[epi]HELLO, GOD? IT'S ME... 24.12.2017
Skye, Edwin
Иногда самые неожиданные события происходят в ночь на Рождество. И когда ты позовешь Бога - вдруг он тебе ответит?[/epi]
[24.12.2017] Hello, God? It's me...
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться12018-12-25 14:12:45
Поделиться22018-12-25 16:51:49
Скай уже не знал куда себя деть, он пытался играть на гитаре, затыкал уши наушниками и пытался уснуть, но шум создаваемой десятком пьяных людей перебивал все остальные звуки. Накрывшись подушкой, юноша сдавленно застонал ее, думая, что идея придушить себя ей не такая уж и плохая. Еще утром в комнату заходила Вероника с предупреждением о том, чтобы он и носа не смел показывать из комнаты и позорить ее, иначе она устроит ему незабываемую ночь.
«Вот тебе и праздник» мрачно вздыхает подросток, принимая сидячее положение на кровати. Оставаться в доме уже не было ни сил, ни желания, Слушая веселые песни за стеной, он невольно возвращается в детство, когда мама была жива. Они всей семьей собирались и шли в церковь на службу, потом в парк на праздничную елку, где ему всегда покупали какую-нибудь сладость. На один день в году мальчик забывал о всех проблемах, что как стая голодных псов грызли его изо дня в день.
Идея сама собой нарисовалась у него в голове, да, он полагал, что ответов больше не станет, что он впустую потратит время, но лучше уж он сходит в ту самую церковь и убедится лично. Вздохнув, словно тащит на себе непомерный груз всех грехов этого мира, Гордон поднялся на ноги и обвел глазами комнату. Тут было свалено все, что можно и нельзя, уличная одежда, домашняя, несколько гитар на стенах, стол ломился от учебников и тетрадей, которые скорее всего покрылись пылью. Выловив из-под кровати рюкзак, Скай накидал в него плеер с наушниками, бутылку воды, пару пачек печенья. Он еще не решил, как скоро вернется, но до утра его дома не будет точно.
Накинув поверх майки осеннюю кожанку и сунув ноги в видавшее многое на своем веку берцы, юноша, подхватив рюкзак, открыл окно и выскользнул в морозную тьму Рождественского вечера. Скай давно заметил, что холод ему не страшен и практически перестал заботиться о зимних вещах, избавляя себя от лишних трат, что существенно облегчало его жизнь. Первый этаж, низкие окна, Гордон уже не раз сбегал через окно, не желая лишний раз пересекаться с теткой. Сильнее всего раздражал не ее характер и желание получить квартиру, а то, что ей было насрать на смерть родного брата. Вот за это Скай ее ненавидел.
Поправив кожанку, юноша зашагал в сторону старой церкви, в которую давно не ходил, почти десять лет прошло с последнего вечера проведенного в ней. Не сказать бы, что Ская это хоть как-то заботило, в Бога он давно перестал верить, как и в справедливость этого мира. На фоне веселящихся людей подросток очень сильно выделялся, больше походя на призрака в черном, чем на человека. Только ему было плевать на косые взгляды людей, напевающих рождественские песенки в костюмах ангелов и еще не пойми кого.
Дорога к церкви была расчищена, словно его тут ждали, или прихожан, церковь наверняка пользовалась спросом, как и еще сотни тысяч аналогичных. Только какой в них толк?
Отмахнувшись от глупых мыслей, Скай прошел по дорожке и зашел под белые своды дома Бога, но он еще не знал, что в здешних стенах обитает новый бог. Лунный свет проникал через витражное окно, освещая лавки, темные во мраке стены, картины. Подойдя к месту, где должен стоять священник, подросток опустился на ступеньку, оперевшись локтями о колени и запуская пальцы в волосы. Ну вот, он здесь, что дальше? На него снизойдёт озарение? Едва ли.
- Что дальше? – в никуда произносит Скай, не надеясь на ответ. Он не чувствует присутствие другого существа, не обращает внимания на слабые шорохи, он слишком сильно погружен в свои мысли.
Отредактировано Skye Gordon (2018-12-27 23:22:56)
Поделиться32018-12-26 03:28:33
В церквушке было необычайно тихо, словно это был иной мир, существующий отдельно от внешнего. В воздухе витал какой-то сладковатый запах, не то ладана, не то восточных пряностей и благовоний, которые так любил тот, кто захватил это место в свою власть.
Люди приходили сюда за утешением, приходили, чтобы услышать слово своего Бога, получить какое-то прозрение. Это отличалось от того, за чем приходят в обычную церковь, но в то же время было чем-то похоже. Когда он был здесь - он касался своих прихожан, давал им то, чего они хотели, дарил сладкие грёзы, в которых можно было забыться, в которых хотелось остаться.
Его жрец, его мессия - он пророчил новую эру, и через его уста сладким ядом истекали постулаты, диктуемые Иным. И он был милосерднее. Милосерднее, чем признанный ранее Бог, нетерпимый и жестокий, ставящий множество рамок, множество условий.
Ньярлатотеп предлагал свободу. А свобода так сладка...
Он высокой и молчаливой тенью шел среди длинных, пустых лавок. Всегда приходил сюда поздними вечерами, чтобы ничто не отвлекало от возможности насытиться скопившейся энергией. Место силы, живительный родник, в который подливали воду те, кто приходил молиться новому покровителю, возжигая свечи и благовония в его честь.
И на долгих закрытых службах в этих стенах звучали слова иного языка, древнего, возникшего с самой вселенной. На этом языке священник читал молитвы и на этом языке пел хор. На этом языке люди обращались к нему, старательно запоминая чуждые, сложные и незнакомые слова.
А иногда сюда заходили и те, кто еще не успел познать нового бога. Они приходили к старому, но оказывались в том месте, где его давно уже нет и в помине. Они пытались говорить с ним, но, быть может, даже на каком-то подсознательном уровне понимали, что их слова разбиваются о свод церкви, которая уже и не церковь вовсе - капище, хунфор, неметон. Всё, что угодно, но не церковь.
Тех, чья вера была слишком сильна и фанатична - это скорее отпугивало, отталкивало, они чувствовали чужеродную искру в этом месте. Но других это привлекало...
Гибкие, темные щупальца плавно скользили, извивались, трогали и изучали... Мальчишка мог ощутить словно легкое касание, но не физическое, а будто бы внутреннее. Словно его аккуратно и невесомо погладили по стволу мозга, отчего по всему телу разбежались тысячи мурашек.
Ньярлатотеп задержал на нем внимание, остановился, поглаживая незримо его мысли, его сознание. Он приоткрывал завесу и заглядывал в закулисье - что там?
Первое, что он видел, это было отчаяние. Огромным, маслянистым комком оно перекатывалось, наматывая на себя тревогу и тоску. А за ним худой и бледной тенью ковыляло одиночество, замораживая черные, липкие лужи.
Что же ты пережил, бедное дитя?
- Смотря, за чем ты пришел сюда, дитя.
Голос звучит не в реальном мире, он звучит в его голове, отчетливо, но мягко. Интонация была похожа на ту, с которой к нему обращался его любимый и любящий отец. Этот голос обволакивал изнутри, будто бы тесто, одаривая каким-то, даже можно сказать, родительским теплом.
В иллюзиях Ньярлатотепу нет равных, он в одночасье мог стать самым родным в мире...
Как будто ты знаешь его всю свою жизнь.
Худой, черноволосый, с такими глубокими темными глазами, он присел рядом на ступень. На его губах легкая улыбка, а глаза чуть прищурены. Он чем-то похож на тебя, парень, каким ты мог бы стать спустя какой-то десяток лет. У него внимательный и цепкий взгляд, который смотрел в душу и видел ее всю, как на ладони.
Совсем не похож на бородатого старика, сидящего на облаке. На священника тоже. Вместо строгой сутаны и белого воротничка - кожаный плащ и широкополая шляпа, а на ногах высокие сапоги с множеством металлических заклепок.
- Ну здравствуй.
На сей раз слова слетают с его губ и он продолжает мягко и располагающе улыбаться. Он вообще мастер примерять разные маски. Может стать и самым близким в мире, самым любящим существом на свете.
Он читал этого мальчишку, видел... Видел, что ему не хватает. Он просто хочет снова быть любимым, снова быть для кого-то важным. Такие простые человеческие желания, порой становящиеся вопросами жизни и смерти...
И это - легкая мишень. Еще одна душа, еще один источник. Тот, который верит и отдает самого себя.
Ньярлатотеп не питался душами, как демоны или еще целый парад чудовищ разных мастей. Ему нужно было иное...
И он мог многое предложить взамен. Ну, если бы захотел, конечно.
Тонкие щупальца продолжают нежно касаться сознания юноши, вытаскивая на поверхность то, что он закапывал в себе. Его мысли, желания, тайные помыслы... Фантазии и мечты.
Еще. Еще немного. Ньярл аккуратно пробовал на вкус - горчинка отчаяния, ментоловый и холодный привкус одиночества. Нужно распробовать и проникнуться.
Поделиться42018-12-27 23:57:09
Услышав до боли знакомый голос, Скай поднял голову и без особой надежды осмотрелся вокруг, каким бы сильным не было его отчаяние, оно было не в силах затмить голос разума говоривший о том, что с того света не возвращаются. "Я начинаю сходить с ума?" - подумал юноша, мысленно усмехаясь. Человек видит и слышит то, что хочет? Хотел бы он видеть отца живым, ублюдков за решеткой, а еще лучше, в могиле. Но это уже перебор, верно? "Я хочу чтобы они страдали за решеткой, хотя даже это в половину не сравнится с тем, через что прошел я."
Скай вновь опустил голову и уставился на свои руки, ему казалось, что он готов своими руками задушить каждого из них, где бы только найти сил. Время шло, сменялись дни, недели, но боль не утихала, она, словно тьма, притаилась где-то в глубине души, выжидая подходящий момент. Сейчас этот момент пришел, голос в голове растормошил свежую рану. Было очень горько от того, что голос хоть и был похож на такой привычный и любимый, но им не являлся.
Гордон настолько погрузился в свои мысли, что совершенно не заметил еще одного человека, появившегося в помещении? Как долго он здесь? Как подошел так незаметно? Что-то было в этом мужчине, что приводило Ская в смятение, но он не мог сказать, что это было. Мужчина не был похож на священника в привычном понимании, да и внутреннее убранство церкви отличалось. Или этот мода на храмовные украшения шагнула вперед, пока Скай не интересовался подобным? Он отвлекался от важного, он хотел этого безумно сильно, он хотел найти в себе силы перешагнуть горе и жить дальше. Собрать волю в кулак, поставить на место Веронику, жить как подросток, предаваться праздности, но вместо этого у него было лишь одно уныние.
Видимо, он слишком долго копил все в себе, видимо он дошел до точки кипения, иначе Скай не мог объяснить странное чувство умиротворения и желания поделится с этим человеком наболевшим. Но на задворках сознания противный голос разума настойчиво жужжал о том, что человеку нет личного интереса вникать в чужую трагедию, но как же хотелось, чтобы он ошибался, чтобы хоть кто-нибудь протянул руку не с целью ударить. Скаю стало смешно, от того какое он посмешище.
Этот человек напомнил Скаю готов с которыми он когда-то дружил, кожа, металлические заклепки и шипы, темные тона. Но у него даже и мысли не появилось о том, что человек из секты, что он опасен или может причинить вред, юноша чувствовал исходящую от него ауру спокойствия, взгляд был теплы и в нем читался интерес. На какой-то момент юноша подумал, что он спит. Однако, голос, живой голос, фраза, сорвавшаяся с губ мужчины, разбила его сомнения. Перед ним самый настоящий человек, очень необычный, но живой. Стало немного спокойнее, но Скай был бы слишком опрометчив, если бы позволил себе полностью расслабится и не ожидать подвоха. Вся его жизнь одна большая насмешка судьбы над ним. Было бы глупо ожидать чего-то иного сейчас.
- Кто ты? - тихо спросил юноша, смотря в темные глаза человека рядом с собой. Он хотел знать ответ, но при этом боялся разочароваться, он так устал жить надеждой, он так устал бороться за попытки сохранить самого себя. Сначала борьба с жестокостью сверстников, взрослых, потом борьба с системой, глупостью людей, после с собственным отцом, сейчас с теткой. Можно немного покоя? Можно хотя бы на один деть его отпусти отчаяние поглотившее с головой? Можно он почувствует себя значимым и любимым? Он слишком мал, чтобы жить вот так. Скай знал, что еще немного и он сломается.
- Ты тут, чтобы слушать исповеди? Думаю, я где-то сильно согрешил, - выдохнул юноша, сплетая пальцы в замок и отводя глаза. Слишком красивым и добрым было лицо мужчины, слишком он не был похож на привычно озлобленных соседей, знакомых, прохожих с улицы. Словно ему не все равно.
Поделиться52018-12-31 02:10:35
Эдвин зацепил пальцами край шляпы и стянул с головы, а затем встряхнул гривой длинных, угольно-черных волос. На мгновение прикрыв веки, затем он вернул взгляд в сторону мальчишки. Потерянный в лабиринте жизни, одинокий на этом пути, не готовый встретиться с минотавром судьбы. Очень уязвимый, он сейчас как глина - можно взять и слепить то, что захочется, придать любую форму, был бы навык, было бы мастерство. В руках умелого скульптура самый гадкий утенок превратится в самого прекрасного лебедя.
Он улыбается одним лишь уголком губ, а затем отводит взгляд и вытягивает ноги, смотря куда-то в сторону, на один из витражей. Они до сих пор изображают сценки из Библии, но не им, ни самой Библии здесь давно уже нет места. А на алтаре совсем другая книга - старинная, полная пожелтевших, почти истлевших страниц, где описаны сказки совсем другого мира, языком существ, пришедших из неземных грёз.
Невидимые щупальца продолжают скользить, они касаются очень нежно и аккуратно, даря легкие мурашки по коже, по всему телу. Прикосновения легкие, практически неощутимые, невесомые. Он просто рассматривает изнанку единственной души, перебирает то, что там - накопилось за много лет, а накопилось там немало. Завихрения воспоминаний переплетаются со смоляными нитями отчаяния, местами бессильная злость бьется, аки тигр в клетке, местами - подавленные желания и страшные мечты, которые пугают самим своим существованием, идя вразрез с заповедями живого создания. Они все призваны ценить данную жизнь, но как ценить то, что приносит лишь боль и разочарование?
На языке оседает горьковатый привкус.
Он такой неуловимый и тонкий, но стоит его поймать - начинает щипать и жечь, а потом растворяется, оставляя лишь звенящую пустоту. Где-то в этой пустоте забрезжил крошечный огонек надежды, и стоило лишь склониться и аккуратно подуть на этот уголек, чтобы он разгорелся ярче.
- Ты же пришел, чтобы поговорить со мной. Думаю, что ты лучше знаешь, кто я, - Ньярл тихо усмехнулся и скосил темно-карие, почти черные зрачки, бросая взгляд на парнишку. Он вообще не любит давать прямые ответы, часто начиная загадывать загадки, ходить вокруг да около, оставляя недосказанности, открытые вопросы, висящие в воздухе.
- А ты хочешь исповедь, Скай? Поверь, я слышу тебя без слов. Знаешь, люди часто приходят сюда, когда идти уже больше некуда. И в этот момент они более искренни, чем когда приходят из банальной дани традиции или страха перед неизведанным. Только его, - он кивает в сторону распятия, возвышающегося за их спинами, - Уже давно нет ни здесь, ни где либо еще. И это... Неплохо. Никакие постулаты не могут быть неизменны, в то время как меняется всё, всё вокруг. Меняется время, люди, то, что казалось незыблемым. Ты меняешься. Жизнь это бесконечное изменение. И я - суть этого изменения.
Он всегда выступал за изменения и преображение, будучи сущностью метаморфоз и бесконечного, беспорядочного движения. Ньярлатотеп не переносил то, что держится слишком долго и не подчиняется влиянию временных трансформаций. Ничто не может быть одним и тем же на протяжение веков. И христианская религия давно была пережитком времени - не желая меняться, но при этом пытаясь идти со всеми вперед, а так не может быть. Ты или стоишь, или идешь. Пытаешься и то и то - разрываешься на бессвязные куски и становишься невнятной мешаниной из прошлого и будущего, впихнутого в рамки настоящего.
Он протянул руку к парню и аккуратно, почти не касаясь, поправил прядку его волос, заведя за ухо. Его взгляд долгий и внимательный, пронизывающий, заглядывающий в самое сокровенное. Будто бы стоишь голый. Будто бы не можешь ничего скрыть. Даже если очень хочется. Но хотелось ли сейчас?
- Моё бедное дитя... Твоё отчаяние, как горькая смола на вкус. Но я хочу услышать тебя. Не бойся, просто расскажи мне то, что считаешь нужным рассказать. Иногда лучше озвучить, чем... Чем глотать вместе со слезами и тоской. А ты и так уже наглотался.
Эдвин наклонил голову к плечу, внимательно смотря. Давно ли его так слушали? Давно ли слышали?
Ньярлатотеп мог дать всё то, чего хотелось в данный момент больше всего... Сейчас - просто внимания. Просто крупицу заботы.
И на всё, что он давал можно было просто напросто подсесть, словно наркоману.