно сильно, чтобы изо всех сил напрягать слух. Не желает, чтобы их застигли врасплох, а еще не желает оставаться здесь. Кажется, что флейта здесь звучит явственнее, хотя вот… она вновь затихает, заставляя его замереть и прислушаться к тишине.
Демон не может избавиться от назойливого ощущения. От этого раздражается сильнее. И злится. Сын бездны не должен бояться. Его должны бояться. Гордость страдает, терпит наплыв самых странных эмоций.
- Офелия? Как ты себя чувствуешь?
Спрашивает, спустя некоторое время, когда ему начинает казаться, что она приходит в себя. Старается скрыть настороженность и беспокойство. Прошло время, она без сознания, а вокруг царит молчание. Стоит ли упоминать о том, как это ему не нравится? Стоит ли говорить, что это чувство ожидания чего-то скребется внутри, царапается? Стоит ли вспоминать о том, что он боится сейчас за нее больше, чем за себя, а оттого он не желает задерживаться?
Последнее его запутывает.
- Постарайся не двигаться резко. Если не сможешь идти, так и скажи. Немного задержимся здесь, затем я тебя понесу. Хочешь или нет, но тут оставаться у меня нет желания.
