Бойл-младший таращился на Дариуша круглыми, невинными глазками с обложки журнала. Журнальчик, в их среде нелюбимый за пристрастие к грязным сплетням, покоился на вершине стопки у самого входа в редакцию, куда дотошные коллеги сбрасывали все порождения конкурирующих издательств. Изредка в обеденный перерыв то одно, то другое печатное произведение шакального искусства перелистывалось в дружной компании под свежий кофе: почесать языки и пошептаться насчёт кривой вёрстки, смазанных фото да глупых опечаток смертные ой как любили. Другое дело, что их творения также не отличались изысканностью, правдивостью и хорошим слогом, но превращаться в злобных гиен раз в день, не замечая бревно в своих глазах (и полено в руках) было намного приятнее, чем самозабвенно предаваться такому пошлому занятию, как развитие. Рост карьерный, в конце концов, от этого не зависел совершенно.

Обычно Дариуш "тумбочку позора" игнорировал, быстрым шагом летел мимо мимо, и максимум взаимодействия его коллеги наблюдали лишь раз, когда бедовый журналист с похмелья не вписался в поворот и банальным образом опрокинул её ногой. Но в этот день он затормозил через полтора метра, развернулся и на глазах ошарашенных сожурналистов спокойно вышел обратно за дверь, прихватив один из сплетненосителей с собой. Разместившись на подоконнике в одном из лестничных пролётов офисного здания, он игнорировал проходящих мимо людей, целиком погрузившись в чтение и прикусив крепкими зубами типично рождественскую карамельную палочку. Целиком — слишком громко сказано: песочник быстро и резко скользил взглядом по тексту, прерываясь лишь, чтобы с наигранным благочестием закатить глазки на длинном сопливом соболезновании автора статьи и деланным образом скривиться на строках сочувствия несчастному сироте (Дариуш даже прикрыл на мгновение журнал, чтобы убедиться, что на обложке всё тот же прохвост детского калибра).

Детишки богатых родителей бедными не бывают. Учитывая, сколько древних артефактов Маммон нагребал себе под кроватку в компанию скромного ночного горшка (наверняка принадлежавшему кому-то из грозных русских царей и по виду больше напоминающему шапку мономаха), юность, зрелость и старость этому демону обещается быть сладкой и беззаботной. Но человеческий мир всё-таки диктует определённые правила, и у чудом выжившего младенца демонической породы обнаруживается опекун. На этом моменте Дариуш тоже заостряет внимание, щурит глаза, отгрызая у сладости внушительный кусок. Припоминает имя, лицо, мелькавшие и на обложках, и в соцсетях, и в новостях по телевизору: неужели он тоже из этих? Нет, не из тех, кто с коварными помыслами почёсывают бороду и заманивают наивных маленьких мажоров в свои особняки новой приставкой из белого золота и драгоценностей, а из той своры, что желает зла всему человечеству, но заботится о сиротках. Это вызывает определённый интерес. Интересно, жаловался ли Элиот любимому дядюшке на неспокойные ночи? Делился ли историями о кошмарах, как это привыкли делать смертные? Вряд ли. То, что довелось видеть демону жадности, не ляжет спокойно на язык, не соберётся в слова; Дариуш с воистину кошачьим коварством ухмыльнулся, вспоминая тот парад убийств, что Бойл себе сам и насочинял. Интересно, что преподнесёт ему очередной демон?

Он вернулся в редакцию всё так же с журналом под мышкой и направился прямиком к шефу. Присесть на уши к уважаемому человеку, в то время как тот разговаривает по телефону с кем-то не менее важным? Святое дело. Выразительно жестикулируя то свёрнутым в трубочку журналом, то остатком карамели, он тихо, но настойчиво привлекал внимания до того момента, пока главный редактор не сдался и не нажал "отбой". Вытребовать адрес Ливингстона оказалось на удивление непросто: мужчина напротив потел, протирал очки и неубедительно мялся до тех пор, пока Рингер клятвенно не пообещал не публиковать что-то об этом человеке в их издательстве. В любом другом — пожалуйста, хоть десять раз, песочник аки троянский конь внёс бы статью с явно компрометирующей громкой информацией, после чего неизбежно начались бы проблемы юридического характера. Упоминать, что он, собственно, ничего писать не собирается, Дариуш не стал.

Особняк оценил без особенного восторга. Ну, здоровенный дом, мрамор-лепнина-камины, да хоть бы и стекло и бетон — удивить духа кошмаров, что являлся и в золочёные храмы, и в ветхие лачуги, невозможно. По крайней мере, в этой реальности. Если и была у этого здания сигнализация или хотя бы злые собаки на газонах, то Дариуш этого не заметил, проникнув через одну из открытых форточек песочным сквозняком. По пустому дому он полетал пару часов, стараясь не сильно запылить мебель, а затем скрашивал одиночество в каком-то уютном кресле, забросив ноги на подлокотники и уставившись в телефон. Жертва задерживалась. На работе? На каком-то демоническом задании? Рингер знал о переполохе, но тревоги от происходящего не чувствовал — скорее, азарт, а также множество новых зацепок для свежих кошмаров. В какой-то момент, устав наконец от скуки, он выбрался из кресла. Возможно, профессор ловко проставляет кому-то из студенточек экзамены ещё до сессии, и ждать его нет смысла? Как раз в этот миг скабрезных размышлений почти перед самым его носом явился демон (лёгок на помине), да так и грохнулся на кровать, словно Золушка после бала оставив за собой на полу галстук. Рингер ошалело выдохнул, придерживаясь за сердечко скорее рефлекторно, нежели из надобности; он совершенно забыл о способностях демонов к мгновенным перемещениям, хоть и пришлось однажды испробовать их на себе любимом. Сейчас на руку ему сыграла невнимательность и усталость, но кабы не везение, то Дариуш не успел бы даже за шторку спрятаться. Впрочем, долго терзать себя за неосмотрительность он не стал — случись что, батя бы прикрыл, и от этого чувства безнаказанности песочник обнаглел совершенно.

— Какое достойное гостеприимство, — от нахального голоса демон даже не вздрогнул, погрузившись в крепкий сон без хлопот песочника. — Как говорится, сo mnie dziś, tobie jutro.

Идеальный случай — объект настолько вымотан, что произошедшее непременно спишет на тяжёлый день, баранов на работе, неловкую телепортацию и чёрт знает что ещё (в данном случае он действительно мог знать: на мгновение Дариуш снова вознамерился в ближайшем будущем докопаться ещё и до Люцифера). И эту тягомотину, в какую превратился беспамятный на первый взгляд сон, песочник ловким жестом вывернул наизнанку; остатки духа в реальном мире медленно таяли, осыпаясь полупрозрачной пылью. Голова спящего демона была забита мелочными тревогами, рецептами (что?), оплатой счетов (Ньярл упаси), бизнес-схемами (скукота похлеще википедии), бюрократией (теперь Дариуш знал, сколько бумажек надо оформить для получения под своё крыло мелкого демона). Пожалуй, черепушку адского создания можно было перепутать с чердаком обычного смертного, но Рингер чуял где-то глубоко иную силу. Ту, к которой не прибегают каждый день, как к знаниям об управлении автомобилем, которая не мелькает перед глазами, подобно курсам валют и ценам на бензин. Абаддон (имя песочник выудил осторожно, отмахиваясь от прочей информации) нечасто был демоном, являясь не менее могущественным человеком. Упрятав поглубже силу, туда же сложил и слабости; что ж, это выглядело как занимательная головоломка. По обыкновению, Дариуш не чувствовал ни малейшей ноты раскаяния в том, что голову ломать будет он и не себе.

Сбить с толку. Песчаный вихрь обретает силу, наконец вмешиваясь в серую пелену, заменяющую сновидения, лепит из воспоминаний и привычных образов учебную аудиторию. Взметнулась вверх рука с заднего ряда парт.

Что за предмет?

— А если Иисус умер за грехи людей, кого надо убить за грехи падших ангелов? — типичный студенческий хриплый спросонья и ехидный голосок заставляет прочих слушателей сдавленно фыркать, отводя взгляд от преподавателя за кафедрой. Всегда есть такие, что посреди важной темы задают глупые каверзные вопросы; но когда один за другим учащиеся поднимают головы, восходящие к потолку ряды парт начинают напоминать иконостас. Знакомые все лица, правда, Абаддон? Молчаливо ждут ответа, и лишь где-то "на камчатке" раздаётся шуршащий шёпот и тихий смех. Что может быть забавнее демона, что читает ангелам лекцию по богословию?