Сегодня он отправил ей всего лишь книгу. Книга та прибудет под вечер, но Оливер не сомневался, что девушка получит оную до завтра. Сидел с бокалом вина и пялился в экран смартфона, глядя на перемещающуюся на карте точку: путь курьера к нужному дому. Современная технология  — вещь крайне занимательная и тоталитарная, в какой-то мере. Она позволяет отследить что угодно, при условии, что у тебя есть телефон и доступ к интернету.

«Оставьте на пороге и позвоните в дверной звонок. Спасибо.»

Конечная остановка и сообщение на телефон парнишке, что прибыл в пункт назначения. Такое пристальное внимание к доставке не впервой в его практике, а потому тот не удивится точности появления этого смс, лишь выполнит указанное. В конце концов, ему за это платили деньги… И не плохие.

— Надеюсь, ей придется по вкусу «Селам, или Язык цветов», — прошептал юноша, погасив экран, и, приложив телефон к нижней губе в задумчивости истинного романтика, — Она должна догадаться, что с этим делать, ведь все это специально для нее. — загадочно улыбнулся он, теперь более походя на демона, чем на влюбленного подростка.

Wisteria

Первым стал небольшой букет фиолетовых глициний, выполненный на заказ, но не слишком дорогой — достаточно скромный в не менее скромной бумажной обертке. Так, словно их сорвал ребенок и принес заботливой матери к завтраку. Мокрые от сбрызгивания пульверизатора, будто от ночной росы.

Они пришли так же рано с утра: ровно в момент открытия сувенирного магазинчика. Были вручены доставщиком лично владелице, не желая уходить без подписи о получении.
В отсутствии записок. В отсутствии упоминания отправителя. Просто цветы.

А в эту же секунду Оливер сонно зевал на скучных парах в колледже, иногда проверяя, не обманула ли его флорист, обещая, что график доставки будет строгим. Так, как настоятельно попросил того клиент.

И… Да! Уведомление о прибытии букета в пункт назначения и передаче лично в руки некой Маэв Томпсон.
На усталом лице возникла та же улыбка, что и вчерашним вечером: загадочность, удовольствие и очарованность великолепно исполненным заказом. Не зря же Андервуд готовился к этому несколько дней подряд?

Zinnia

Наверное, самым неожиданным моментом должно стать появление второго букета.

Когда получаешь цветы в подарок, душа наполняется приятной радостью. Люди склонны не верить в оригинальность других, считая свою фантазию исключительной в собственной эгоистичности, а потому невероятно удивляются, получая еще один букет.
Пожалуй, не притворная растерянность всегда приятнее, но первый подарок редко шокирует по-настоящему. Получатель так или иначе ждет его, догадываясь. Пускай оное и задумано неожиданностью.

Подлинный же сюрприз предполагается после первого. Дальше — все идет на вполне логичный спад.
Один букет — приятно. Два — неожиданно. Три — закономерность.

Шатен раздумывал над этой странной стороной человеческой психологии, перебирая в пальцах ручку. Прошло ровно два часа и сейчас настало самое время прийти уведомлению о доставке второго букета: три желтых циннии в прозрачной упаковочной пленке, перевязанные толстой красной лентой с золотыми полосами.
Милый букет, но не самый любимый у Олли. Выбирая его, студент справедливо посчитал тот скучным и унылым, ведь желтый цвет всегда казался эстету цветом вялости.

«Интересно, она удивилась хоть чуть-чуть?» — щурился, разглядывая надписи на доске он.

Нет, циннии между завтраком и обедом — определенно плохая идея.

Сalla

Одиннадцать небольших «Блэк Форест» в обед: что может быть лучше? В противоположность официозной простоте прошлого букета, этот выглядел куда более необычно и экзотично.
Прекрасные бордовые цветки, венчающие собой трубчатые стебли, и, обернутые широкой матовой лентой, того же винного оттенка, по всей длине толстой зеленой части букета.
Они крепко прижимались друг к другу, походя на изысканный кровавый взрыв в женских ладонях.

Белиал помнил, как тяжело сглотнул, впервые увидев каллы в таком виде в руках флориста: выбор относительно их стал очевиден, даже несмотря на стоимость сорта.

«Хочу посмотреть, как сильно они будут дополнять ее темное прошлое, отражающееся в холодных голубых глазах... Красный ей, определенно, к лицу.» — стоя в очереди в столовой, замечтался эстет.

В какой-то мере лорд лжи действительно уважал эту женщину: она спасла ему жизнь и ни разу не попыталась убить или воспользоваться тем, что парень по глупости ляпнул свое истинное имя ранее. Значит, та либо не понимала его ценности, либо была из того типа людей, кто имел хоть какую-то совесть. От этого падший восхищался ей лишь больше: сильная; не верящая в Яхве, но видящая дальше своего носа и богов собственного языческого пантеона; при этом придерживающаяся нейтралитета.
Многого из этого, как и особой совести, у демона, олицетворяющего собою все Зло, не было.

Iris

Он обещал себе, что обязательно отблагодарит незнакомку за помощь, но жизнь — забавная штука: иногда ты не можешь найти времени на благодарность той, кто спасла тебе жизнь. Просто все завертелось и стало не до того. Потрясения, ударяющие под дых, заставляющие зацикливаться лишь на одной цели, и, жестоко убивающие в тебе человечность: сначала столкновение с монстром и шрам, затем попытка задушить в себе эмоциональную и больную привязанность. Со многим Белиал опоздал и многое упустил. За многое поплатился собственными страданиями.

Теперь, когда то осталось позади, демон понял две важные вещи: первая — он действительно вытеснил из себя достаточно человечности, вторая — пора отдавать долги.

Возможно, Маев или, как сказал Шеол: Яга, не думает об этом должке, списав его на Абаддона. Однако лорд никогда не позволит себе опуститься до такой степени, чтобы принимать безвозмездную помощь — это уж слишком жалко и недостойно его.

Поэтому и затеял феерическую прелюдию с цветами.
Поэтому, прямо сейчас, по тому же адресу прибыли синие ирисы, составленные в композицию из зеленых папоротников и прочих декоративных элементов. Вся эта нежная красота глубокого моря была обернута в небесную непроницаемую обертку и перевязана такой же синей тонкой лентой, завитой на концах.

Олли отплатит даме дружбой, если та пожелает ее. Поможет, если попросит, в час нужды. Все, что равносильно вопросу жизни и смерти. Не забудет свой долг.
Отчего-то хранитель тьмы полнился уверенностью, что услуга от него — это нечто очень значимое. Вероятно, такое ощущение возникало от того, что тот редко когда соглашался добровольно не обманывать кого бы то ни было.

Еще реже только выполнял условия договоров.

Delphinium

Освободившись от рутины пятничного дня, он планировал сразу же поехать к знахарке. Только что ей в руки должны были быть вручены цветы дельфиниума: несколько стеблей с множеством белых лепестков в высоком букете «гейзер» у основания украшенном зелеными листьями. Вся эта красота неплотно завернута в нежно-розовую блестящую бумагу и перевязана чуть более темным оттенком ленты.

Отличительной чертой последнего подарка стала записка с двумя словами: «скоро буду».

Заказав такси, парень направил его в сторону дома девушки, но, внезапно, где-то на полпути остановил машину, попросив подождать. Он заметил очередной цветочный магазин и от мыслей, вертящихся у него в голове весь день, не смог пропустить тот мимо. Недолго осматриваясь, купил желтую лилию и, на выходе, оторвал все лишнее, дабы закрепить этот цветок у себя в нагрудном кармане пиджака.

Удовлетворив собственный каприз, демон таки добрался до сувенирной лавки Яги. Широко улыбнулся и толкнул дверь в магазин, вызывая мирное бренчание колокольчиков.

— Добрый вечер! — буквально подлетел к прилавку юноша, будто бы не замечая ваз с цветами, — Скоро ли вы закрываетесь?

Только сейчас он обвел глазами пространство вокруг: в них читалось удовлетворение, когда тот наталкивался на свои подарки взглядом.

— Я бы хотел украсть владелицу после закрытия, если позволите, — притворно кокетничал Оливер.

Он определенно выглядел намного лучше, чем в их прошлую встречу, да и вел себя куда более нормально… Хотя, про него сложно сказать это в любом состоянии.
Впрочем, в планах были не только лишь цветочные композиции. То являлось аперитивом к главному блюду. Способом показать свои намерения и настойчивость: то, каким серьезным и, порой даже, безумным в своих поступках он может быть.

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-03 00:58:55)

Оливер двинулся вслед за девушкой, довольно улыбаясь: та выглядела, как всегда, очаровательно, радуя глаз эстета. Запах цветов же, смешиваясь, лишь дополнял атмосферу легкости тающего образа.
Демон редко встречал подобных, а потому и стараться ради этого мгновения свежего глотка воздуха ему не казалось излишним.

И пусть потратил уйму отложенных денег — их не жалко.

Вместе они поднялись по незамысловатой лестнице. В этом доме-лавке-лаборатории все становилось уютным, казалось крохотным и большим одновременно. Олли пошутил бы, спросив, есть ли здесь бассейн, учитывая эту магическую склонность дома к расширению, но промолчал, подумав, что бассейн — что-то слишком неподходящее подобному месту.

Здесь даже тени становились мягче, а свет не отдавал болезненной чистотой, предпочитая живые желтые и оранжевые оттенки.

— Похоже, у вас не так чтобы много клиентов? — вопрос чисто для поддержания разговора.

Следом за ведьмой падший вошел в гостиную: первое, что привлекло внимание — это, несомненно, обилие книг. Заинтересованный гость, позабыв обо всем, обошел хозяйку и приблизился к полкам, чтобы затем, чуть поводив взглядом по знакомым и незнакомым названиям, случайно заметить растение в вазоне за окном.

Почему-то оно заставило его, словно завороженного, подойти поближе. Какие-то грустные ассоциации. Пришедшие в голову слова из омута далекой памяти...

Wild rose

— Ты развернешься в расширенном сердце страданья, — тихо начал он, протягивая руку и легонько дотрагиваясь пальцами до невесомой ткани занавесок, — Дикий шиповник, — шепотом продолжил стих и остановился, словно запнулся или долго вспоминал забытое.

Неприятное ощущение в груди: уже не разрывающее тело на части боль, но все еще не зажитая рана. Он вглядывался в белые лепестки цветка и размышлял о словах знахарки: жизнь?

Значит, он смог обмануть даже ее.

Считалось, что шиповник — это «нечистое» растение, растущее на границе миров. Иногда, целительное в своей хрупкости, а иногда, устрашающее иглами: «цветы ангельские, когти дьявольские». Колдуны, например, использовали его для создания оберега от низших демонов.
Во многих культурах венки апотропея плели невесте до свадебной церемонии. Бывало даже, окропляя их жертвенной магией крови.

Белиал много знал о колдовстве, но никогда не считал себя именно магом. Во-первых, демон практиковал только узконаправленную манипуляцию иллюзиями. Во-вторых, обладал лишь базовыми знаниями о некоторых языческих обрядах, но в остальном разбирался на уровне экскурса в историю. Никакой практики или теоретического понимания работы. Ничего.

— … О, ранящий сад мирозданья. — выдал еще одну строку чуть громче парень, продавливая занавеску к окну и ложась ладонью на стекло, отделяемое лишь тканью от бледной кожи, — Дикий шиповник и белый, белее любого.

Внезапно, вынырнул из тяжелых мыслей, словно из глубокого транса чувств, и отступил, сделав шаг назад. Развернулся, подлетел с горящими глазами к Маев и подхватил ее руку.

— Тот, кто тебя назовет, переспорит Иова... — перешел обратно на проникновенный шепот Олли.

Но тут же вышел из образа, став вновь равнодушным, и, теряя блеск во взгляде.

— Странно, что мне пришел в голову этот стих, — усмехнулся любитель лирики, — Красивый цветок, Маев. Он заставил меня вспомнить не только русскую рифму, но и то, зачем я в действительности здесь. — так же быстро его лицо стало серьезным.

Андервуд всегда являлся не самым стабильным в эмоциональных порывах. Становление Белиалом с течением времени лишь усиливало эту безумную нотку, делая ее все ярче и неожиданней. Из простых качелей оное превращалось в настоящую разноцветную карусель Кони-Айленда.

«Пожалуй, слишком много символизма в сегодняшнем дне.»

Свободной рукой он нащупал во внутреннем кармане пиджака амулет: заботливо очищенный от слоя копоти диск песочного цвета. Аккуратно вытащил его и, подняв высоко руку, свесил покачивающийся предмет, словно гипнотизирующий маятник, перед девушкой. Открыл чужую ладонь и мягко опустил на нее диск, горстью накладывая тонкую длинную цепочку следом, пока не дотронулся холодными, удерживающими ее, пальцами до кожи.

— Я бы хотел сделать этот визит чисто дружеским, но мне необходимо кое-что узнать, — отпустил металлическую цепь падший и щекоча соскользнул с ее среднего пальца подушечкой своего, — Можешь сказать, что это за амулет?

Очевидно, Белиал знал свой ответ на данный вопрос, но отчетливо осознавал, что для грамотного анализа ему мешает излишняя эмоциональность по отношению к вопросу. Да, амулет представлял собой часть песочника. Да, его воспоминания и эмоции.

Но…

«Что это, черт возьми, такое? Как это возможно?» — парень задумывался об этом все чаще, покуда сознание прояснялось, а тот роковой день отступал, оставляя после себя уже потухший пожар и сгоревшие гектары леса.

Нужно было жить дальше. Даже если что-то в тебе все же умерло окончательно.

— Верю в твое благоразумие, — сказал юноша, отпуская кисть знахарки, — Но все равно предупрежу: не надевай.

Оливер не хотел, чтобы незнакомая ему ведьма увидела чужие воспоминания с ним, прочувствовала эти личные переживания и боль. Пожалуй, достаточно и того, что Маев просто знала его истинное имя, чтобы доставлять неудобства.
Впрочем, парень понимал: даже попросту находясь в чьих-то руках этот артефакт способен таки исходить непонятными волнами различных приятных и неприятных ощущений, которые прямо-таки подбивают надеть его и узнать, отчего растут ноги.

Белиал был не из послушных.

Она хотела, чтобы ее называли истинным именем и тот мог внемлить сей «просьбе», только вот он был парнем своенравным и не любил делать то, чего от него просили, если на то не было особой причины.

«Представляясь именем Маэв, ты подписалась в своей принадлежности ему. Пожалуй, если бы ты не хотела, чтобы тебя так звали, то представилась бы по-иному», — недовольно подумал юноша.

Казалось, прямо сейчас из него пытались сделать дурака: поправляли, недовольно морщились. Однако лорд знал: истинное имя или любое другое имя вообще не имело смысл.
Агриэль, Белиал, Анастасия, Блэк, Оливер, Вильям, Амани, Томас…
Это все — пролетающие из века в век звуки. Цепляться за них виделось ему глупым. Тем более, если по щелчку пальцев какой-то Бог способен вычеркнуть тебя из истории, назвав, в качестве наказания, «ничем».

Хранитель зла внимательно посмотрел на девушку после ее уточнения. Кажется, он многое понял из простой фразы. Немного даже разочаровался. Нет, конечно же, тот и сам не любил быть, скажем, Агриэлем, но причины на это имелись иные.

И все-таки… Почему сие столь сильно раздражало?

«Потому что она говорит так, как ты не любишь больше всего: по-человечьи», — подсказал откуда-то издалека шепот разума.

Падший так стремился уйти и избавиться от своей людской наивности, что любое проявление знакомой ему половины в других вызывало лишь негодование. Негодование рождало раздражение. Раздражение сменялось гневом.
Глупая сентиментальность или привычные и неизменные детали жизни никогда не заканчиваются хорошим исходом. Он думал, что Яга — это ведьма, лишенная столь очевидных слабостей, но, похоже, ошибался. Лучше бы в основе ее желания лежала самовлюбленность или тщеславие... Однако демон ясно чувствовал, что дело в банальной привязанности.

Оное становилось вдвойне смешным, если учесть, что все вокруг звали его издевательским прозвищем Яхве, словно злые одноклассники, травящие парнишку с задних парт удобной «кличкой». Единственное и истинное имя, говорите? Егибоба, Ягабова, Ягишна — что же это? Кто определяет единственность и истинность? Отцы: Яхве и Вий?

Впрочем, Олли все равно кивнул, противореча всем своим мыслям, делая этот жест.

Наверное, у него просто такой период… Период, когда все человеческое (вроде привычных имен), было отвратительным. Когда казалось, что существа должны являться «нелюдями», чтобы падший считал их достойными своего уважения и внимания.

Полнейшее отвращение и разочарование ко всему.

Она свела брови, создавая некрасивую морщинку на прекрасном лице и юноша захотел легонько дотронутся пальцем лба, да сказать: «не морщись, тебе не к лицу», но, пожалуй, немного ошалевший взгляд Яги говорил о том, что делать сие не стоило.

Очевидно, что она не доверяла тому, кто был в долгу перед ней. Будь Белиал на ее месте, то опасался себя же вдвойне, но… Серьезно? Он вытащил этот амулет при ней из кармана, показал и только после положил. Думает ли она, что лорд лжи настолько глуп, чтобы причинять вред ведьме в ее же доме, находясь при этом явно не на пике собственных сил? Или же по ее мнению он глуп до такой степени, что притащил бы нечто действительно опасное, сам того не зная? Да по паранойе он может еще посоревноваться с ней за лидерство.

Ах… Ну да. Он же «христианин».

«Да уж, морщины тебе не к лицу, как и скрытая предвзятость при обманчивом лице.»

Ангел тоже не питал удовольствия общаться на религиозные темы с язычниками, однако, на этом и заканчивался список его неприязни. Как-то недооценивать он их не собирался. Мог обозвать как-нибудь, дабы поддеть лишний раз, да только и всего.

— Надеть — это способ познания самоубийцы, — отозвался Оливер, — Надеюсь, мы сегодня обойдемся без этого.

Он совершенно без интереса наблюдал за анализом артефакта, присаживаясь на удобное кресло: чего он не видел за века? Парень стал внимательным только в единственное мгновение — в момент снятия броши. И то, только потому что она показалась ему красивой, а до этого рассмотреть ее не предоставлялось возможности.

Когда-то Белиал был жадным до знаний, магии и золота, собирал все это вместе, словно новое воплощение жадности. И чем это закончилось? Правильно! Он все растерял. Ну, неудачливый хранитель зла вечно все терял и упускал из виду… Тьму, например, на заре времен.

Хотел ли тот иметь что-то в собственности сейчас? О, разумеется.
Нужно ли ему это? Конечно, нет.
В этой жизни падший решил руководствоваться принципом: «не ищу, но если что, возьму».
Больше никаких массовых культов и несметных даров.

Со скучающим выражением лица юноша читал надписи на корешках книг вдали, пока первый вердикт не отвлек его от этого занятия.

— Хорошо, что я не твой ученик, — пожал плечами тот, словно и не слышал прочих слов до этого.

«Живой? Ну, да… Конечно же… Но он же не может осознавать себя, верно?»

Дальнейшие же слова резали по еще не зажитому, больно разделяя душу на куски. Ну… Или должны были. Оливер столь долго находился в этой жгучести, что перестал ее чувствовать, вместо этого оставаясь леденяще спокойным и все так же скучающим.

Словно попытаться поджечь пепел.

Он надевал этот амулет каждый день по вечерам: первое время страдал так сильно, что хотелось исчезнуть или забыться в алкоголе (что тот, собственно, и делал). Но однажды, практически в один миг все исчезло: боль стала гневом, а сожаление трансформировалось в раздражение. Психика защищалась, не давая разрушиться окончательно, закрываясь внутри себя, и, выпуская колючие иголки.

Люди? Скот. Чувства? Мусор. Привязанности? Глупость.
Ничего, кроме ненависти.

— Брак? — фыркает, не скрывая более своего отвращения демон, мгновенно меняясь, превращаясь в нечто злобно шипящее, — Ему не нужно никакой цели, кроме той, чтобы страдать еще сильнее. Это не брак, но жестокость. Жестокость осознанная.

«… И тогда и я, следовательно, буду страдать еще сильнее. Ведь этого же он хотел? И того же самого хотел его отец.»

Делая паузу в попытках унять свою злобу, накопившуюся с самого начала их беседы — еще с неуместного (по мнению Белиала) уточнения ведьмы, демон вновь возвращает холодное выражение лица, тяжело выдохнув.

Он помнит вопрос девушки и собирается наглядно продемонстрировать ей ответ.

— Я создал его. Вырвал из чужой груди, — врал и не врал одновременно Оливер, — Хочешь знать, специально ли? О да, специально. Потому что, то, что находится в этом диске должно принадлежать мне. То, что в этом диске — никогда не существовало. Если бы оно существовало, то... — не смог подобрать слов и перешел к демонстрации.

Madonna lily

Достал из нагрудного кармана знакомую желтую лилию и приподнял руку, акцентируя внимание на цветке.

— Видишь эту лилию? Считается, что желтый цвет лепестков имеет два значения: первый — благодарность и веселье, второй — ложь и капризность. Лепестки не выбирали иметь два смысла, но кто-то придумал это за них. — легонько покрутил в руках бутон Олли, — Знаешь ли ты, как определить, что конкретно обозначает цветок в тот или иной момент? По яркости цвета: если яркий, то плохой. Но как объективно оценить яркость? У каждого ведь свое восприятие, верно? Как объективно оценить, где веселье, а где каприз?

Он приблизил растение к ведьме, дабы та могла рассмотреть его получше: лилия чуть помятая и имела признаки увядания. На краях лепестки умудрились даже потемнеть.

— Ее срезали около часа назад, — попытался удивить парень, вновь повертев в руках желтое растение, — У меня есть способности, которые я пока что не контролирую. Склонность разрушать все, что находится рядом со мной и самого себя, в том числе. — рассказал о своей не выдуманной, а вполне реальной способности тот.

И впрямь, если внимательно задуматься, то его сосуд за последний год неплохо изменился: появились синяки под глазами; выпирающие ребра, скрытые под одеждой; усталость и одышка… Нет, можно было бы списать это на плохой образ жизни, только вот ему — всего лишь девятнадцать и образ жизни он такой ведет год, а не десять.

Аура, что пока парень не мог обуздать, уничтожала всех и все. Настолько медленно, что незаметно. Оливер и сам стал этим увядающим цветком, убиваемым ласковым убийцей по имени Белиал. Прежние его воплощения не проживали больше ста лет (впрочем, в этом виноваты отнюдь не способности), а те, что он не успевал осознать не доживали и до сорока.

— Говорят, до Девы Марии не существовало белоснежных лилий, — усмехнулся лорд лжи, — Якобы, по всем христианским преданиям, до этого дня лилия была лишь желтой.

Он накрыл другой рукой увядающий цветок и тот сомкнулся в бутон, плавно окрашиваемый в поражающий своей чистотой белый. Затем, демон убрал ладонь и лилия вновь раскрылась: красивая, вечно свежая в новом для себя цвете.

Оливер довольно улыбнулся и вернул освежившееся растение себе в карман.

— Ну, или как-то так выглядит моя жизнь, Маэв Томпсон. Я двойственный и не каждому прихожусь по вкусу, но даже те, кто принимают этот цветок в его уродстве, не могут ничего сделать, когда тот вскоре увядает. Это реальность. Иллюзия же… Она вечна. Она прекрасна. Но она не подходит, ведь рано или поздно внешне привлекательный бутон начнет пахнуть гнильцой.

И демон найдет способ создать такую иллюзию, которая станет безупречной. Иллюзию, что заменит ему проклятую реальность.

«Если ты убиваешь того, кого любишь, значит, ты проклят... Но даже проклятые умеют любить», — он неожиданно вспомнил цитату Кинга и невольно усмехнулся.

Протянул освободившуюся бледную руку, надеясь на возвращение своего «подарка».

Глядя задумчиво куда-то в пустоту, он обдумывал слова ведьмы относительно недолгой жизни сущности, которой принадлежала эта часть души, жестоко заключенная в песчаный диск. При мысли о Рингере Белиала могло трясти от злости, но тот бы никогда не разбил амулет. Даже в припадке самого чистого гнева.

«Потому что я не эгоист. Больше нет.»

Демон любил думать, что усвоил уроки. Будто бы те уже закончились, как и отношения, связывающие песочника и падшего. Наверное, будь оно так, парень бы не задумывался о том, как он поступает: эгоистично или нет. Действительно бы просто разбил чертов амулет и все.
Хотя, все равно бы не разбил в любом случае: артефакт использовался им в качестве напоминания того, как делать не стоит; чего не стоит повторять ни за что.

Впрочем, эгоистично ли поступает Оливер, оставляя подобный предмет у себя? Судя по словам Яги, оное оборачивалось плохими последствиями истинному владельцу сего артефакта.

Умрет ли Дариуш?
А не плевать?

«Нет.»

Почему?

«Потому что... Что?»

Потому что Оливер Андервуд болен болезнью, от которой так и не смог найти лекарство. Которую другой больной предпочел вырезать, признавая официально ненормальность происходящего. Любовь? Но она ли это? Разве могла та остаться после всего произошедшего? Разве бесконечная злоба, что испытывал демон — это любовь? Скорее всего, сие чувство родилось и погибло в сгоревшем планетарии.
Было выкинуто за ненужностью и похоронено на задворках памяти: да, было; да, влюблялся; с кем не бывает?

Нет, болезнь скрыта намного глубже. Этот недуг заставлял Олли даже прямо сейчас знать, что происходит с Рингером. Не так точно, как мог бы (щупальцевидный ясно дал понять, что излишний интерес к его сыну грозит смертью), но достаточно, чтобы не беспокоиться: у парня все относительно хорошо. Не умирает более, уж точно.

— Донор в порядке. О нем позаботились другие люди. — негромко отозвался юноша, наблюдая за манипуляциями с цветком от самой знахарки, и, опуская протянутую за амулетом руку.

«И я не просил выносить диагнозы. Я просил лишь рассказать об амулете.»

Может быть, Яга и не хотела участвовать в чужой драме, как и Белиал не сильно стремился втягивать ее в личные проблемы, но порой та вела себя столь противоречиво, что невозможно было догадаться, ради чего девушка говорит все это… Чтобы разбудить совесть, которой не предусматривалось заводскими настройками? Опять таки: чтобы что?

А в то же время, цветок шиповника наполнялся новой жизнью, рожденной в устах ведьмы. Белиал не скрывал улыбки, глядя за «светлой» стороной ее магии. Она показывала свое отношение к изречению уставшего за века иллюзиониста, а тот и не думал отвергать сию сторону реальности, отраженную в личных убеждениях голубоглазой. Ведь Яга, по сути своей, не принадлежала к какой-то конкретной стороне: изначальному злу или же изначальному свету.

Ribes

Как та и говорила: лишь привратница, что стоит меж разными сторонами бытия, а потому и такие трюки ей удавались с легкостью.

— Не хочу задавать вопросов, на которые ты не ответишь. Я пришел, в первую очередь, чтобы просто поговорить с тобой. Ты же не только отвечаешь на вопросы, не правда ли? — мягко поинтересовался лорд, глядя на цветочек, покоящийся за чужим ухом, и, пряча амулет в карман, — Если бы мир был черно-белым, то ты была бы в нем серой. Однако, такие, как я… — он вспомнил прочих демонов, — Нет, просто… Я, — поправил себя сосуд тьмы, — Это нечто черное.

«Мне не суждено познать магию жизни и света. Я — воля зла в этом мире. Даже не то что ее создает. Просто хранитель, говорящий от данного имени, и, защищающий ростки чистого безумия от ветра правосудия.»

— Твоя уникальность мне, признаться честно, импонирует. Как и твои потрясающие способности. Но наши точки зрения различаются, потому что мы находимся в разных положениях.

Олли поднял горячую чашку чая с нотками смородины, но тут же поставил на место, только поднеся к губам.

— Отец забрал у меня выбор быть тем, кем я хочу, и все же... — он поддался корпусом вперед и протянул руку к чужим волосам, но затем, внезапно остановился, — Прости за этот бестактный жест, Яга, — прошептав, лорд лжи вытянул оживший цветочек шиповника и показал его вновь ведьме, прежде чем одобрительно улыбнуться.

Давно он не показывал нечто подобное (наверное, с самого Эдема), но… Время фокусов! Не магических навыков, а способностей, с которыми некогда ангел был рожден:
Приблизив медленно и сосредоточенно указательный палец другой руки к раскрывшемуся розово-белому цветку, хранитель скрыл с лица улыбку. Радужка глаз же обратилась, на мгновение, в красный. Словно в ответ, лепестки стали ярче и раскрылись еще пуще, как от нежного солнца.

Это — то, что называли Блаженством. То, что служило для того, чтобы дарить радость и счастье достойным. Чтобы наполнять энергией любое живое.
Способность ангела — пережиток прошлого. Неосторожное его использование привело падшего в плачевное состояние совсем недавно.

— Хотелось бы думать, что мои силы — это доказательство того, что свет не оставил меня… — усмехнулся он.

Демон отодвинул указательный палец назад, а лепестки потянулись следом, будто голодные и хищные; неспособные насытиться, зависимые.
Потому что даже Блаженство исказилось за время падения. Изменилось, теряя свою первоначальную суть; становясь инструментом манипулирования и наркотиком в одном флаконе.

— Яхве выбрал меня в качестве «плохого парня», что умрет во имя победы добра над злом. Идеальный враг для его любимого сыночка. Возможно, в этом его божественный замысел, хах.

Растение не тянулось больше к нему, но на глазах темнело и блекло: использование способности демона не пошло тому на пользу.

— Вдохни жизнь в цветок еще раз, если хочешь, но в моих руках он все равно в конечном счете станет прахом. Поэтому иллюзии для меня — единственный ответ.

Наконец, юноша положил бутон на середину стола между двумя собеседниками и отпил таки ароматного чаю. Поморщил нос: напиток стал тому не по вкусу. Он подходил более веселой беседе, но не обреченным словам проклятой сущности.

— Возможно ли сделать так, чтобы амулет никогда не обрел самосознания? Было бы неприятно разрушать еще и эту странную форму жизни тем, что я вина ее создания, — серьезно спросил парень, а после, добавил, — Разумеется, я не прошу об этом просто так… У меня не осталось более ничего ценного в этом воплощении, но я могу поведать тебе тайну одного удивительного… Кхм… Магического создания. Мало, кто знает о его существовании, но я уверен, эта личность-артефакт жива до сих пор.

Белиал любил говорить. Еще больше только любил интриговать. В этом его природа и натура — никакого таланта. Лишь то единственное, за что его прозвали эпитетами «эстет», «манипулятор» и «отец лжи».

Однако сейчас демон говорил слишком много даже для него самого. Не только словами, но и жестами, выражением лица, глазами и символами. То было незримое влияние Яги: она завоевывала уважение в извращенном восприятии Белиала, пробуждала в нем желание объясняться и высказываться. Показывать давно забытые приемчики и фокусы, говорить о себе откровенно и грустно, без лишней надменной пелены.

Демон без слов пообещал девушке стать ее «тенью», и он станет. Если уж ему суждено оставаться по ту сторону серой линии — в царстве зла, то почему бы ведьме не воспользоваться его «услугами», когда придет время? Лорд лжи многое знал о темной стороне жизни этого города, но только начинал свои игры в кукловода. Пока еще не пришло время пользы, однако, однажды то обязательно наступит.

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-05 12:54:59)

Вместо ответа Оливер откинулся на спинку стула и, подняв глаза к потолку, задумался: он понимал, что великий замысел Отца — это еще не все. Кроме него существует и личное мнение актеров этого театра, что играют поставленный Богом спектакль. Однако личное видение своей роли не меняет прописанных заранее в сценарии диалогов. Можно по-разному отыграть оное, но в конечном счете ты все равно будешь пить яд вместе с Джульеттой или вопрошать: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?».

У него и самого была подобная судьба: прописанная заранее, и, ведущая Белиала к неизменному концу. Он должен обратиться мировым злом и предстать перед божьим судом. А что будет до этого… Веди жизнь как хочешь, делай любые выборы: все сомкнется рано или поздно в одной точке, словно плохая компьютерная игра, обманывающая тебя в своей нелинейности. Демон мог бы делать резко противоположное, противясь своим желаниям и природным установкам, но… Зачем? Если известно, что даже старания приведут тебя к финалу, в котором ты умрешь окончательно, как главный антагонист затянувшейся постановки.

Впрочем, в этой неумолимости судьбы были свои плюсы: лорд лжи мог хоть грудью на рельсы ложиться. Он знал, что его воплощение, может и умрет, но дух еще переродится в новом теле. По сути, само существо имело уникальный иммунитет к смерти до апокалипсиса. Хотя, судьба очень изворотлива: в крайнем случае она может все переиначить. Сказать: «ну вообще-то все это время истинным Велиалом являлся кто-то другой, а, отнюдь, не ты, дружок». Так что шутить шутки с собственной жизнью падший все же не стремился… Оно как-то само выходило.

Primula

Юноша наконец-таки вспомнил этот стих и опустил глаза, светясь самодовольством от хорошо работающей памяти, повидавшего видов, эстета.

— Я не знаю, чей замысел наши реинкарнации, — гипнотизировал взглядом уже чуть остывший чай парень, — Но есть одна хорошая история, связанная с судьбой… Якобы, однажды апостол уронил ключи от рая на Землю. С тех пор в одном и том же месте стали расти желтые цветы, открывающие своим цветением приход тепла и весны. — он сделал глоток из изящной кружечки, вновь поморщившись от вкуса, — Посланный следом ангел вернул те ключи, но цветы остались. Одно дало жизнь другому: изменилось в своей сути, но не изменило своему предназначению — открывать ключом дорогу в рай или в весну.

Голубоглазый достал из кармана песчаный диск на цепочке и повертел его пальцами обеих рук, чуть склонившись вперед, рассматривая в миллионный раз каждый миллиметр предмета.

— Конечно, эта история такая же правдивая, как и то, что ангелы — это инопланетная раса с Сатурна, но… — смешком прервал себя он, — В этом можно усмотреть и скрытую символичность. Возможно, это что-то да значит в поиске дороги назад для нимбоносцев… Или же нет. Я вижу в этом простую аллегорию: ключ открывает дорогу в рай, словно людская жизнь — это долгая зима, а последующая жизнь в Эдеме — весна.

Закончив рассказ, демон улыбнулся немного меланхолично и протянул артефакт обратно в руки ведьмы. Калечить и лечить — это логика тех, кто способен и на то, и на другое. Отнюдь, не то что может себе позволить хранитель Зла.

«Олли, Агриэль или как ты себя там называешь? Ты ведь пытался что-то там исцелять? Где же ты сейчас? Почему молчишь?» — спрашивал сам себя парень, но ответа, как всегда, не получал.

Он прекрасно осознавал, что другая его часть никуда не исчезла: иногда она незримо проявляла себя; скрытно и незаметно, как в той фразе про свет. Однако человек в нем будто бы прибывал в спячке и молчал, когда Белиал взывал к нему в надежде снова почувствовать нечто простое и легкое, а не тяжелое и глубокое, что наполняло его ныне и вырывалось в долгих монологах о судьбе.

Где же чувства? Почему остается лишь ненависть и странное, щемящее душу, ощущение тоски?

Не понимая, что с этим делать, падший не мог выбраться из состояния праздной скуки: заказывал цветы какой-то ведьме, придумывал сложные мотивы и скрытые смыслы. Раньше все выглядело проще, хотя таким не являлось: голова разрывалась на куски, вместо нынешней тишины; чувства отдавали приятным послевкусием новизны и были исключительно в радость; люди развлекали его своей порочностью, а не раздражали своей глупостью.

Сменив множество жизней, ангел начала познал многое. Мог по памяти пересказывать огромное количество стихов, говорить цитатами из Библии, знать традиции и обычаи разных народов, уметь виртуозно играть на кларнете или баловаться, создавая космос на потолке своей квартиры, но постепенно все виды развлечения надоедали вечно голодному до веселья демону. Он знал, что никогда не надоест ему лишь две вещи: смертные и тьма. И первое почему-то все же надоело.

— Ключ отпирает врата, а кольцо создает воду. Давай не будем менять слагаемые и путать предназначения предметов: мне не нужно, чтобы эта душа служила мне или исполняла желания. Просто не хочу, чтобы он сошел с ума.

Ему не нравилось лишь «оттягивать» сумасшествие того, кто пока еще не обрел самосознания. Оливер не хотел наступать на те же грабли в отношении с тем, что осталось от песочника. Уже достаточно набегался от судьбы, предпочитая не замечать, что она бежит за ним быстрее. Лучше решать вопросы раз и навсегда.

Парень сожалел о причиненной боли, но не сожалел о самом поступке — оно являлось жестокой необходимостью, а не глупой прихотью. Белиал не тот, с кем можно прожить счастливую и долгую жизнь.

Впрочем, Яга вынуждала сделать выбор в пользу временных мер.

— Медальон так медальон. Сколько времени это займет?

Отредактировано Oliver J. Underwood (2018-12-07 19:32:56)

Оливер внимательно наблюдает за девушкой, когда та возвращается: ему бы хотелось сказать больше, потому что информация в таких случаях, наверняка, очень важна, но, по правде говоря, парень не знает ничего (на его взгляд) ценного для ведьмы.

То, что связывало и продолжает связывать их? Драма отношений? Перемещение в иной мир? Хтоническое происхождение? Нужно ли это все Яге?

Белиал рассудил, что нет.

Молча подхватил бутылку, разглядывая сквозь полупрозрачное стекло ее содержимое. Затем, поворачивается к окну, рассматривая ту же самую жидкость в свету. Задумчиво кивает, и, ставит сосуд на стол, а сам двигается к шкафу.
Он выбирал посуду, а она заготовку. Демон усмехнулся этой ироничности ситуации: он пришел сюда явно не пить и вообще не планировал сегодня пробовать нечто «фееричное», но отказаться тоже не мог. С другой стороны, ему показалось неправильным, что заготовку выбирает именно девушка.
Юноша чувствовал некоторую привязанность к артефакту: всегда держал предмет на виду и носил с собой. Отдав тот, впервые, в чужие руки, падший заметил за собой удивительную вещь: частенько поглядывал на песочный диск и стремился вернуть его поскорее обратно.

Олли достал из шкафа пару бокалов и поставил их рядом с напитком, разливая, но не пробуя свою порцию. Сначала дело, потом все остальное.

Однако внезапно что-то происходит. Что-то, что не могло остаться незамеченным для лорда лжи, пусть даже ведьма пытается оставаться спокойной. Это настораживает, но ее собеседник выдержал точно такое же выражение лица, вместо лишних расспросов, лишь еще сильнее сосредоточившись на изучении манипуляций Яги. В противовес тому, как тот был безразличен к магическому анализу ранее.

И вот, знахарка сдается или пугается — парень толком не знает, что именно. Перекладывает с себя ответственность на владельца и оно понятно, но все же демон явно не был силен в создании медальонов. Впрочем, пускай.
Белиал чувствовал тонкие материи на грани иллюзии и чужих желаний. Эти же способности помогали ему различать некоторые сущности без предварительного знакомства. Лорд хотел бы верить, что и сейчас его чуткость восприятия поможет делу.

Послушно беря шкатулку в руки, и, с секунду бесполезно пялясь в ее содержимое, шатен тяжело вздыхает и поднимает голову на амулет: все всегда возвращалось к нему. Он берет песчаный осколок души в ладонь, примеряясь, как совсем недавно то делала девушка напротив. Хотя, в отличие от ведьмы, эстет не был столь внимателен к каждой бесполезной вещи. Большинство же заготовок стали забракованными в первое мгновение при беглом осмотре, а прочие сейчас медленно таяли, словно иллюзии, в голубых глазах, исчезая из шкатулки, но не исчезая в действительности. Просто хранитель научился «игнорировать» некоторые части настоящего много веков назад. Иногда реальность — это бельмо на глазу.

Papaver

— Отлично, значит, это можно обновлять, — стал доволен ангел, путешествуя взглядом по тому же содержимому объекта на коленях, — Почти… — неуверенно отвечал на последний вопрос Яги он, но амулет отложил обратно так, будто уже все выбрал.

Перед взором осталась только одна, последняя заготовка: медный цветок без сердцевины, по форме и цвету напоминавший мак. Почему-то именно эта безобидная, на первый взгляд, форма привлекла юношу, а не какие-то сложные вещицы с выгравированными символами или в угрожающей оболочке.
Андервуд вынул мак из шкатулки, откладывая последнюю на столик. Еще немного подержав в руках заготовку и песчаный диск, парень понял: те плохо подходят друг другу по физическим параметрам, но… Он уже не видел ничего, кроме медной безделушки в этой роли. Перед ним не сидел тот, кому хранитель завязывал глаза и рот, и все же сей образ не требовался, потому как ангел регулярно носил этот артефакт на шее: будь вопящий предмет даже немым, Олли все равно бы выбрал именно мак, но не из эгоизма, нет… Это трудно было объяснить словами. Скорее, ощущениями.

— Да, — кивнул шатен, — То, что нужно.

С этим он передал красноватый металл в руки мастера, а сам поднял свой бокал с ароматным напитком. Теперь его дело было закончено. Сделав этот ход в партии, падший, как всегда, действовал интуитивно. Наверное, выбор всегда приходится делать, чтобы получить развитие истории. Простое ожидание — это тоже, впрочем, выбор, но ведущий к цугцвангу.

Важно ли, какой сделал выбор Белиал? Сегодня уже была озвучена мысль, что судьба всегда приводит в одну точку. Тем не менее в зависимости от решений судьба может довести к финалу: ускоренно или длительно, легко или с затруднениями.
Парень лишь надеялся, что ответ, данный им, не станет причиной новой боли ни для кого.

«Всюду маки свечами печали горят
На войной опалённых фландрийских полях,
Между мрачных крестов, что рядами стоят,
В тех местах, где недавно закопан наш прах»

Сделав глоток, юноша задумался о том, стоит ли одаривать Ягу новой «интересной» историей о маке, ведь легенда о том, что первые цветы этого вида появились из капель крови Иисуса Христа известна многим; как и то, что мак — символ памяти жертв всех военных и гражданских вооружённых конфликтов.
Верно рассудив, древний демон остановился в своем безумном занудстве. Он обещал рассказать о личности-артефакте, а не о своем собственном враге или Первой мировой, которую не видел лично.

И как ни крути, мак — это опиум; это красное море, раскачивающееся по ветру волнами жертвенной крови; это запах, кружащий голову; это лекарство от бессонницы; это скорбь, возложенная на пьедестал. С каждой секундой Оливер укреплялся в верности своего выбора. Для него маковый медальон с песочным сердцем — это идеальное напоминание того, что кажущаяся реальность тоже бывает иллюзией, которую парень не смог вовремя разглядеть. Темница забвения для страдающей души повелителя снов.

— Итак, тот артефакт, о котором я говорил... — после мимолетной тени меланхолии, вновь вернул улыбку на лицо демон, — Помнится, совсем недавно ты рассказывала о природе артефактов: об одушевленности и самосознании некоторых предметов; их безумии. Это навело меня на воспоминание из прошлых жизней. Конкретнее, на период после царствия Соломона и вплоть до шестнадцатого века — к моменту, когда я потерял свое последнее, наполненное силой, воплощение.

Напиток был и впрямь вкусный, бьющий в голову. Поистине «фееричный»: куда лучше смородинного чая точно.
Он поставил свой бокал на столик и продолжил, склонившись чуть вперед, и, наблюдая за работой.

— Прошу меня простить, но для общего понимания всей необычности личности-артефакта, о котором пойдет речь, мне придется начать издалека, — заранее объяснился падший, разминая пальцы рук в задумчивости: перебирать разрозненные осколки прошлого — болезненно и сложно для него, — В темнице Соломона, что мне довелось побывать, я долго и близко общался с самыми различными могущественными демонами. А сам по себе я, видишь ли, закрыт и немного… Эм… Социопат? Да, наверное. Идеальное слово!

Оливер усмехнулся и нервно поднял бокал вновь, тут же поставив обратно. Быстро и резко еще сильнее склонился вперед, словно ненормальный:

— Так о чем я? Ах, да: я не любил семейные праздники и прочие сборища этих мерзких вар… Демонов. Предпочитал всегда уединение в окружении горстки, необходимых мне для ведения дел в аду, подручных. В связи с этим, прибывание в одной клетке с некоторыми самыми буйными соратниками Люцифера в течении десятилетий немного подкосило мое психическое состояние, — парень не замечал этого, но начал до боли сгибать пальцы, — Хотя, я никогда не отличался особым здоровьем в этой сфере и все же… Вышло так, что выбравшись из кувшина, я долго не мог прийти в норму.

Тяжело выдохнув, он заметил собственную нервозность и отпил таки напитка, идущего с удивительной легкостью. Его не тревожили сами воспоминания этого периода: детали тот не помнил, на самом деле. Однако собственное безумие помнил очень хорошо и каждый раз непроизвольно воспроизводил отпечатком малую долю того поведения во время беседы о себе тогдашнем.

Очень малую долю.

— В порыве импульсивности я, как истинный сумасшедший художник, решил отринуть плоть и поставил эксперимент, перемещая собственный дух внутрь некого изображения или идола, — он точно не помнил, что это было, — С дуру породил целый языческий культ, взяв себе имя Матанбухус, — Белиал никогда не представлялся этим именем примерно по той же причине, что и никогда не представлялся Агриэлем, — Правда, культ «сынов велиала» был лучшим, что я породил в то время, но есть и кое-что еще, о чем я тактично умалчиваю в беседах о старых-добрых временах.

Агриэль и Матанбухус — это личности, совершенно непохожие на всю его жизнь в обличье демона. Они разительно отличались по характеру с Велиалом и представляли собой других, неизвестных ему мертвецов, сгинувших в истории.

— Когда я покинул ту форму, вернувшись в более очеловеченное состояние… Матанбухус остался жив тоже. Копия моего сознания, вызванная просчетом и поддерживающая свою жизнь магической энергией. Она не имеет живой души, но полностью осознает себя и даже развивается.

Белиал тяжело вздохнул, погружаясь в более поздние воспоминания.

— Много раз я пытался уничтожить его. Много раз сжигал и разрушал статую или картину, в которой тот себя воплощал, но каждый раз этот хитрец уходил от меня и удивительным образом, словно раковая опухоль, возникал очагом пожара где-нибудь в точке Земного шара, заставляя лично заниматься его поисками.

«Этот идиот даже научился перемещаться из одного предмета в другой и уходить от меня. Отчаянно цеплялся за свою неполноценную жизнь, поглощая кончающуюся магическую энергию из других источников, и, сходя с ума еще больше.»

— Когда-то давно он обладал похожими на меня способностями, однако, сейчас… Я не уверен в этом. Как и не уверен, что тот до сих пор моя «копия». В одном лишь убежден наверняка: этот предмет безумен, склонен подчинять себе людей и представляться моим именем. Его нужно искать и уничтожать, но я дал тому огромный период передышки. И черт его знает, что тот успел натворить за время без моей охоты.

Погруженный в процесс рассказа своей истории, Белиал не замечал действий ведьмы, но и упустить из виду поднявшееся облачко пыли не мог: покосился взглядом в сторону колбы, испытывая легкую неловкость, но никак не выражая оною на лице или в поведении. Отчасти, демона поражало, что песочник тянулся к нему даже в такой форме. Он не понимал, как формируется привязанность артефакта и владельца, если та вообще существовала. Однако Яга сказала, что у осколка души нет самосознания, а значит, это влияние не эмоционального толка… Так что же? Иллюзионист ведал многим, в том числе и тайной природой тонких материй, из которых строится человеческая душа: мысли формировались в голове, помыслы — в сердце.
Сие — энергия жизни, рождаемая самыми главными органами человека. Откуда же берется это самоубийственное стремление?

Оливер допил вино и поставил стекляшку на столик, дабы собеседница наполнила ее вновь.

Воспоминания в голове этого парня были отрывистыми и несвязными, в большинстве своем. Постоянно норовили спутаться и переехать в иной период жизни. Впрочем, хранителю тьмы в данном плане достаточно повезло: вместо того, чтобы сойти с ума окончательно от столь долгого восстановления после длительного забытья, его голова пыталась (хоть и бывало, неправильно) по крупицам собрать и связать нитками разрозненные события. Оное изменяло его историю, делало многие переходы от воспоминания к воспоминанию, от истории к истории — выдумкой. Впрочем, Белиал не был бы Белиалом, если бы не умел различать то, что является правдой, а что вымыслом воспаленного сознания. Хорошо что споры прекратились: мозг не кипел отныне, позволяя падшему, словно развязав руки, достаточно укрепиться и сильно продвинуться в процессе осмысления собственного прошлого.

Он не говорил о тех моментах, что не помнил в достаточной степени. Например, никогда не станет рассказывать о собственном заточении в темнице Соломона: дни, недели и года там тянулись, как жвачка, но превращались в пару мгновений в его собственной ленте времен. И все же, пару мгновений так ярко сияли своей неприятностью, что заставляли, инстинктивно, смеяться в безумном истерическом припадке.
Серокрылый тщательно подбирал то, что сообщал девушке. Не доносил информацию, в которой не был уверен и четко озвучивал известные факты. Он действительно «много раз» пытался уничтожить артефакт, но элегантно обходил стороной тему того, сколько и кем; выдавая все за простое нежелание упоминать весьма неважные обстоятельства дела.

А ведь Олли не ведал в действительности, важные ли они. Было ли там что-то, за что можно уцепиться ныне? Какие вещи творились, непосредственно, в ближайшие несколько столетий до исчезновения Бога?

— Да, я сказал, что его нужно уничтожить, — скользил по разговору, словно по льду, — Но все зависит от того, что случилось с артефактом по итогу. Возможно, он еще послужит хорошую службу и тебе, и мне. — лукаво усмехнулся парень, поднимая наполненный бокал.

Он не знал точно, как может демону или знахарке пригодится живой предмет искусства, да и глупо загадывать, не имея представления о чем идет речь, но… если в этом магическом отпечатке остались воспоминания о ранней жизни лорда, то ангел разрушения хотел бы их посмотреть и вспомнить.
Потому что большая часть образов еще не вернулась, а некоторые потеряны навсегда и безвозвратно в бесконечных перерождениях.

Да, когда ты сменяешь более десяти воплощений (причем, не все удачно), бывают и побочные эффекты.

Shamrock

— Я дал ему передышку ни потому что не перерождался, — поморщился и сделал крупный глоток, — А потому что не мог «проснуться». — поправил ее выводы хранитель.

Тот понимал, что в действительности хотела, скорее всего, знать Яга. У него были дурные перерождения, но это далеко не все, что беспокоило древний разум. Больше всего беспокоил большой промежуток между смертью и возрождением — бессознательность и отсутствие в мире. Как ни пытался самостоятельно понять природу этого явления экспериментатор, но у него никогда не получалось дойти до верного вывода. Его дух не мог попасть ни в рай, ни в ад, ни в чистилище и не помнил ничего о пустоте, в которой прибывал, когда не был нигде во вселенной.
Открывая глаза в очередном веке, Белиал чужим взором наблюдал за ограниченной стороной мира, даже не осознавая, кем является в действительности. Затем огромная пустота, что проходит щелчком пальцев, но оставляет ощутимое истощение сил. Новая неосознанная жизнь и быстрая смерть. И вот: Дублин двадцать первого века, тело юноши.

Если он умрет… Проснется ли вновь?
Ответ: да; ему еще при апокалипсисе умереть в битве.

Если он умет… Как долго в этот раз будет скитаться из тела в тело с внушительными перерывами?
Ответ: неизвестно.

И последний ответ пугающ.
Яга неосознанно затронула очень болезненную тему для только слабеющего, со временем, соратника Люцифера.

Алкоголь делал свое дело и Оливер даже не задался вопросом, которым, в иной раз бы, задался: «хочет ли он рассказывать ей об этом?»; нет, «выгодно ли?»
Просто покрутил в бокале красивую на цвет жидкость и внимательно посмотрел на девушку, что имела ледяной взгляд темных времен. В ней жила склонность исследовать окружающую действительность, большая, чем предполагал лорд лжи. Она умело направляла разговор, играя на чувствах и противоречиях заблудшего. Вычленяла из длительных монологов сухой остаток важной информации и принимала к сведению. А в этот раз, вероятно, занималась тем же, чем безуспешно занимался ранее Белиал: изучала природу перерождений и отклонения в них.
Только ведьма не имела, подобно данному христианину, безрассудства делать из себя самой «подопытного кролика». Но знающий, когда умрет по-настоящему, сохранял сию безумную нотку в характере, пускающую его снова и снова в объятья смерти, да по кольцу реинкарнаций.

И когда-нибудь наступит окончательная смерть, но не сейчас.

—  Последний раз я встречал его в шестнадцатом веке, после исчезновения богов, — начал новый виток рассказа Олли, однако, сделал долгую паузу, всматриваясь в холодные глаза напротив.

Три… Нет, четыре перерождения, если считать нынешнее, были с тех пор.
Четыре у ирландцев — это к счастью, верно? Вера в четырехлистный клевер тому доказательство. Если до этого не везло, то в этой жизни определенно повезет. Ну, или как-то так хотелось думать.

А пока что прошло лишь три и если брать знакомой аналогией, то выражается оное в трехлистнике.

«Святой Патрик?» — Белиал, как всякий эстет, любил заигрывать со смыслами и символизмом, — «… И легенда гласила, что объяснил он догмат о святой троице народу ирландскому», — его голос в мыслях был очень помпезен, — «Так же, как три листа могут расти от одного стебля, так и Бог может быть един в трех лицах.»

Отец, сын и святой дух. Аминь.

— Так же, как три листа трехлистника могут расти от одного стебля, — весело улыбаясь, переиначивал он, знакомые всем католическим ирландцам, слова святого Патрика, — так и я был един в трех лицах после исчезновения Бога.

Отпив, подвыпивший парень продолжил:

— Первую жизнь я получил незадолго до тысяча пятьсот шестидесятого. Ее звали Амани. Она стала моим последним осознанным воплощением и от ее лица я достиг пика своего влияния на мир людей. Обстоятельства смерти я раскрывать не стану. Скажу лишь, что ее казнили за измену.

Первый лепесток завял.

— Вторая жизнь была неосознанной и началась примерно спустя двести лет со дня смерти первой. Его звали Вильям. Англичанин, всю свою недолгую жизнь скрывавшийся от службы в армии, колотящий собственную жену и детей по выходным, да в добавок, пьяница и азартный игрок. Умер в канаве, сильно перебрав. Ничтожество.

Второй лепесток завял.

— Третья жизнь короче предыдущих и прошла такой же неосознанной, хотя, у девчонки были все шансы. Рожденная в СССР Анастасией, и, жившая в разгар Второй мировой. Умерла от голода.

Третий листок завял.

Его истории этих воплощений были очень свежи и подробны. Они — это второе, что вспомнил по пробуждению Белиал. И даже до воспоминаний о жизни самой последней…

Помнится, Олли мучился, когда падший только-только заговорил с ним впервые из глубины. Хватался за голову, прибывал в долгом бреду, не помнил, который день за окном. А потом очнулся в заполненной до краев ванной с очень давно остывшей водой: бледный, мокрый и заметно похудевший. Тогда он думал, что демон просто не привык пользоваться «человеческой пищей», но причина скрывалась глубже: в прошлой жизни, в нахлынувшем, словно неожиданное продолжение фильма, состоянии транса, юноша продолжал ничего не есть. Совсем как в те далекие годы, прерванной от голода, нити судьбы.

И тем не менее, в центре всего существовал единый стебель — хранитель зла.

Быстро допив остатки «феерического», он отложил пустой бокал и отодвинул подальше от себя. Парень был пьян. Дальше пить не стоило, иначе рисковал повторить недавний инцидент, который пообещал себе ни за что не повторять. Он, алкоголь, амулет и воспоминания — это опасная комбинация.

— Прости… — он впадал в меланхолию, переводя свой взгляд на медный цветок, — Кажется, мне не стоит больше наливать.